Рикошет (ЛП)

Холодная, твердая поверхность врезалась мне в спину, выбивая воздух из легких. Под пальцами заскользил гравий. Я посмотрел на тусклую тьму надо мной и увидел тень, выглядывающую из дыры, через которую я упал.

— Подвал под подвалом, — сказал Каллин с улыбкой в ​​голосе. — Однажды ребенком я был здесь с моим отцом, и подумал, как ужасно было бы упасть в эту черную дыру, где меня никто не найдет. Кто знал, что там внизу?

Я огляделся вокруг на неясные тени того, что казались контейнерами или бочками, выстроенными у задней стены, но комната оставалась темной — слишком темной, чтобы отчетливо рассмотреть, что здесь находилось.

— Это конец. ДеМаркус знает. — Когда я скользнул вдоль ближайшей стены, держась в тени, странный металлический запах оставил осадок в моем горле. — ФБР знает. Тебе конец.

— ДеМаркус — это всего лишь гребаная муха в моем супе. У меня есть связи, и давай не будем забывать, в мою задницу вцепился очень мотивированный серийный убийца. Даже если бы я не выстрелил в тебя, ты оказался бы в тюрьме, и я лично проследил бы, чтобы ты не прожил там и ночи. Я систематически выведу каждого из вас, у*бков. Всю твою организацию восстания, начиная с тебя.

Я услышал щелчок его пистолета, когда рассмеялся. Ничего не мог с этим поделать. Его тупость было большей, чем я мог выдержать.

— Рад, что ты видишь в этом что-то смешное, Ник. Мужчина всегда должен смеяться перед лицом трагедии. Я смеялся, пока смотрел жалкую историю о твоей семье. Смеялся, когда пытали твою милую подружку-лесбиянку. И я надорву задницу от смеха, когда, наконец, прикончу тебя.

Ярость ударила по мне при воспоминании о моей семьи и Лорен, но я проглотил ее и усмехнулся.

— Ты тупой ублюдок, Каллин. Хитрый, но тупой.

Воздух в комнате потяжелел от напряжения, и, когда пары заполняли мои легкие, кашель вырвался из моей груди, заставляя адреналин пульсировать по венам от ужасного ощущения, что мы столкнулись с чем-то опасным. Местом, откуда ни один из нас не выберется живым.

Уставившись на него с моего месторасположения, я поднял пистолет, левый палец уже был на спусковом крючке.

— Итак, скажи мне. Где, черт возьми, я могу найти Алека Вона? — спросил он с раздражением в его тоне.

Открыв рот, чтобы ответить, я помедлил. Зачем медлить?

Правду я знал. Всегда. Ночь, в которую они украли у меня все, стала той же ночью, когда я проснулся как нечто более темное, более опасное. Бесстрашное.

— Я и есть Алек Вон. Я — Николас Райдер. Я — Ахиллес X. Я вся эта чертова операция.

Мои собственные слова эхом отражались в моей голове.

Вспышки воспоминаний хлестали под веками. Огонь. Ледяной холодный снег на моей щеке, и голос, говорящий мне подняться к чертям собачьим. Больница. Отчаяние. Месяцы терапии. Шепот посттравматического стресса. Медицинская карта. Диссоциативное расстройство личности. Край здания Пенобскота, взгляд на город, готовность прыгнуть вниз. Голос Алека в моей голове.

— Месть.

Месть. Потери сознания. Обри. Печаль в ее улыбке по телевизору. Синяк. Шрам. Пощечина от Каллина за пределами камер. Записка, которую она оставила для священника на похоронах отца, та, которую я держу в кармане, и которая просит: «Спаси меня». Отчаянное желание помочь ей. Стремление спасти ее. Картина глазами Алека, пока он вонзает в Маркиза шприц. Наблюдение за тем, как он делает ужасные «скульптуры» из этих долбаных педофилов. Звуки криков Джелена, отдаленно звеневшие у меня в ушах, когда машина крошила его руки. Удар Алека в лицо, взгляд на мои окровавленные костяшки, а затем обратно на мою тень и дыру в гипсокартоне, куда, я был уверен, его откинуло от удара — наверняка я ударил Алека.

Нахождение вне тела. Почти как сон, и я был наблюдателем. Отделившись от себя самого, я передал управление Алеку, моему близнецу, который пересек линию, что боялся переступить я. Тому, кто сделает из меня больше зверя, чем человека. Тому, кто заставил меня спросить самого себя, как далеко кто-то может зайти, чтобы облегчить боль от потери так многого за раз.

