Непутевая

— Теперь Зек мертв, и я решил, что могу без опаски приехать, — закончил мистер Зед.

Миссис Халл рассказала, как работала в школе, пока мистер Зед был шахтером. Однажды среди бела дня ученики хотели перевернуть ее коляску, и она, как Сирано де Бержерак, отбивалась от них длинной шляпной булавкой.

Маленькая дочь недоверчиво слушала своих родителей и смотрела на них. Отец был одет в темный костюм с крахмальным воротничком, а мать — в готовое шелковое платье, украшенное брошкой. Теперь у матери были две горничные, и она почти все время проводила в церкви или женском клубе.

Перед самым отъездом дядя Рубен хлебнул своей неразбавленной водки и сел покататься в «форд». После нескольких сумасшедших поворотов «форд» подпрыгнул на тугих резиновых шинах, покатился по обрыву и разлетелся на тысячу кусков. Дядя Рубен успел выскочить, как тряпичная кукла, и снова хлебнул из бутыли.

Домой они ехали в пассажирском автобусе, зажатом огромными грузовиками с кучами блестящего черного угля. «Зачем мы уезжаем?» — спросила девочка. Ей понравились нарядные тети, дяди и кузины, а шумные обеды были просто праздником по сравнению со скучными обедами в гулкой столовой в Халлспорте, где накрывали только для них троих.

— Ради тебя, милая, — засмеялись родители. — Чтобы дать тебе то, чего никогда не было у нас.

Что они имели в виду, она поняла позже. Они закатили ей настоящую сцену, когда она чуть не сбилась с пути, позволив своему старому школьному обожателю Неду Кетчуму попросить у отца ее руки, и срочно отправили в университет в Брин-Мавр. Они сияли, посадив дочь в поезд: их дочь, дочь простого шахтера, получит хорошее образование!

Образованная миссис Бэбкок вернулась в Халлспорт. Все получилось в соответствии с планом, даже лучше. Она вышла замуж за выпускника Гарварда, и счастливые родители поселили молодых в огромном белом особняке, а сами из хижины следили за их успехами. Мистер Зед, уважаемый человек, умело поддерживал своего жизнерадостного зятя. Ему самому пришлось нелегко, когда бежал из Сау-Гэпа, но теперь он многого добился. И миссис Халл — тоже. Она преподавала в дюжине кружков, все уик-энды митинговала, а в будни висела на телефоне, обсуждая эти митинги. Миссис Бэбкок рано почувствовала, что такая жизнь, как у матери, — не для нее. Она посвятила себя исключительно дому и семье. А потом настал день, когда она пришла в хижину, бросилась на кушетку и, измученная собственным самоотречением, простонала: «Я устала, мама. Я не выдержу. Что мне делать?» И мать холодно ответила: «Ты должна исполнять свой долг».

Мистер Зед разгневался, когда узнал, что Уэсли перевел завод на военные рельсы. Мистер Зед умирал, недовольный своей жизнью, а следовательно, и жизнью дочери. Он называл Уэсли авантюристом и сажал куджу в надежде, что он поглотит и город, и шахты, и завод — все, что стало причиной смерти его товарищей и самого мистера Зеда. А жизнь, которой жила миссис Бэбкок, стала казаться ей скучной и бессмысленной, когда дети разъехались и положили конец халлспортской саге мистера Зеда.

На следующий день Джинни и миссис Бэбкок лежали и смотрели «Тайные страсти». Линду мучили угрызения совести.

— Так ты бросила их? — спросила во время рекламы миссис Бэбкок.

Джинни больно прикусила губу.

— Кого?

— Айру и Венди.

— Я этого не говорила. С чего ты взяла?

— Ты несколько раз упомянула об этом.

— Неправда.

— Откуда же я узнала? — грустно усмехнулась мать. — Джинни, дорогая, боюсь, мы похожи друг на друга больше, чем нам бы хотелось.

Джинни неприязненно посмотрела на мать. Она не находила, что у них много общего. За все время они не сказали друг другу ничего интересного, их разговоры были совершенно никчемными. С чего это матери взбрело в голову? Она проговорилась об Айре и Венди? Не может быть. Мать блефует. И вдруг неожиданно для самой себя она беспомощно посмотрела на мать:

— Что мне делать, мама?

