Горбун

— Нонн, Ира сказала, что вино есть в холодильнике, — напомнила я.

По губам горбуна скользнула улыбка.

— Жанночка, — очень ласково обратилась ко мне Нонна, а сама так и прибила меня взглядом, — в холодильнике вина недостаточно.

Уходить в какой-то дурацкий магазин, когда готовилась дегустация грибов!

— Но я же ничего не смыслю в вине, — сделала я последнюю попытку отвертеться.

— Заодно купите что-нибудь к чаю, — жёстко сказала Нонна, и я поняла, что пути к отступлению отрезаны.

— Ладно, через пять минут, — пробормотала я.

Привлечённый всеобщей суматохой, в комнату с полотенцем в руках зашёл мистер Чарльз. Денди, опасавшийся, что пропустит какое-то из ряда вон выходящее зрелище, выдвинулся на середину комнаты. Горбун с насмешкой покосился на меня и перенёс внимание на тех, кто столпился вокруг стола.

— Это пища богов, — повторил заворожено глядевший на банку Хансен.

— Открываю, — торжественно провозгласил Ларс, и все затаили дыхание.

В наступившей тишине металл тихонько лязгнул о металл, потом раздался такой звук, словно наружу выплеснулся фонтан, и уже затем мы были оглушены ужасающей вонью. Ларс вскрикнул, а я возблагодарила судьбу за то, что она вычеркнула меня из списка главных действующих лиц.

Нонна рванулась открывать окно, Денди гибкой тенью вылетел в прихожую, но чиханье его не смолкало, Ларс застыл, держа банку в вытянутой руке, мистер Чарльз усиленно махал полотенцем, выгоняя отравленный воздух, что было бессмысленно, поскольку источник запаха оставался тут же, а бессовестный горбун хохотал, сжав голову руками. Хохотал и даже не пытался помочь нам проветрить помещение! Всё-таки он был отпетым негодяем, и его сущность проглядывала в каждом его поступке.

— Жанка, что ты смеёшься?! — закричала Нонна, распираемая бурлившими в ней чувствами. — Открой входную дверь! Не дай Бог, они приедут раньше, чем обещали! Ну, что ты стоишь, как пень?!

Я понимала, что события приобретали трагическую окраску, и смех здесь неуместен, но стоило мне посмотреть на изумлённые голубые глаза Хансена и безумные движения суетившихся вокруг стола людей, как смех овладел мной с такой силой, что у меня ноги подкосились, и я рухнула на диван.

— Please, open the door! — взывал мистер Чарльз. — Door! Open the door!

Он изо всех сил размахивал полотенцем, поднимая ветер и загоняя вонь в самые отдалённые углы.

Петер выручил всех, открыв дверь и устроив сквозняк, но атмосфера в комнате всё равно густела. Осчастливленный Денди наслаждался свежим воздухом в саду.

— Не провести ли опыт с топором? — с трудом проговорила я, вытирая слёзы.

— Вынесите эту гадость! — наконец-то догадалась Нонна.

Ларс, всё ещё державший банку в вытянутой руке, рванулся к двери, так что Петер, дороживший своим костюмом и собственной чистотой, шарахнулся в сторону.

— The meat! — вскрикнул мистер Чарльз и убежал на кухню.

— Может, это и вкусно, но очень нехорошо пахнет, — опомнился Хансен. — Я пойду.

Он подхватил графин и выскочил из комнаты.

— Жанна, — позвал он из коридора, — о каком опыте с топором вы говорили?

Полицейский оставался полицейским даже в экстремальных условиях.

— Есть такая поговорка: "Запах такой, что хоть топор вешай", — сказала я.

— Понятно. До свидания. Графин я привезу после исследования.

— Мы тоже пойдём, — заторопилась я. — Слышишь, Нонн?

Горбун окинул нас с Петером недобрым взглядом, поэтому я порадовалась, что хоть на время окажусь от него в отдалении.

— Не задерживайтесь, — предупредила Нонна. — Не дай Бог, они скоро явятся.

Когда мы с Петером торопливо выскочили из дома, перед моим мысленным взором витал поэтический образ крыс, бегущих с тонущего корабля. Денди, наверное, тоже испытывал родственные чувства, потому что сунулся ко мне с виноватым видом. Я всё ещё была одурманена ароматом испорченных грибов, иначе не могу объяснить, каким образом я решилась погладить дога по морде и потрепать уши. Пёс не был против, и я засомневалась, не сглупила ли я, до дрожи боясь добрейшей собаки. Вот только почему Денди не выпускал меня из дома? Посчитал его своим, а меня — за грабителя?

