Люси Салливан выходит замуж

Все они были для меня иностранцами, людьми другой породы. Они были слишком большими, слишком выгоревшими на солнце, слишком азартными.

И хуже всего было то, что они носили странные джинсы — да, это были брюки из темно-синей джинсовой ткани, но на этом сходство с обычными джинсами заканчивалось. Этикетки и ярлыки на них были совершенно незнакомы мне, и во всем доме только у Джеда были джинсы с пуговицами, а у остальных мужчин — на молнии. У одного парня на заднем кармане был вышит попугай, у другого по середине каждой штанины шла строчка — что-то вроде перманентной стрелки, у третьего до самого низа были нашиты карманы, а у четвертого джинсы были сшиты из маленьких квадратиков. Это было ужасно. У двух или трех присутствующих имелись даже джинсы с эффектом потертости. И им было все равно!

Я всегда считала, что меня не заботит то, как одевается мужчина, что он может набросить на себя первую попавшуюся вещь и мне это будет неважно. В этот вечер я осознала, что меня это заботит, и очень сильно. Оказывается, мне нравилось, когда парень выглядит так, как будто ему наплевать на одежду, но при этом он одет продуманно и тщательно.

Все эти австралийцы пытались затащить меня в постель (некоторые даже по два или три раза), используя при этом одну и ту же тактику:

— Не хочешь позаниматься сексом?

— Нет, спасибо.

— А может, тогда полежишь рядом со мной, пока я им занимаюсь?

Выслушав данное предложение в пятый раз, я сказала:

— Кевин, спроси меня, какие яйца я люблю по утрам.

— Люси, милая, какие яйца ты любишь по утрам?

— Неоплодотворенные! — крикнула я во все горло. — А теперь отвали!

Но их невозможно было обидеть.

— Ладно, — пожимали они плечами. — Не хочешь и не надо. — И просто перемещались к другой девушке, попавшей в поле их зрения, с тем чтобы сделать и ей аналогичное предложение.

Где-то к половине второго я выпила четыре миллиона банок пива и оставалась трезвой как стеклышко. Я не видела здесь ни одного привлекательного молодого человека и догадывалась, что уже, наверное, не увижу. Я решила отправиться домой.

Никто не заметил моего ухода.

Стоя на дороге в ожидании такси, я думала: неужели это все? Неужели мне от жизни больше нечего ожидать? Неужели это лучшее, что может найти одинокая женщина в Лондоне?

Так прошла еще одна суббота.

В квартире было пусто и тихо. Я была в такой депрессии, что вновь вернулась к мыслям о самоубийстве, но на решительные шаги мне не хватало душевных сил. «Может быть, утром, — пообещала я себе. — Может, мне станет полегче и я смогу что-нибудь предпринять в этом направлении».

«Какой же ты подлый гад, Гас, — такой была моя последняя мысль перед тем, как я заснула. — Это все из-за тебя».

Глава сорок пятая

Миновало еще две недели, а Гас так и не позвонил.

Каждое утро я надеялась, что уже смирилась с существующим положением дел, и каждый вечер, ложась спать, понимала, что целый день я, затаив дыхание, надеялась, почти ожидала получить от него весточку. Еще я обнаружила, что стала помехой для окружающих. Допустив, чтобы меня бросил Гас, я тем самым нарушила тонкий трехсторонний баланс, существовавший в нашей квартире. Когда мы трое — я, Карен и Шарлотта — были с бойфрендами, все было хорошо. Если одна пара хотела уединиться в гостиной (по какой-либо причине), то две другие пары могли разойтись по спальням и там развлекаться по собственному усмотрению. Но теперь, когда я осталась одна, те двое, кто желал уединиться в гостиной, сначала испытывали чувство вины, изгоняя меня в комнату, а потом начинали злиться на меня, так как злиться куда приятнее, чем чувствовать вину. При этом считалось, что я сама виновата в том, что Гас бросил меня, что это было результатом моего беззаботного, бестолкового поведения.

Шарлотта решила, что мне нужно завести нового молодого человека. К такому решению ее привело детское желание помочь мне и не очень детское желание хоть ненадолго сплавить меня из дома, чтобы они с Саймоном смогли наконец поиграть в доктора, в медсестру и во что они там еще играли.

