В плену мое сердце

– Боюсь, что вы не сможете здесь ни к чему прикоснуться, мисс, – сказал он, показывая жестом на ее стол. – Все это – жесткий диск, программное обеспечение и прочее – конфисковано в качестве улик.

– Улик?

Он неловко заерзал.

– Власти штата получили много жалоб на страховые фонды, мисс. Из госпиталей сообщают, что их требования по компенсации затрат на лечение пациентов не удовлетворяются. Поступают и индивидуальные жалобы. Некоторые люди, полагавшие, что застрахованы, внезапно получают огромные счета на оплату операций и всего прочего. А в фондах, находящихся в ведении «Вест Фарм», совсем не осталось средств.

– Тут какая-то ошибка! Скорее всего, обычная задержка оплаты. Вероятно, мы не успеваем достаточно быстро обрабатывать поступающие счета. В прошлом месяце я сама проверяла цифры в операционном фонде. У нас на текущих активах, по крайней мере, полмиллиона долларов!

– Вы в этом уверены? – С этими словами в кабинет вошел Лоуренс Кинг. – Вы готовы подтвердить свои слова конкретными доказательствами, мисс Флетчер?

Эми резко повернулась на звук его голоса, чувствуя, как в спину ей врезался край стола. Его взгляд, казалось, пришпилил ее, словно пойманного мотылька.

Она разжала губы, не уверенная, что сможет что-то сказать.

– А вы какое отношение имеете ко всей этой истории, мистер Кинг? Ведь вы страховой агент. И совсем недавно работаете в компании.

Он молча полез в карман и извлек оттуда пластиковое удостоверение.

– Вы федеральный агент… – упавшим тоном произнесла Эми. Голос не слушался ее, и она с трудом узнавала его. – Но на вашей карточке нет имени, только фотография, – зачем-то добавила она.

– По понятным причинам я не пользуюсь своим подлинным именем, когда работаю по заданию, – жестко ответил Лоуренс Кинг. – Мне разрешается давать показания в суде, не называя себя.

– Так вы работали в «Вест Фарм» по заданию?! И все те вопросы, что вы мне задавали… – Ее голос оборвался, и она замолчала, потрясенная происходящим.

– Я был послан федеральным правительством для расследования мошенничества с помощью компьютерной сети, хотя этот случай и не требовал на самом деле высокого профессионализма от агентства. Мистер Купер даже не потрудился запутать свои программы.

– Мистер Купер? Не может быть! Джефф не способен на мошенничество! – Она произнесла эти слова с большой горячностью. Хотя сама не была уверена в своей правоте.

Кинг холодно поглядел на нее.

– По нашим оценкам, мистер Купер использовал страховые фонды как источник личного обогащения, по крайней мере, в течение последних двух лет. Он уже арестован.

– Я вам не верю! – возмущенно воскликнула Эми. – Он не мог манипулировать чужими деньгами. Он не стал бы делать такие вещи. Ведь от «Вест Фарм» зависит множество людей, чье лечение должна оплачивать фирма. Бедный Джефф! Почему вы его выбрали в качестве козла отпущения?

Она не поняла, что за странное выражение промелькнуло на миг на суровом лице Лоуренса. Он резко повернулся и направился к двери.

– На вашем месте, – сказал он, остановившись пред Эми и глядя на нее сверху вниз, отчего она почувствовала себя совсем маленькой и беззащитной, – я бы оставил при себе подобные симпатии. Думаю, они вам еще пригодятся.

На следующий день Лоуренс Кинг явился к ней домой в сопровождении двух полицейских. Те знали Эми еще с детских лет и избегали смотреть ей в глаза. Лоуренс же, наоборот, смотрел на нее в упор, и в его золотисто-карих глазах отсутствовали всякие эмоции. Его голос прозвучал четко, сухо и механически бесстрастно, когда он сообщил ей, что она арестована за пособничество в мошеннических операциях со страховыми фондами компании. Тем же ледяным тоном он сообщил ей, что она имеет право хранить молчание до прибытия адвоката.

После этого Лоуренс Кинг говорил с ней лишь один раз. Он подошел к ней, когда она сидела в местном полицейском участке, пытаясь отмыть руки от специальной краски, после того как у нее взяли отпечатки пальцев.