В винах я не разбираюсь, поэтому советоваться со мной в их выборе было бесполезно, а именно это затеял было датчанин, зато в царстве конфет и пирожных я чувствовала себя, как дома. Уяснив, что я не пью вообще и всё потребление вина у меня сводится к редкому добавлению "one tea-spoon" в чай, Петер по собственной инициативе купил мне приятного цвета вишнёвый напиток, лимонную воду и ещё три бутылки разных безалкогольных жидкостей, так что я решила, что размах свойственен не только русским. В принципе, я была довольна, что на стол подадут не только вина, потому что крепкие напитки кроме меня может не употреблять тётя Клара, а уж две "старые ведьмы" обязательно должны потянуться к безобидному питью именно потому, что они старые. "Дряхлый гриб" вряд ли позволит себе больше двух рюмок, — рассуждала я. — А возраст "молодого жука" может быть слишком невинен для выпивки". Так что, повторяю, я была очень довольна предусмотрительностью Петера, но сама не решилась бы указать на необходимость приобретения этих бутылок, потому что деньги были его, а не мои. По этой же причине я очень осторожно подходила к выбору пирожных и конфет, выбирая цену не дешёвую, но и не дорогую, чтобы не показаться ни скупой, ни расточительной. Наверное, я бы ограничилась самым необходимым, если бы Петер не качал головой и не повторял: "It's too little for all". Если бы я всё ещё жила в СССР, я бы согласилась, что приобретённого количества провизии, возможно, маловато, но жизнь в едва возникшем и почти развалившемся СНГ научила меня считать скромную, по прежним меркам, трапезу роскошным обедом.

Увлекательное всё-таки дело — закупать вкусную еду, не думая при этом, что после званого вечера оставшиеся до зарплаты дни придётся просидеть на сухарях и остатках тех блюд, которые, по странной случайности, не доели гости. Пока мы весело рассматривали прилавки, Петер говорил о своей дочери. Большая часть рассказа оказалась для меня слишком сложной, но я уяснила, что девочка меня очень полюбила, и это заставило меня подумать о приближавшемся отъезде. Привязанность ребёнка хороша только тогда, когда она бесследно проходит с отъездом того лица, которому он подарил эту привязанность, но Марта была сиротой, и это меня смущало. Детям свойственно фантазировать, и неизвестно, что она вообразила. Может, она уже видит во мне будущую мать. Её отец рассказывает о ней очень спокойно и, конечно, не подозревает, что надежды ребёнка могут перейти за грань разумного, а ему следовало бы позаботиться обо всех случайностях и потихоньку убедить Марту принимать меня лишь как очень расположенную к ней тётю, которая скоро уедет и которую девочка никогда больше не увидит.

— Are you tied? — спросил Петер.

Я не совсем поняла, имеет ли он в виду усталость от посещения магазинов, или спрашивает, не утомили ли меня его речи.

— No, I'm not.

Такой ответ устранял все проблемы и не противоречил истине, потому что я чувствовала не усталость, а голод. Прискорбный эпизод с "пищей богов" вовсе не отбил у меня аппетит. У Петера тоже. Теперь уж не помню, кто первый решился попробовать конфету, по-моему, всё-таки я, но после того, как мне это предложил датчанин. Самым сложным было начать, а потом мы уже совершенно спокойно сидели на скамейке, ели пирожные и конфеты и при этом чувствовали себя прекрасно.

Ни я, ни Петер не спешили обратно. В то время я не задавалась вопросом «почему», но теперь я думаю, что мы оттягивали возвращение, так как оба были чужими Мартину, не могли полностью разделить горе его друзей, а горе это ощущалось, не смотря на обыденность их поведения. К тому же должны были приехать родные Мартина, а их мы и вовсе не знали. Мы были никем на этих поминках, притом положение Петера было намного лучше, чем моё, потому что моё имя было связано с этим убийством, ведь не заявись Мартин ко мне и не заночуй на дорожке сада, он и сейчас был бы жив и, кто знает, может, оберегал бы свою жену с заботливостью, о которой я не смогла бы помыслить. Наверное, поэтому мы провели на скамейке так много времени.