Одиночество вдвоем (СИ)

Время летит быстро, да и широкая дорога остается позади. Дилан смотрит по сторонам, выезжая на улицу, по обеим сторонам стоят высокие дома, где живут обеспеченные люди, от которых так сильно тошнит ОʼБрайена. Он сильнее вжимается спиной в сидение, крутанув руль, после чего машина тормозит с визгом у тротуара.

Вот он. Этот дом с разбитым окном, через которое они тогда выбрались.

Дилан выскакивает из салона, кинувшись в сторону подоконника, ведь не желает топтаться на крыльце, мирно стуча в дверь. У него нет времени. Подпрыгивает, опираясь руками на подоконник, усыпанный осколками стекла, игнорирует боль, не считая, что сейчас это имеет значения. Забирается в гостиную, не тормозит, сразу же выходя в пустой коридор.

Пустой.

Парень крутится на месте, осматриваясь.

Пусто.

Нет, вся мебель на своих местах, но вокруг никого. Тишина.

Дилан бежит наверх, толкая дверь комнаты Эви, которая распахивается, ударяясь о стену. Парень тяжело дышит, входя в безлюдное помещение.

— Эви? — к чему этот зов? Думает, что она откликнется.

Мчится к тому месту, где бы никогда не захотел побывать вновь. Распахивает комнату Дулгаза, включая свет. Всё так же, только вот фотографии со стенда пропали. Дилан топчется на месте, хватаясь за голову. Выскакивает в коридор, спеша к ванной комнате:

— Эви? — открывает дверь.

Никого.

— Эви? — спускается, выбегая на кухню.

Никого нет.

И весь воздух покидает легкие парня. В одно мгновение.

«Ты будешь в порядке».

Он обещал.

Этот дом находился глубоко в чаще, специально отстроенные здания для семейного отдыха в дали от городской суеты. Именно один из таких когда-то приобрел мистер Дулгаз для своего «релакса». Тишина, людей не встретишь, ведь ты окружен деревьями, а ближайшая дорога или дома других таких же отдыхающих не менее чем в двух километрах отсюда.

И именно этот «Рай» для Дулгаза являлся «Адом» для Эви.

От лица Эви.

— Знаешь, что самое удивительное и отвратительное в тебе, милая? — он ходит кругами. Опустошает одну бутылку с неизвестным для меня содержимым за другой, не прекращая трепать своим языком.

Сижу у стены в комнате на втором этаже, прижимаю колени к груди, пытаясь смотреть в одну точку. В пол. Не поднимаю глаз, чувствуя, как тело трясется. Зубы стучат, поэтому кусаю губу, пытаюсь лишний раз не издавать звуков, даже дышу тихо, лишь бы не подлить масла в огонь.

Ведь отчим уже вне себя от злости. Нет. Он не просто зол. Он не в ярости. Хуже. Сильнее.

Мне придется столкнуться с более сильным эмоциональным взрывом, чем когда-либо.

Часы тикают, по вискам текут капли пота. Голова нервно трясется от напряжения.

Отчим глотает алкоголь, опьяненным голосом продолжая:

— Ты бросила свою мамочку, — подходит ко мне, вынуждая сильнее сжать руками ноги, но перебороть боль в животе не выходит. — Ты оставила её, свою единственную, — кашляет и харкает в пол. — А ведь её жизнь, — шепчет, — зависит от меня, не так ли?

Дрожу, широко распахнутыми глазами смотря перед собой, когда мужчина наклоняется, опираясь руками себе на колени, и смотрит мне в лицо. Чувствую ту знакомую вонь, что исходит из его рта, поэтому морщусь, понимая, что в носу уже начинает щипать от страха. Сердце скачет. Мне не в силах справиться с этим.

Отчим отвратительно нежно смотрит на меня, касаясь мокрой ладонью, которой перед этим вытирал рот, моей щеки, из-за чего меня передергивает. Наклоняю голову к плечу, чтобы избежать его прикосновения, но мужчина всё равно гладит мою кожу, шепча:

— Ты оставила меня. Ты моя, Эви, — большим пальцем касается моих сжатых губ. — Вся ты… Целиком, Эви… — его темный взгляд исследует моё лицо, словно проверяя состояние, после чего мужчина улыбается. — И ты это знаешь, — кивает. — Знаешь…

Давит большим пальцем мне на губы, чтобы я открыла рот, но мычу, не поддаваясь, чем только больше сержу отчима, лицо которого исказилось в отвратительной гримасе. Он хватает мою голову обеими руками, вынуждая меня вцепиться пальцами в его предплечья, и рывком раскрывает мою челюсть. Начинаю громко дышать через рот, ерзая на полу, чтобы сильнее прижаться к стене, когда мужчина наклоняется, вцепившись губами в мои губы. Холодный, скользкий язык проникает внутрь, жадно исследуя, а моё мычание теперь сопровождается тихим и жалким стоном, полным боли.

