По рукам и ногам (СИ)

К сожалению, возможности приземлить ее на кровать у меня совершенно не было. Не врываться же в самый разгар любовной прелюдии. Нарушать их томное уединение я не хотела и не могла, да и вообще всячески старалась не быть невольным свидетелем даже их случайных прикосновений. Сама не знаю, что со мной делалось. Это было не больно и не обидно, а так, будто я вторгаюсь во что-то чужое и слишком личное. Неловко.

Неловко и стыдно.

С другой стороны, если они хотели перепихнуться, то должны были уже успеть. А если мне придется ждать ночь их любовных объяснений в коридоре, будет совсем невесело. Плюнув на обесцененное в гареме приличие, я тихонько прокралась к двери и, приоткрыв ее, готова была уже на любую реакцию. Происходившее в комнате заставило меня застыть только на какую-то секунду. Но этого оказалось достаточно, чтобы Ланкмиллер, угрожающе рыкнув, за многострадальное запястье втянул меня внутрь, не позволив обратно захлопнуть дверь.

Кэри бесцеремонно швырнул меня на кровать и с упоением вернул полное свое внимание к делу, которое даже не прервать не удосужился. И сверхъестественного ничего в нем не было. Мучитель просто Элен целовал. Жарко, страстно и взасос. И он уже так делал невесть сколько раз. Но именно на этот я почему-то вспомнила, что когда-то Кэри поцелуи в губы на дух просто не переносил. А сейчас вон как энергично лижется, просто загляденье…

Я поймала себя на том, что бесстыдно пялюсь на них.

В голову закралась до чертиков странная мысль. Интересно, его первый поцелуй действительно принадлежит мне? И до этого он никого и никогда… Хотя, конечно, это маловероятно. У него же столько девок. Да и не исключено, если это вообще Нейгаузовской инициативы дело. Тогда даже ясно, откуда отвращение.

Я поняла, что поцелуй прервался, когда услышала хриплое и отрывистое дыхание Элен. У Кэри оно было куда спокойнее. Мучитель обернулся ко мне, видимо продолжая какой-то прерванный еще до моего появления разговор.

– А вот Кику у нас хорошая, да? Она даже хлопотала за тебя, просила избавить от цепи. Но если она просила, значит, готова принять наказание на себя, так? – медленно растягивая каждое слово, прищурился Кэри.

Меня словно током ударило. Значит, по здешним порядкам, если просишь освободить кого-то от наказания, полагается принять его на себя?

Об этом разговора у нас не было. Не было, но отпираться теперь, мол, я добренькая, но за слова не отвечаю, трусливо пытаться отвертеться от цепи, значило опуститься так низко, как я в доме Ланкмиллеров еще не опускалась.

Поэтому я опустила голову и кивнула, выдавив глухое:

– Да…

– Да? О, как великодушно, – с наигранным восхищением усмехнулся Кэри, – но если ты так хочешь получить наказание, тебе следует попросить. Как полагается.

Я дернулась, словно от пощечины, и судорожно втянула воздух.

Неужели Ланкмиллер хочет, чтобы я сейчас перед ним по полу ползала? Проверить, как далеко я могу зайти?

Да чтоб ты провалился, сволочь!

Припоминаю, как это – «как полагается».

Я соскользнула с кровати и опустилась на колени перед мучителем, уставившись в пол. Осталось только попросить. Черт, только бы голос не дрожал. Вот все, что угодно, только бы… И щеки пылают, и даже уши, как назло.

– Пожалуйста, наденьте на меня цепь, – я чуть помедлила и тихо добавила, – хозяин…

– Ну если ты так просишь, моя хорошая, – сахарным голосом пропел мучитель, – Элен, будь золотцем, дай ножку.

– Кэри, остановись, что на тебя нашло? Я уже привыкла в это треклятой цепи, прекратите цирк, вы оба! – Райт казалось какой-то даже испуганной.

– Помолчи, я не давал тебя права высказаться, – холодно оборвал Кэри, видимо, заставляя ее сесть и подчиниться.

Я не поднимала головы, поэтому могла только голоса и слушать. Что с ним не так?

– Ну что, Кику, твоя очередь? Хотя, ты же у нас ошейники любишь. Тогда, думаю, здесь нужны небольшие изменения.

Звякнула цепь, потом хлопнула дверца шкафчика. Вокруг шеи сомкнулась холодная кожа ошейника.

Вот, значит, ты как…

Ланкмиллер, сукин сын, бьет по самым больным местам.

