Люси Салливан выходит замуж

— Я приеду к тебе сразу после работы, — сказала я ему. — Все будет в порядке, не волнуйся.

— Кто присмотрит за мной, Люси? — произнес он голосом старого-старого человека. Я была готова убить свою мать.

— Я, — с жаром пообещала я. — Я всегда буду рядом с тобой.

— Ты меня не бросишь? — жалобно спросил он.

— Никогда! — заверила я от всего сердца.

— И на ночь останешься?

— Конечно. Я останусь с тобой навсегда.

Потом я позвонила Питеру на работу. Там его не оказалось, и я сделала вывод, что мать уже поведала ему свою новость, и он, со своим дурацким эдиповым комплексом, отпросился и ушел домой, чтобы забиться под одеяло и выплакать свое горе. И точно, по домашнему номеру он ответил хриплым, несчастным голосом. Он сказал, что тоже ненавидит нашу мать. Однако я знала, что им двигали совсем другие чувства, чем мною. Питер горевал не потому, что мама бросила папу, а потому, что она бросила папу не ради него, Питера.

Третий мой звонок был Крису, который, как выяснилось, был в курсе еще с самого утра. Я отругала его за то, что он сразу же не предупредил меня. Мы поссорились, и на некоторое время я отвлеклась от тревоги за папу. Крис дико обрадовался, когда я сказала ему, что вечером еду к папе («Люси, круто, спасибо! Я твой должник!»). Да, Крис и чувство ответственности не дружили. И старались встречаться как можно реже.

И наконец, я позвонила Дэниелу и рассказала ему о том, что случилось. Делиться с ним было приятно, потому что он выслушал меня с сочувствием. И кроме того, он всегда хорошо относился к моей маме, и я была рада возможности доказать ему, что на самом деле она была подлой предательницей.

Дэниел не стал комментировать поведение моей матери, а просто предложил отвезти меня к отцу.

— Нет, — сказала я.

— Да, — сказал он.

— Ни в коем случае. Я слишком расстроена и буду плохой компанией в пути. И я хочу побыть с папой вдвоем.

— Хорошо, — согласился он. — Но я тоже хочу побыть с тобой.

— Дэниел, — вздохнула я, — тебе давно нужно обратиться за помощью к психиатру. А у меня нет сейчас времени, чтобы заниматься твоим ментальным нездоровьем.

— Люси, я серьезно, — строго сказал Дэниел.

— Ты просишь от меня невозможного, — возмутилась я. — А завышенные требования всегда приводят к разочарованию.

— А теперь послушай меня, — не выдержал Дэниел. — У меня есть машина, тебе предстоит долгий путь и ты еще должна будешь заехать домой, чтобы взять одежду и все такое. Мне сегодня вечером совершенно нечего делать. Я отвезу тебя к отцу, и хватит об этом.

«Ого!» — подумала я, испытывая удивление и даже некоторое удовлетворение, несмотря на ситуацию.

— Спасибо, Дэниел, — сдалась я. — Мне было бы гораздо удобнее, если бы ты смог отвезти меня в Аксбридж.

Даже потрясение, вызванное уходом матери от папы, не смогло избавить меня от страха перед Карен. Я все равно дрожала при мысли о том, что будет, если она узнает, что Дэниел провожает меня до самого Аксбриджа. К счастью, мы с Дэниелом покинули квартиру раньше, чем она вернулась с работы.

По дороге мы остановились у магазина, где я накупила для папы всякой всячины. Я потратила кучу денег, скупив все, что ему когда-либо нравилось, — разноцветные мятные конфетки, спагетти в форме буковок, печенье с джемом, мини-бисквиты, меренги и бутылку виски. И мне было наплевать на то, что мать считала его пьяницей. И даже если бы он был пьяницей, я все равно купила бы ему все, что он ни пожелал, — лишь бы он почувствовал, что его любят.

«Я окружу его любовью, и у него появится наконец настоящий дом, — думала я с миссионерским энтузиазмом. — Я покажу матери, как это делается».

Отца мы застали сидящим в кресле. Он был пьян и плакал. Беспредельность его горя неприятно кольнула меня, потому что в глубине души я надеялась, что он обрадуется уходу матери, тому, что она оставила его в покое, тому, что теперь мы будем жить вдвоем.

— Бедный папочка! — Я бросила сумки на стол и кинулась обнимать его.

— Люси, что со мной будет? — вопрошал он, качая головой. — Что со мной будет?

— Я не брошу тебя. На-ка, лучше выпей, папа. — Я махнула Дэниелу рукой, чтобы он достал из пакетов виски.

