Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани

— Я не доехала до нее, и мне туда совершенно не хочется.

— Ты думаешь, Стефани, нам стоит вернуться?

— Я сейчас вообще ни о чем не могу думать, но знаю точно: возвращаться еще рано. Мне хочется уехать куда-нибудь где не будет вообще никого — только я и ты.

— Стефани, я думал о том же самом, но меня остановило только одно…

— Что же?

— Я подумал о том, кто нам будет готовить? Ведь ты совсем не умеешь, а то, что смогу приготовить я — ты есть не станешь.

Стефани улыбнулась.

— Думаю, мы все-таки не умрем с голоду. Сейчас нужно только лечь и успокоиться, забыть приключение.

— Я чувствую себя виноватым, — сказал Джон, — потому, что не поехал с тобой.

— Если хочешь искупить свою вину, — улыбнулась Стефани, — то сходи в бар и принеси мне холодного вина.

— Какого?

— Все равно.

— Тебе, Стефани, все равно, что пить?

— Нет, Джон, я не собираюсь пить, я просто приложу холодный стакан к своему разбитому лбу.

Джон улыбнулся.

— Хорошо, тогда я принесу и себе, но свое вино я все-таки выпью.

Он вышел из номера.

Стефани удобнее устроилась на диване. Она понимала, что если ляжет, то усталость не даст ей подняться вновь.

Зазвонил телефон. Она потянулась рукой к трубке и медленно поднесла ее к уху.

— Я вас слушаю.

— Это говорит доктор Годхайм.

— Слушаю вас, доктор, — растерянно произнесла Стефани, думая о том, что кто-то уже успел рассказать местному врачу о ее аварии, но абсолютно неожиданно услышала:

— Как чувствует себя мистер Кински?

— Мистер Кински? — задумалась Стефани. — По-моему, прекрасно.

— Так ему уже лучше?

— Да.

— Простите, но с кем я разговариваю?

— Это его жена.

— Миссис Кински, так ему уже лучше?

Стефани не стала исправлять ошибку доктора.

— А почему, собственно говоря, ему должно быть плохо? Плохо мне, а не ему.

— Извините, но я не совсем понимаю, в чем дело, — признался доктор Годхайм, — я полтора часа тому назад сделал внутривенную инъекцию мистеру Кински, потому что его состояние внушало мне серьезные опасения.

— Извините, теперь я уже не понимаю, в чем дело, — сказала Стефани. — Меня здесь не было, и что-то произошло с мужем?

На другом конце трубки воцарилось молчание, и наконец доктор Годхайм сказал:

— Ваш муж потерял сознание на берегу.

— И что? — спросила Стефани.

— Как что? Вызвали меня, я сделал ему внутривенную инъекцию, его занесли в номер. Я предлагал, чтобы мистера Кински увезли в больницу, но он отказался.

— Отказался?

— Отказался наотрез. Очень категорично. Он сказал, что это легкое недомогание.

— А вы, мистер Годхайм, что вы думаете?

— Мне тяжело сразу поставить точный диагноз и ответить на ваш вопрос. Но скорее всего — сердечная недостаточность.

— Это очень серьезно?

— Я не могу ответить на ваш вопрос, я не могу сказать, насколько это серьезно, но все, что связано с сердцем — всегда серьезно. Вам не мешало бы принять меры.

— Какие меры?

— Во-первых, вашему мужу нельзя перегреваться на солнце, нельзя употреблять алкоголь, нельзя курить. Если он позволяет себе употребление алкоголя, то его нужно ограничить до минимума.

— Но ведь он мне никогда ничего не говорил, доктор.

— Возможно, возможно, миссис Кински.

— Не знаю…

— Так вы говорите, ему лучше? Он лежит?

— Да нет, доктор, он ушел в бар.

— В бар? — доктор настороженно ждал ответа.

— Ну да, в бар, я попросила его принести мне стакан холодного вина.

— Миссис Кински, я посоветовал бы вашему мужу серьезно обследоваться. Шутки с сердцем могут очень скверно закончиться. Я уже пожилой человек, и у меня большая практика. Я просто вам настоятельно советую.

— Спасибо, доктор Годхайм.

— Всего доброго, миссис Кински. Если что-нибудь случится — звоните, всегда буду рад помочь.

— Спасибо, — проговорила Стефани Харпер, медленно опуская трубку.

Она прижалась спиной к подушке.