Ошейник к цепи прицепил. Теперь у меня чуть ли не слезы наворачиваются, но черта с два, я и так уже на коленях стою, буду еще тут плакать.

Но я это припомню…

– Кэри, зачем ты так? Здорово тебе властью голову-то снесло, это больно, знаешь ли, – вскинулась Элен. – Выделываешься перед теми, кто тебе в ответ и сделать ничего не может!

Ланкмиллер только указал на дверь и выплюнул едкое:

– Вон пошла.

Райт тотчас вскочила и выбежала за дверь.

– Не выдержала твоего сволочизма, вот и смылась, – съязвил я. – Что у вас произошло, что ты так окрысился?

Мучитель даже и капелькой внимания не одарил мой вопрос, только грубо схватив за локоть, бросил обратно на кровать и скомандовал:

– На колени, лицом к стене, руки за голову.

Ой-ли, ой-ли, это ж поза для порки. Ну Кэри… Прямо осатанел…

Я даже и подумать ничего не успела, как он платье на мне порвал, словно бумажное. В воздухе свистнул шнур, я выгнулась, но губу успела прикусить, чтобы не закричать. О, черт возьми, а это больно, лопатки словно огнем обожгло. Мучитель, может, даже и покруче Генриха в этих делах.

– И за что? – как можно более членораздельно проскулила я.

– Просто в следующий раз ты будешь думать, прежде, чем указывать мне, что делать с моими наложницами. Вы обе – такие дуры, – зло прошипел Кэри.

На этот раз я сжалась сразу же, как услышала свист шнура, и очень зря, между прочим: второй раз вышел намного больнее. У меня даже в глазах потемнело.

– Пять ударов, и будешь, как шелковая. И почему я раньше только к этому не прибегал? Жалел тебя, как думаешь? Ты ведь такая маленькая… Эх, только время потратил. Отец верно говорил, что воспитывать надо сразу.

– Гх… Ну прости-прости, я не знала, что это для тебя так принципиально…

Но просить его прекратить экзекуцию скорее всего бессмысленно. Уж легче вытерпеть эти пять адовых ударов. И чего он так взъелся? За мной ведь и промахи посерьезнее висят. Неужто чаша терпения наполнилась?

Давая мне передышку перед третьим ударом, в комнату вошел начальник охраны. А ведь помяни черта…

– Делом заняты, господин? – тон у него был премерзко-одобрительный. – У меня срочное дело, не прерветесь?

– Позже, – сухо ответил Кэри.

– Может, лучше я?

О, Генрих, а ты тот еще садист, возможности не упустишь…

– Подожди в моем кабинете, – Ланкмиллер равнодушно отмахнулся.

Третий удар был самым болезненным, спина и так уже невыносимо саднила после первых двух.

– Господин, так отметины останутся, – осторожно заметил начальник охраны.

Ответом было короткое, как удар ланкмиллерского шнурка:

– Пусть.

Четвертый пришелся на поясницу, и к нему я уже вообще прекратила что-то адекватное соображать. Успокаивало только то, что остался всего один. Но как же эта скотина больно бьет… Я только чудом еще держусь кое-как.

Пятый удар был не поперек спины, а вдоль, пересекая все предыдущие и четко разъясняя, в чем та самая волшебная изюминка легендарных пяти ударов. Я все-таки взвыла, как-то хрипло и слишком несчастно для своего эмоционального состояния. Меня переполняла не грусть и не предполагаемые раскаяния, а злоба и жгучая обида. Да, это черт возьми было одуреть, как обидно! Когда тебя безжалостно лупасит тот, с кем ты задушевный разговор имела пару минут назад.

– А ты уже отдыхаешь, – Ланкмиллер, не давая упасть на кровать притянул меня за ошейник. – Рано. Коленно-локтевую, дорогая.

Я сначала подумала, что у меня начался бред на почве болевого шока, но когда Генрих глухо кашлянул и сказал, что лучше действительно подождет в кабинете, поняла, что ни черта не бред. И надо же, у него встает от подобных процедур… И кто в этом доме настоящий садист?

Кэри не шутил, а мне было не до сопротивлений. И наверное, жутко повезло, что кроме пожара на спине и едкого унижения я больше ничего не чувствовала. Даже более отвратительно, чем в первый раз, надо же. Ланкмиллер сжимая до синяков мои бедра, входил резкими глубокими толчками, а я сжимала в зубах простынь, чтобы только не заскулить.