Его жажда к насилию была отражением моей собственной, но там, где я увяз в чувстве вины, Алек проявлял безжалостность и жестокость. Хладнокровный убийца, рожденный моим отчаянием, чтобы выполнить обещание, которое я дал своей жене.

Он был темной половиной меня. Тем, у кого хватило смелости принести беспощадную боль. Наказать.

— Алек — моя разработка. Герой игры. Моя месть.

— Ну, тогда, — ухмыльнулся Каллин. — Это все меняет.

Вспышки света предшествовали треску стрельбы.

Я нырнул за ближайшую бочку, но уже после того, как пуля попала мне в бедро. Мое тело, онемевшее от адреналина, едва почувствовало боль.

Искры летели, пока пули отскакивали от стали, и загорелся огонь, поджигая лужу жидкости всего в нескольких футах от меня, из-за чего подвал осветило.

Спустя еще два выстрела Каллин отпрянул и схватился за горло, прежде чем споткнуться и упасть в дыру.

От падения в пылающую лужу, его пиджак загорелся, словно сено. Он брыкался в яростных конвульсиях, пока его охватывало пламя, и в пылающем пламени я увидел дыру в его шее, куда пуля, вероятно, рикошетом попала в него, когда он стрелял в стальные полки позади меня. Кровь выливалась в расширяющуюся лужу вокруг его головы. Пламя поглощало его, пока он лежал, задыхаясь с ужасом на лице. Он потянулся ко мне, его рот застыл в немом крике. В течение нескольких секунд все его тело было покрыто пламенем, и подрагивало, пока оранжевое свечение усиливалось, поглощая его плоть, словно безжалостный хищник.

Его бульканье превращалось в жалкое завывание. Я поднял пистолет, но не решился. Ни единой частью своей натуры я не хотел дарить ему милосердие. Моей семье его никто не предложил.

Сжечь все дотла. Слова Юлия ударили по моему черепу изнутри.

Движение в поле моего бокового зрения привлекло мой взгляд в затененный угол комнаты. Джей шагнул вперед, неся свое одеяло, одетый в пижаму, поэтому не вписывался в окружающий меня ад, держась подальше, наблюдая за мной.

Я знал, что он не настоящий. Он не может быть реальным.

— Папочка? Ты собираешься застрелить этого человека?

Прошло много времени с тех пор, как я видел галлюцинации о своем сыне. Слезы наполнили мои глаза, и нахмурившись, я вытер влагу и дважды моргнул.

Тем не менее, Джей остался там.

— Он плохой, папочка?

— Да, — прошептал я. — Я должен наказать его.

— За что?

— За то, что он причинил тебе боль, — падая на колени, я выпустил агонию из груди словами: — И... твоей... маме.

— Но я здесь, папочка.

Рыдание вырвалось из меня — образ моего мертвого сына уничтожал каждый уголок моей души.

— Нет, Джей. Ты с мамой.

Он покачал головой.

— Помнишь? Ты сказал, что я здесь, — он указал на свое сердце.

Сокрушающая боль в груди чуть не лишила меня способности дышать, и я повторил его движение, положив руку на свое сердце.

— Всегда, Джей.

Я не мог остановить гребаные слезы. Не настоящий. Он не настоящий. Но я так отчетливо мог увидеть его лицо. Маленький шрамик над его глазом, который он получил, когда упал, будучи младенцем, и ударился головой о кофейный столик. Светлая родинка на шее, которая, как я рассказывал ему, была особым подарком, что давал ему суперсилы, которых никто больше не имел. Голубая лазурь его глаз, отражающая мои, смотрела на меня.

— Все в порядке, папочка. Я всегда здесь, — его улыбка заставила меня улыбнуться, его маленькая фигурка размылась из-за слез, снова наполнивших мои глаза.

— Я всегда буду любить тебя, малыш.

— И я тоже тебя люблю, — его фигура исчезала в мерцающем свете от огня. — Я увижу тебя в ночи. — Его шепот сменился криком Каллина, от которого стыла кровь.

То, что последовало дальше, было моментом, который отделяет человека от монстра.

Я не был таким, как они.

Не был монстром.

Алек появился рядом с Каллином, улыбаясь бедному ублюдку, чья кожа чернела с каждой секундой.