— Ты должна поскорее выбросить Гаса из головы и попытаться найти кого-то другого, — посоветовала она мне, когда дома были только мы с ней вдвоем.

— На это требуется время, — заметила я.

Вообще-то эту фразу должна была произносить утешающая сторона, а не горюющая, подумала я в замешательстве.

— Но ты никогда никого не встретишь, если будешь сидеть дома, — сказала Шарлотта.

И, соответственно, им с Саймоном никогда больше не удастся позаниматься сексом на полу в прихожей. Но она удержалась и не произнесла этого вслух.

— Я не сижу дома, — возразила я. — Помнишь, я ходила на вечеринку к Меган.

— Хочешь, дадим объявление в газету, — предложила Шарлотта.

— Какое объявление?

— О том, что ты хочешь познакомиться с молодым человеком.

— Ни за что! — Меня эта идея привела в ужас. — У меня, может быть, и не самое лучшее положение… хорошо, у меня действительно не самое лучшее положение, но до полного отчаяния я еще не дошла.

— Люси, ты неправильно к этому относишься, — попыталась отстоять свою точку зрения Шарлотта. — Множество людей дают такие объявления.

— Ты сошла с ума, — твердо сказала я. — Я не собираюсь присоединяться к этому сумеречному миру баров и прачечных для одиноких, не хочу знакомиться с мужчинами, которые по телефону говорят, что выглядят как Киану Ривз, а на самом деле они скорее напоминают Дэнни Де Вито без чувства юмора, и с мужчинами, которые утверждают, что им хочется равноправных любовных отношений, а потом оказывается, что они хотят забить тебя до смерти и потом вырезать у тебя на животе звезды кухонным ножом. Ни за что. Никогда.

Шарлотте мои слова показались ужасно смешными.

— Ты не понимаешь, — выговорила она наконец, утирая слезы, — теперь все совсем не так. Это раньше объявлениями пользовались всякие…

— Ты бы сама согласилась подать такое объявление? — перебила я.

— Ну, не знаю, — замялась она. — У меня же есть бойфренд…

— Мало того, что на мое объявление может откликнуться какой-то извращенец, — сердито продолжала я. — Еще хуже то, что, согласившись подать объявление, я распишусь в собственной беспомощности. Лучше умереть, чем потерять последнее самоуважение.

— Не упрямься, — сказала Шарлотта и вооружилась ручкой и листком бумаги, который оказался рекламой соседнего китайского ресторана. — Давай опишем тебя так, чтобы тебе ответило много-много милых мальчиков!

— Нет!

— Ну же, давай, — мягко, но настойчиво уговаривала она меня. — Так, что про тебя можно написать? Хм… может, «невысокая»? Нет, «невысокая» не пойдет.

— Ни в коем случае, — неожиданно для себя я включилась в обсуждение. — Люди подумают, что я лилипут.

— Называть человека «лилипут» неприлично. Как насчет «маленькая»?

— Ненавижу слово «маленькая». Оно какое-то… девчачье и… жалкое. Как будто я не могу починить розетку.

— Так ты и не можешь.

— И что, теперь я должна сообщить об этом всему миру?

— Не должна, это ты правильно говоришь. Знаешь что, попрошу-ка я Саймона составить объявление — все-таки он работает в рекламном бизнесе.

— Но ведь он же график-дизайнер!

Шарлотта непонимающе уставилась на меня:

— Ну и что?

— А то, что он рисует для рекламы. А не пишет слова.

— Так вот чем он занимается! — сказала Шарлотта с просветленным видом.

Иногда Шарлотта просто пугает меня. Я бы не хотела жить у нее в голове: там темно, пустынно и страшно. Там можно пройти десятки миль и не встретить ни единой разумной мысли.

— О, придумала, придумала! Как насчет «карманной Венеры»? — Шарлотта сияла в восторге от своих творческих способностей.

— Нет!

— Почему? По-моему, здорово.

— Потому что я никакая не карманная Венера, вот почему!

— Ну так и что? Они-то не знают этого, а когда встретятся с тобой, то увидят, какая ты милая, и не рассердятся.