– Вы хотите, чтобы я позвонил вашим родителям? – спросил он.

Она не могла смотреть на него без отвращения.

– Нет, благодарю вас.

Он вышел, не проронив больше ни слова.

Больше она не видела «Лоуренса Кинга» вплоть до начала суда. Он появился в качестве свидетеля со стороны обвинения и с обезоруживающей точностью пересказал беседы, которые вел с Эми по поводу компьютерных программ «Вест Фарм». И когда закончил показания, она почти явственно услышала, как за ней захлопнулась дверь тюремной камеры.

Но Эми пребывала в таком ужасном состоянии, когда даже тюрьма стала казаться ей предпочтительней, чем наполненный людьми зал суда. Ей были ненавистны сотни любопытных глаз, устремленных на нее. Она испытывала нестерпимую вину всякий раз, когда видела согнувшиеся, поникшие фигуры родителей, сидевших неподалеку.

Эми была слишком парализована ужасом и не испытала ничего, кроме легкого удивления, когда после перекрестного допроса ее защитник убедил Кинга признать, что Эми вела себя как неопытная дурочка, а не как преступница. При сложившихся обстоятельствах Эми должна была радоваться, что присяжные согласились считать ее глупой. И, посовещавшись меньше часа, они вынесли оправдательный вердикт «Невиновна».

Суд закончился. По закону она, Эми Флетчер, могла идти на все четыре стороны. Лоуренс Кинг покинул помещение, даже не взглянув в ее сторону. Но она глядела именно на него, когда суд объявлял свое решение, и знала, что никогда не забудет выражение его лица – сурово сжатые губы, сузившиеся глаза, желваки на скулах, – когда председательствующий объявил ее невиновной. К какому бы мнению ни пришли присяжные, Лоуренс Кинг, несомненно, придерживался иного мнения.

3

Эми провела рукой по глазам, и мокрые от дождя улицы Ивенстона обрели четкость. Как давно все это было – следствие, суд… И она уже больше не беззаботная, наивная девушка, вообразившая себя влюбленной в Джеффа Купера. За прошедшие четыре года она здорово повзрослела.

Родители убедили ее уехать из Риверсайда, едва только закончился процесс, и она подчинилась их воле. Сама Эми была не в состоянии принимать какие-либо решения, а поэтому не стала возражать, когда отец связался со старым приятелем, работавшим менеджером по кадрам в корпорации «Национальное развитие» в Чикаго. Ей предложили работу младшего клерка, и она тут же согласилась, вежливо поблагодарив отца за хлопоты.

Она прекрасно понимала, почему родители не хотят, чтобы она осталась в Риверсайде. Они слыли оплотом местной церковной общины, очень дорожили мнением окружающих и тяжело переживали все случившееся. Она была единственным их ребенком, и им хотелось ею гордиться, а получилось так, что она предала их ценности и разрушила все их честолюбивые мечты.

Через неделю Эми уехала из дома. Эти дни в родном Риверсайде стали для нее пыткой. Она входила в автобус с гордо поднятой головой, но сердце обливалось кровью. За минувшие с той поры четыре года она ни разу не навестила Риверсайд. В первые, самые одинокие месяцы, когда она чувствовала себя совершенно затерянной в кишащем, как муравейник, Чикаго, Эми в глубине души надеялась, что родители пригласят ее приехать, но ждала напрасно. От них приходили лишь вежливые поздравления к Рождеству и ко дню рождения, но ни строчки о том, что они скучают без нее и хотят с ней увидеться, хотя бы и в Чикаго.

Эми увидела свое отражение в темном стекле и вздохнула, сама не зная почему. За четыре года она так потеряла в весе, что теперь казалась скорее худой, чем по-модному стройной, а строгая прическа, которую в последнее время предпочитала Эми, подчеркивала высокие скулы ее тонкого лица. Трудно было поверить, что ее волосы прежде выглядели шапкой мелких кудряшек, постоянно падающих на лоб, и что она обшаривала магазины Риверсайда в поисках самой модной и экстравагантной одежды. «Если бы только сейчас родители могли меня увидеть, – тоскливо подумала она, – может быть, они бы, наконец, одобрили мой внешний вид и образ жизни».