В глубине стекла

Учебный год она начала совершенно по-новому. Никаких заигрываний с детьми, никаких сюсюканий. «Я должна быть стервой, — внушала она себе, — холодной, рассудительной стервой». На уроках объясняла тему коротко, только самое главное, остальное задавала на дом доучивать по учебнику. Требования к проверочным работам стала предъявлять не то чтобы завышенные, а жёсткие, и твёрдо их придерживалась, независимо от того, что это был за ученик. Если в прошлом году, проверяя тетради, она могла кое-кому отметку и завысить: простить хорошему ученику мелкие огрехи, а к слабому вообще отнестись снисходительно, то теперь она требовала, так сказать, не взирая на лица.

Чтобы не пугать Анну Абрамовну столбиками двоек в классных журналах, завела свой, личный журнал, куда уж ставила всё от души. Через месяц её журнальчик был усеян закорючками двоек, как давно немытое стекло мушиными точечками. Правда, дети этих двоек не очень пугались, для них они были как бы не совсем настоящие, раз стояли не в главном журнале. Но Ольга нашла решение.

В октябре провела родительское собрание в своём 7 «В» и сходила во все другие классы, где она преподавала. Познакомила родителей с отметками в своём журнальчике, предупредила, что при такой учёбе за четверть наверняка будут двойки. На сакраментальный русский вопрос «Что делать?» ответила уклончиво. Сказала, что, мол, заниматься нужно, а вообще-то о каждом конкретном ученике лучше говорить индивидуально и что она будет у себя в кабинете ждать всех желающих… После собраний родители стали подходить.

Уже через неделю Ольга стала заниматься с группой отстающих, быстро увеличившейся человек до тридцати — тридцати пяти, так, что их даже пришлось разделить пополам. Брала она за занятие совсем немного, всего тридцать рублей, столько, сколько стоило два мороженых. В неделю получалось около тысячи, в месяц — четыре. На занятиях старалась втолковать то, что дети не усвоили на уроке, а самое главное, прорешать с ними точно такие же примеры, которые потом будут у них на проверочной или контрольной. Успеваемость занимающихся у нее детей, медленно, но неуклонно поползла вверх. Двоек за первую четверть она вообще не поставила, но троек было очень много, даже у тех, кто в прошлом году учился на твёрдую четвёрку. К сильным ученикам она была беспощадна. Придиралась к каждой мелочи, снижала отметку за небрежность в оформлении. Во второй четверти к ней на дополнительные занятия стали приходить и сильные дети, но сажать их вместе с отстающими было нельзя, и она открыла третью группу. Но всё это было в седьмых классах, десятые приходить после уроков не спешили. В прошлом году, когда они были в девятом классе, она относилась к ним с особой снисходительностью, уж очень взрослыми, близкими ей самой они казались. Даже на экзаменах помогла многим написать работы.

Перейдя в десятый, вместо чувства благодарности они сели ей на шею, решив, что у этой молоденькой математички можно особо не напрягаться, она, может, немного и поворчит, но нормальную отметку всё равно поставит. Даже если совсем ничего не делать.

Ольга Ивановна постаралась развеять эти их сладкие заблуждения. Десятые классы отметки получают не по четвертям, а по полугодиям, но чтобы не тянуть резину, Ольга Ивановна не только наставила двоек, кстати, совершенно заслуженных, но и взяла за правило тут же выставлять их в дневник. Отговорки типа «забыл» приводили к ещё более тяжёлым последствиям, так как она не ленилась звонить вечером родителям и выражать искреннюю озабоченность успехами их чада. «И вообще, — обычно заканчивала она разговор, — я вовсе не уверена, что ваш ребёнок сможет и дальше учиться в десятом классе, да и в школе вообще». К декабрю образовалась четвёртая группа, не очень большая, человек пятнадцать. Именно тогда её и вызвала к себе Тамара Витальевна.

— Ольга Ивановна, — начала та разговор, — Вы знаете, я давно хотела поговорить с вами, но всё дела, дела. Как вам работается в нашей школе?

