Такая разная любовь

— Не знаю, как ты собираешься поступить, Мэг, — негромко и мрачно проговорил он. — Вернешься ли ты ко мне или нет, тебе решать. Но с Кандейс я развожусь в любом случае.

До Мэг не дошел смысл только что сказанного. Слова словно повисли в воздухе, а потом просто испарились, так и не проникнув в ее сознание.

Стивен усмехнулся:

— Самое смешное, что Кандейс всегда тяготилась нашим браком не меньше меня самого. Почему мы до сих пор не развелись? Если бы из-за детей, это было бы еще понятно. И даже где-то похвально. Но ведь нет же! Мы до сих пор не развелись только потому, что этого требовали интересы нашей партии. Той самой партии, которой так удачно руководит ее отец. Если бы не это бремя, не наша семейная жизнь, Кандейс, возможно, и не пристрастилась бы к джину. И тот человек, возможно, остался бы жив. В известном смысле я несу за его смерть такую же ответственность, как и она.

— Сомневаюсь, что в вашем браке был только голый политический расчет, — сухо, задыхаясь от собственных слов, проговорила Мэг.

— Ничем другим и не пахло. Между прочим, в ночь аварии Кандейс была не одна. Она провела ее с мужчиной. И это было уже не в первый раз.

Значит, газетчикам все-таки не до всего удалось докопаться.

Мэг обернулась и посмотрела на него:

— А ты? Помнишь ту ночь, которую мы провели вместе? Это у тебя тоже было не в первый раз?

Он пробежал пальцами по волосам.

— Ты, наверно, не поверишь, но это было именно в первый раз. И потом, все эти годы, что я прожил с Кандейс, у меня было ощущение, что я тем самым изменяю тебе.

Мэг не хотела верить ему, но поверила. Его удивительные голубые глаза сказали ей, что он не лжет. Это был честный, искренний взгляд. Мэг сложила руки на груди и вернулась к окну.

— Стивен, что ты от меня хочешь?

— Я хочу на тебе жениться.

Она спросила, и он ответил.

Мэг смотрела из окна вниз, на Парк-авеню.

Итак, жена Стивена изменяла ему. В аварии, которую она устроила, погиб человек. Политическая карьера Стивена, возможно, кончена. Мэг не могла припомнить ни одного случая, когда бы у действующего сенатора Соединенных Штатов жена сидела за решеткой. Еще не было прецедента.

— Сегодня я могу остаться в городе, — проговорил он. — Я надеялся на то, что вечер мы проведем вместе.

Была уже вторая половина дня, и уличное движение, как заметила Мэг, стало оживленнее, прохожих стало больше и все они торопились по домам. Мэг никогда не торопилась домой. Ей незачем было спешить.

Она вспомнила о Зу. Подруга проведет эту ночь одна в своем гостиничном номере. В тревоге за сына. Мэг вспомнила о собственном решении уйти в отпуск, чтобы попытаться разобраться в себе и в своей жизни. Мурашки пробежали по спине. Мэг поняла, что они означают — возмущение. Она была возмущена тем, что Стивен ворвался к ней сейчас и ждет, что она бросит все ради него. Но… разве не того же хочет и она сама?

Она снова вспомнила про Зу и про свой план.

«Неужели есть среди нас те, которые получают то, чего они хотят?»

Вдруг все прояснилось. Все последние несколько недель Мэг хотелось умереть. Из-за Стивена. Из-за него же она не могла жить полноценной жизнью все долгие годы их разлуки. Мэг часто винила себя в том, что не родила тогда. Она обвиняла даже свою давно умершую мать. Это легко было — обвинять мать. Вообще легко обвинять матерей. Но теперь Мэг все открылось: жизнь ее не сложилась именно из-за Стивена. Любовь к нему, память о нем, отсутствие его испортили Мэг все. И, может быть, именно из-за того, что она не переставала думать о нем, ни один мужчина за все эти годы так и не смог сравниться в ее глазах с ним. Что мешало ей забыть о нем? Суеверный страх, что, если она это сделает, он никогда к ней не вернется.