— Выпить мне не помешает, — печально согласился папа. — Совсем не помешает.

— Ты думаешь, это хорошая мысль? — тихо спросил у меня Дэниел.

— Даже не начинай, — яростно прошипела я в ответ. — Его бросила жена. Пусть человек выпьет.

— Успокойся, Люси. — Дэниел указал мне на пустую бутылку из-под виски, стоящую на полу возле папиного кресла: — Ты это видишь?

— Еще один стакан не повредит, — упрямо сказала я.

И вдруг мне стало ужасно жаль и себя, и папу. Наплыв чувств был так силен, что я была готова закатить миниистерику.

— Ради бога, Дэниел! — взвизгнула я и вылетела из кухни, хлопнув изо всех сил дверью.

В гостиной я бросилась на диван, покрытый коричневым бархатом. Эта комната предназначалась для приема гостей. Но поскольку гости к нам заглядывали нечасто, гостиная так и осталась в своем первоначальном, образца тысяча девятьсот семьдесят третьего года, виде. Время здесь как будто остановилось.

Я сидела и плакала, в то же время ощущая собственную смелость — ведь на этом диване дозволялось сидеть только священникам и родственникам из Ирландии. Через несколько минут, как я и ожидала, вошел Дэниел.

— Ты дал ему выпить? — тоном прокурора спросила я его.

— Дал, — ответил он и обогнул кофейный столик из дымчатого стекла, чтобы сесть рядом со мной. Как я и ожидала, он обнял меня за плечи. Дэниел умел утешать. Дэниел был добрым и предсказуемым. Я знала, что на Дэниела всегда можно положиться.

Затем он взял меня одной рукой под колени, а другой — под лопатки и пересадил к себе на колени. Этого я не ожидала, но тем не менее не стала противиться. Потому что это было приятно. Потому что сейчас сочувствие мне было необходимо.

И поэтому я расслабилась и позволила себе прижаться к груди Дэниела и поплакать еще немного. Дэниел, с присущими ему уверенностью и спокойствием, идеально подходил для того, чтобы плакать у него на груди, и я разрыдалась на полную катушку. А он тем временем нежно гладил меня по голове и говорил милые глупости вроде «Ш-ш-ш, Люси, успокойся» и «Ну-ну, Люси, не надо плакать». Это было здорово.

От него чудесно пахло — поскольку я сидела, уткнувшись носом ему в шею, то не могла не почувствовать его запаха. Мужского и сладкого. И сексуального, с удивлением отметила я, впервые открывая нечто сексуальное в Дэниеле.

Моя мысль пошла дальше: интересно, а каков он на вкус? Наверное, тоже очень приятный. Мне нужно было только высунуть язык и прикоснуться им к гладкой коже Дэниела, чтобы узнать точный ответ на этот вопрос.

Я спохватилась. О чем это я? Нельзя же вот так, ни с того ни с сего облизывать мужчину! Даже если это всего лишь Дэниел.

Он продолжал одной рукой гладить мои волосы, а большим и указательным пальцами другой руки проделывал с моей шеей какие-то манипуляции. Результатом этих манипуляций стало то, что я томно вздохнула и прижалась к Дэниелу еще плотнее.

М-м, как приятно, даже мурашки по телу побежали. Меня это успокаивало и…

Неожиданно до моего сознания дошло, что я уже давно не плачу. Я запаниковала. Сидеть на руках у мужчин я позволяла себе только в случае взаимного романтического увлечения или когда один из нас утешал другого. А раз я успокоилась, то, значит, я находилась в его руках под фальшивым предлогом. Моя аренда истекла вместе с моими слезами.

Надеясь, что Дэниел не сочтет меня неблагодарной, я попыталась слезть с его колен. Он улыбнулся, как будто знал что-то, чего я не знала. Но что мне следовало бы знать.

Наши лица разделяло лишь несколько дюймов. «Эта его стереотипная красота иногда просто действует мне на нервы, — раздраженно подумалось мне. — И зубы у него сегодня еще белее, чем обычно. Наверное, снова был у зубного».

Мне стало жарко и неудобно. И я не понимала почему. Может быть, потому что мы подошли к той неловкой стадии эмоционального кризиса, когда радость или горе уже схлынули и когда объятия, слезы, держание друг друга за руки, бывшие минуту назад самыми естественными проявлениями чувств, выглядели экзальтированными и надуманными. «Да-да, наверное, именно этим объясняется мое желание сбежать из объятий Дэниела», — убеждала я себя.