— Скучал, — шепчет мне в губы, кусая мой язык.

И я корчусь, внезапно для самой себя, укусив его за нижнюю губу, которую сильно сжимаю зубами, заставляя мужчину отпрянуть, схватившись за рот. Отчим отпускает моё лицо, размахнувшись свободной рукой, и бьёт ладонью мне по лицу. Я пищу, качнувшись в сторону, но не успеваю повалиться на пол и отползти в сторону, как мужчина вновь хватает меня за плечи, выпрямляя. Он прижимает указательный палец к моих губам, судорожно трясется, усмехаясь:

— Я ведь учил тебя не кусаться. Видимо, за это время ты забыла, — я мычу, роняя слезы, когда он поднимается, прижав одну полусогнутую коленку мне к шее. — Я напомню тебе, — давит, душит меня, поэтому хватаюсь за его ногу, пытаясь избавиться от давления, но всё напрасно. Мужчина шмыгает носом, проглатывая мокроту, отпивает немного алкоголя из стеклянной бутылки, после чего наклоняется, поднеся её к моим больным губам:

— Возьми, Эви.

Качаю головой, хныча, но его это не остановит.

Никогда не останавливало.

— Бери, Эви! — давит горлышком мне на губы, после чего вновь бьёт свободной рукой по лицу, заставляя громче рыдать. — Возьми! Наверняка, сосала там этому своему ОʼБрайену, — с отвратительной ревностью кричит, больно давя бутылкой на губы, из-за чего приходится открыть их. — Давай, не хочешь ведь лишиться зубов? — стеклянное горлышко скользит мне в рот, и отчим двигает бутылку взад-вперед, глубже, отчего у меня начинаются рвотные рефлексы. Мужчина сильнее давит коленом мне на шею, лишая возможности дышать, поэтому сжимаю мокрые веки, ударяясь затылком о стену, когда движения становятся грубее и резче.

Ему не нравится.

— Ты ведь можешь лучше… — шепчет раздраженно. — Я знаю, что ты можешь лучше! Давай!

Меня тошнит. Руками сжимаю запястье мужчины, пытаясь остановить его, и это противостояние злит отчима. Он наклоняется, свободной рукой сжимая мой подбородок, чтобы я шире раскрыла рот. Из-за слез не могу нормально видеть. Но чувствую, как его недовольство лишь растет.

— Ты способна на большее… Эви! — его тон. Он мне знаком.

Отчим возбуждается.

И от этой мысли я только сильнее сжимаю губы, качая головой, прося прекратить.

— Чёрт возьми! — он резко вытаскивает из моего рта горлышко бутылки, отчего с моих губ срывается рваный вздох. Глотаю кислород, вздрагивая и поднимая руки, чтобы прикрыть лицо, когда отчим бросает бутылку в пол рядом со мной, отчего та разбивается на осколки стекла. Мужчина сильнее давит коленом мне на шею, вынуждая меня закинуть голову, прижавшись затылком к стене.

— Я напомню тебе! — кричит, — расстегивая ремень. — Гребаная сука! Ты будешь глотать, блядина!

— Нет, — кричу в ответ, захлебываясь рыданиями. — Пожалуйста! — давлю ему на живот слабыми руками, пока он тянет ширинку вниз:

— Ушла от меня… Думала, что выйдет, да?! Я выбью из тебя всё это! Тебе никогда не сбежать от меня! — хватает меня за подбородок одной рукой, грубо поднимая лицо, а другой опускает ткань белья, ближе вставая ко мне. Верчу головой, продолжая бить его кулаками, но ему удается разжать мой рот, сунув в него. Тут же начинаю давиться, сжимая веки, из-за чего по щекам катятся крупные горячие слезы. Кашляю, вонзая ногти в кожу его живота, желая разорвать, но это только нравится мужчине, движения которого стали резче. Он тянет меня за волосы, ускоряясь:

— Ну? Как? Вспоминаешь?!

Моё горло горит от трения, а рвота вот-вот должна вырваться наружу. Одна моя рука опускается на пол, и пальцы трясутся, когда нащупываю мелкие осколки стекла, начиная хлопать по ним ладонью пока не нахожу горлышко бутылки с острыми краями.