— Нормально, Тамара Витальевна, — Ольга настороженно смотрела на директора. Та никогда не отличалась стремлением просто поболтать с теми, кто не входил в число приближённых. А Ольга в их число пока не входила.

— Это хорошо. Мы тоже присматривались к вам всё это время, и у нас сложилось самое благоприятное впечатление о вашей работе. Результаты у вас хорошие. Анна Абрамовна говорила, что ваши седьмые классы очень хорошо написали окружную контрольную работу по математике.

— Да, неплохо.

К этой работе Ольга готовила детей очень тщательно. Ей вовсе не улыбалось испытать на собственной шкуре то, что произошло с Ларисой Павловной, преподававшей математику в восьмых классах. Та купилась на речи окружной методистки, будто управлению нужна реальная картина знаний по математике и дала в своих классах контрольную без особой подготовки, со всей строгостью, исключив возможность списать. Результаты были плачевны. Дети получили кучу двоек, средний балл оказался чуть меньше трёх с половиной. Учителя других школ, видимо, оказались прозорливее, а может, дело было в том, что как раз в это время болела Анна Абрамовна. В общем, на первом же совещании директоров начальница управления образования долго топтала школу, говоря о «вопиющих успехах в математике» и дала указание методическому кабинету проверить систему преподавания математики в этой школе. Вернувшаяся с совещания Тамара немедленно вызвала к себе сорокалетнюю учительницу, мать двоих детей, и наорала на неё, предварительно отчитав как девчонку. Лариса Павловна долго плакала и пила валерьянку, обещая уволиться, но не уволилась. Через неделю в школу с проверкой заявилась та самая методистка, которая ратовала за объективность результатов, и несчастная учительница снова ходила с красными, как у кролика, глазами, источая запах валерианового корня.

Словом, когда пришёл черёд Ольгиных классов, она, согласно поддакивая, выслушала пафосные слова о честности и объективности учителя, получила контрольную и, вернувшись в школу, тут же прорешала аналогичные примеры со всеми своими детьми. А на дополнительных решила уже все варианты самой контрольной.

В результате, отметки получились действительно неплохими, правда, три двоечные работы она попросту выкинула, отметив в журналах, что дети в этот день были больны.

— Да, неплохо, — повторила она, — хотя могли бы и лучше.

— Наверное, могли бы, но когда очень хорошо — это уже плохо, — скаламбурила директор. — Я думаю, не последнюю роль тут сыграла система ваших дополнительных занятий.

— Может быть, — Ольга насторожилась. Вообще-то свои платные занятия никто особо не скрывал, но и не рекламировал.

— Вот о них я и хотела с вами поговорить, — Тамара Витальевна на секунду замялась, — надеюсь, вы понимаете, что ваши действия, в целом, незаконны. Вы не имеете права, работая в государственной школе, брать деньги за дополнительные занятия.

— Но почему? Я же честно отрабатываю все свои часы. Это же в нерабочее время. Я же их учу, работаю… Разве я не имею права на дополнительный заработок?

— Конечно, имеете, но при определённом юридическом оформлении. Вы должны пойти в управу, получить лицензию…

— Но разве мне нужна лицензия для того, чтобы учить детей в школе? Я же — учитель.

— Не перебивайте меня. Это совсем другое дело. Вы должны получить лицензию на право индивидуальной преподавательской деятельности, стать на учёт в налоговую инспекцию, вести определённую отчётность, регулярно платить налоги. Кроме того, вы используете школьные помещения, значит, вы должны заключить договор со школой, аккуратно вносить арендную плату. Я уж не говорю о пенсионном и страховом фондах…

— Но… Это же… Они же мне совсем немного платят. Ведь все занимаются репетиторством.

— Репетиторство — тоже незаконно, но мы закрываем глаза на единичные случаи. А что касается всех, не нужно говорить обо всех, нужно отвечать за себя. При первой же проверке оштрафуют, причём на весьма крупную сумму не только вас, но и школу, меня лично. Я, как директор, обязана стоять на страже интересов государства и пресечь это в самом зачатке, так сказать.