Но теперь, если все-таки она твердо решила жить, дышать полной грудью, она не может допустить, чтобы все продолжалось так и дальше. Возможно, у нее никогда не хватит мужества рассказать ему об аборте. Это ее право. Но она знала также и то, что если не расскажет ему, если не поверит в его любовь настолько, чтобы рассказать, им не быть вместе. А сказать она не могла. И знала почему. По той же самой причине, по которой и сделала аборт: Мэг боялась, что Стивен бросит ее. Как ее собственный отец бросил мать, ибо посчитал, что она недостойна его любви. Поэтому Мэг тогда в Бостоне оставалось только упредить Стивена и бросить его, пока он сам ее не бросил. Ощущение одиночества казалось не таким мучительным, как ощущение своей отверженности.

Она повернулась к нему лицом.

— Завтра утром я улетаю, — сказала она. — Ты не вовремя.

Он некоторое время молчал. Стоял на месте и только смотрел на нее. Глаза его темнели, вокруг них и между бровями пролегли тонкие морщинки. На мгновение Мэг показалось, что сенатор Стивен К. Райли, которым восхищаются его избиратели, которого уважают коллеги и друзья, этот один из самых влиятельнейших людей в Америке, сломается.

Но он не сломался. Открыл дверь и вышел.

И Мэг снова осталась одна.

Прошло минут десять. Мэг по-прежнему стояла у окна и смотрела вниз, пытаясь разобраться в том, что произошло. Неужели это она сказала Стивену: «Ты не вовремя»?! Она так боялась, что он снова причинит ей боль, что опередила его в этом и сама сделала ему больно. Точно так же, как сделала это пятнадцать лет назад.

В одном у Мэг не было сомнений: в том, что она его любит. И ей казалось, что жить одной все-таки безопаснее, чем открыться навстречу любви.

«Но теперь тебе вовсе не обязательно быть одной, — напомнила она себе. — Ты заново начинаешь свою жизнь. Ты освободишься от комплекса вины и одиночества. Откроешь свое сердце друзьям и тому, что важно в этой жизни».

Мэг была настроена весьма решительно, но не могла не задаться вопросом: будет ли в ее сердце хоть когда-нибудь уголок для мужчины, чью любовь она сможет принять, кого сможет полюбить в ответ? Кого-нибудь, но не Стивена?

— Мэг?

Она резко обернулась. К ней без стука вошел Джордж Баскомб.

— Мы посоветовались и пришли к выводу, что шестимесячный отпуск больше отвечает интересам фирмы, чем отставка, — объявил он недовольным тоном, сложил руки на груди и подошел к окну.

«Больше отвечает интересам фирмы». Эти слова неприятным эхом отозвались в ее сознании.

— Конечно, — продолжал Джордж, — имей в виду, что мы можем вызвать тебя в любой момент, если возникнет какая-нибудь острая ситуация с теми делами, за которые ты отвечаешь. И еще. Нам кажется, будет лучше всего, если передать прессе, что ты берешь отпуск по семейным обстоятельствам.

Мэг устремила взгляд в спину этого коротышки:

— У меня нет семьи, Джордж.

Он обернулся. Лицо его побагровело:

— В таком случае придумай себе ее, черт возьми! Ты не пожелала расшифровать нам, что означают эти твои «личные обстоятельства», и нам остается только догадываться, что за этой формулировкой скрывается нечто, что газетчики могли бы использовать для того, чтобы бросить тень на нас всех, на нашу фирму. Но никому и в голову не придет что-то вынюхивать, если будет объявлено, что у тебя, скажем, заболел кто-то из родных.

— Значит, это все, о чем ты волнуешься, Джордж? Об имидже фирмы?

На секунду в ее сознании промелькнул образ Эйвери.

Джордж устремил на нее горящий взгляд:

— Фирма платит тебе зарплату, Мэг. Не забывай об этом.

Мэг покачала головой:

— Нет, Джордж. Если о чем и не стоит забывать, так это о людях. — Она обвела быстрым взглядом свой кабинет, один вид которого говорил о том, что его владелец добился в этой жизни профессионального успеха. Но вдруг эта комната показалась ей пустой, голой и враждебной. Мэг вновь перевела глаза на Джорджа. — Передайте, пожалуйста, компаньонам, что я благодарю их за проявленное по отношению ко мне участие, но я решила не брать шестимесячный отпуск.

Выражение, которое появилось после этих ее слов на лице Баскомба, было недвусмысленным: «Житья с бабами нет!»