И испугалась. Зачем спрашивать, если знаешь ответ? «Исполняй свой долг, — скажет мать, — возвращайся к ним, исправляйся, проведи оставшуюся жизнь в искуплении вины перед ними». А потом Джинни поняла, что потому и спросила, что надеялась услышать все это, чтобы вернуться и подсознательно всю жизнь обвинять свою несчастную мать.

Миссис Бэбкок долго молчала. Первым ее побуждением было протянуть руку, погладить дочь по голове и сказать, что все наладится. Потом она поняла, что нужно просто сказать, как когда-то сказала ей мать: «Исполняй свой долг». Что еще она могла предложить? Так хочется защитить своего ребенка от ошибок, страданий и поражений! Маленькие дети — как планеты, вращающиеся вокруг родителей-звезд. Но с возрастом их орбиты больше похожи на орбиты комет. У них своя дорога в жизни. Нельзя указывать кометам. Взрослые дети делают то, что считают нужным, а родители могут только стиснуть зубы, следить за ними и молиться за них.

Что, если долг Джинни по отношению к Айре и Венди совсем не похож на ее собственный? Миссис Бэбкок вспомнила годы своего отчаяния. Кто, кроме самой Джинни, знает, как ей поступить? Родители слишком много хотят от детей. Это нечестно — использовать их в угоду своим амбициям или взглядам. Теперь она это понимала…

— Не знаю, Джинни, — с усилием ответила она. — Тебе лучше знать.

Джинни широко раскрыла глаза — Спящая красавица, разбуженная поцелуем Принца. Она молча смотрела на больную мать. Та открыла здоровый глаз и тоже смотрела на нее. Неужели заклинание снято? Они улыбнулись друг другу, как не улыбались никогда, — с отчаянием и надеждой.

Глава 13

Татуировка «Мандала ^[5] ».

Я лежала в красном бикини у нашего бассейна. Припекало позднее весеннее солнце. Айра уехал со своей Национальной гвардией в лагерь, Венди еще не проснулась. Я наслаждалась двухнедельной свободой от обязанности зачать Эллиота или Сэмми. Эти безуспешные попытки продолжались уже шесть месяцев. Каждый раз Айра заставлял меня на полчаса задирать ноги вверх, чтобы в яичники попало больше сперматозоидов, а в благоприятный день каждого месяца прибегал трахать меня каждые два часа. За пару дней до начала моей менструации мы затаивали дыхание: я — с надеждой, Айра — со страхом. И каждый месяц я втайне торжествовала, когда она все-таки начиналась.

Я наслаждалась одиночеством. Больше всего в семейной жизни меня угнетало однообразие: и через тридцать пять лет я буду болтать о погоде с родственниками Айры, убирать, варить и ухаживать за Венди и еще не существующим сыном.

Я по-прежнему ходила в свой клуб, но как ни старалась говорить о погоде, мое равнодушие не укрылось от чужих глаз.

— Ты что-то скисла, Джинни, — прошептала мне утром Анжела и сочувственно похлопала по руке. — Послушайся моего совета. Рожай второго.

Ее слова подхватила соседка, и вскоре только и было слышно: «Нельзя так долго тянуть со вторым», «Единственный ребенок всегда одинок», «Разве дети не восхитительны?», «Ты почувствуешь, насколько легче с двумя, чем с одним», «Чем больше, тем веселей»…

Я попалась в капкан, но хуже всего было то, что приготовила его сама. У меня, правда, были мои дивидендные чеки, я могла забрать Венди и уехать. Но куда? Чем я стану заниматься? Я была готова схватиться за любую соломинку, лишь бы избавиться от всепоглощающей скуки.

— Эй! — раздалось за дощатым восьмифутовым забором. Айра оградил бассейн, чтобы туда не упала Венди.

— Эй!

Я набросила халат и подошла к калитке. У черного входа стоял молодой мужчина в замызганном полукомбинезоне и кожаной куртке с бахромой, одетой прямо на голое тело. За спиной висел рюкзак. Конечно, выглядел он необычно, но к нам часто заходили бродяги — позвонить или еще что-нибудь.

Я подошла поближе. На длинных каштановых волосах красовался красный носовой платок. В ухе болталось серебряное кольцо с малюсеньким колокольчиком, а из-под спутанной бороды виднелись только губы, нос и глаза. Он очень походил на овчарку.