— Боже мой, — прошептала она, — почему он мне ничего не сказал, ни одного слова. Ведь ему тоже было плохо, как и мне, в одно и то же время. Неужели это как-то связано? — Стефани приложила руку ко лбу.

Она вновь почувствовала, как болит голова.

«Сейчас, когда придет Джон, я обязательно должна с ним поговорить. Поговорить надо серьезно. Мне все это очень не нравится. Почему он не договаривает? Почему не рассказал мне о том, что случилось с ним? Наверное, жалеет меня и не хотел расстраивать. Какой же он все-таки добрый».

Дверь номера открылась, и вошел Джон с двумя высокими бокалами вина.

— Джон, только что звонил доктор Годхайм.

— Доктор Годхайм, — повторил Джон, протягивая бокал Стефани.

— Да, звонил доктор Годхайм.

Джон сел в кресло и пожал плечами.

— И ты ничего не хочешь мне сказать, Джон?

— Но ведь ты, Стефани, и так все знаешь. Я думаю, доктор рассказал тебе все куда более подробно, чем мне.

— Но, Джон, почему я должна узнавать все от доктора, а не от тебя?

— Почему от доктора? Потому что он доктор, я ведь не врач и ничего в этом не понимаю. Хочешь, Стефани, я расскажу тебе о живописи? Вот там я профессионал и кое-что понимаю.

— Джон, не уходи от разговора, не уходи. Что с тобой случилось?

Джон сделал судорожный глоток, ему показалось, что вино застряло где-то в середине груди и не проходит.

— Я не знаю, Стефани, что тебе сказать.

— Как это не знаешь? Тебе было плохо?

— Да, мне было не очень хорошо, но сейчас уже все прошло.

— Джон…

— Стефани, тебе было куда хуже моего. Ты могла погибнуть, а я просто потерял сознание.

— Он просто потерял сознание… — Стефани чуть не вскочила с дивана.

— Да, я сидел на берегу, любовался переливами волн, и у меня закружилась голова, случился обморок. А здесь подняли такую панику. И ты, Стефани, ты же умная женщина, зачем паника?

— Какая паника, Джон? Я хочу знать все.

— Все? Все, Стефани, не может знать никто. Вернее, все знает Бог, да и то, если он существует.

— Ты все-таки уходишь от разговора, Джон, что с тобой случилось в самом деле? Я же волнуюсь.

— Не надо волноваться, Стефани. Просто закружилась голова, на солнце перегрелся. Хочешь, я объясню тебе, как это происходит.

— Только не надо говорить мне ерунды. Ты бы не мог по делу?

— Стефани, ты, наверное, знаешь, что нельзя подолгу смотреть на движущиеся предметы.

— О чем это ты?

— Из-за этого я потерял сознание. Со мной случилось то, что бывает с сусликом.

— С каким еще сусликом? — изумилась Стефани.

— С самым обыкновенным сусликом. С сусликом, который живет возле железной дороги.

— Какие суслики? Джон, ты что говоришь?

— Ты просила меня рассказать, что со мной случилось. И я пытаюсь тебе втолковать. Представь себе, возле железной дороги живет суслик. Проходит поезд, суслик вылезает из норки, становится на задние лапки…

Джон вышел на середину номера и с бокалом в руках изобразил, как стоит суслик.

— …и смотрит на мелькающие вагоны. А они мелькают, мелькают, глупый суслик крутит головкой из стороны в сторону, провожая каждый вагон взглядом. Когда поезд проходит, голова у него настолько закружена, что он теряет сознание и падает…

Джон картинно рухнул на пол.

— И тут к нему можно подойти и взять в руки. Я так делал в детстве.

Стефани не выдержала и рассмеялась.

— Теперь я вижу, Джон, что с тобой все в порядке. Но завтра мы с тобой уедем в Сидней, я покажу тебя своему врачу.

Джон сел рядом со Стефани.

— Куда ты спешишь, Стефани? Я вижу, ты нашла очень удобный повод снова вернуться к работе. Делаешь вид, будто озабочена мной, а сама только и думаешь о том, как бы скорее усесться в свое президентское кресло.

Стефани вспылила.

— Джон, как ты можешь так говорить? Я сейчас думаю только о тебе. А ты стараешься меня обидеть.

— Ладно, Стефани, прости меня, если я сказал что-нибудь не то, но смысл моих слов правильный?