В глубине стекла

— Пошли.

Кафе было рядом, стоило только выйти на улицу и зайти в соседнюю дверь.

Пока усаживались, пока ждали заказ, вспоминали институт, лагерь, однокурсниц.

— Ну а ты-то где? — наконец спросила Наташка.

— Я? Я — в школе.

— В школе?!

— Ну да, а что. У меня же специальность по диплому: «учитель».

— Нет, ничего, только из нашего курса, по-моему, никто в школу не попал. Ты, наверное, одна.

— А где же они?

— Да кто где. Я, правда, про всех не знаю. Ленка, помнишь, толстенькая, с косой на первом курсе ходила, она администратором в гостиницу устроилась; Галка, та в какой-то фирме за компьютером сидит; Ирку отец менеджером по персоналу к себе взял; Настёна, я слышала, бухгалтерские курсы заканчивала, в общем, кто где. Но в школе, кроме тебя, по-моему, никого нет. Как это тебя угораздило?

— Очень просто — пошла и устроилась.

— Ну и как там?

— Нормально, даже интересно. Понимаешь, работа с детьми — это совершенно особая работа. Она так затягивает…

— Да ладно тебе заливать, ты прямо как наша преподавательница по педагогике. Помнишь? Как мы её звали-то? Ах, да! «Коза!» Та всё тоже про школу пела, сама, правда, там почему-то работать не стала. Чего там хорошего? Дети, поди — придурки, училки — стервы или старые маразматички, мужики, если и есть, то какие-нибудь затюханные. Скажешь — нет?

— Нет, конечно! Что ты за глупости говоришь? С чего ты взяла? — Ольге вдруг стало обидно за свою школу, за своих детей. Она и сама иногда говаривала нечто похожее, даже и хлеще. Но это была она, и говорила она о своём, о том, что в глубине души уже успела полюбить. А вот так, со стороны… — Нормальные дети, нормальные учителя, и мужчины тоже, даже очень…

— «Даже очень!» Ну-ну, расскажи подробней!

— Мужчины как мужчины. А ты сама где работаешь?

Ольга, безусловно, прекрасно помнила, как они ходили наниматься на работу, и то, что Наташка приняла тогда условия хозяина, но считала неудобным заговаривать о Наташкиной работе. Но раз Наташка так нахально «наехала» на её школу, она тоже решила не оставаться в долгу.

— Я? Да всё там же, помнишь, устраиваться ходили? — Наташка говорила о своей работе спокойно и буднично, без тени смущения. — Вот там я и работаю. Секретарь-референт. Но через год я на другую работу перейду, в экономический отдел. Там гораздо интересней, перспектив больше, да и вообще… С шефом я уже договорилась.

— Но ты же в экономике ничего не понимаешь!

— А я на второе высшее иду. В экономико-статистический институт. Вообще-то я хотела на юридическое, но там уж больно гуманитарных дисциплин много. Нам, математикам, экономика как-то ближе.

— Но второе высшее образование теперь платное!

— Ну и что? Шеф сказал, что фирма оплатит, хотя я и сама бы могла. Но он говорит, что фирма должна сама себе готовить специалистов. А мне что, плохо? Пусть платит.

— Ну, ладно, — Ольга решила уйти от этого, уже начавшего раздражать её разговора. — Молодец, конечно. Слушай, а где это ты так здорово загорела?

— Это? — Наташка провела кончиками ухоженных пальцев с длинными, покрытыми золотистым лаком ногтями по загорелой коже плеч. — Это я недавно из Турции вернулась. Летала отдохнуть на недельку.

— В Турцию?! Слушай, ну и как там?

— Как тебе сказать… Вообще-то сервис гораздо лучше, чем в Египте. Но Красное море мне понравилось гораздо больше, чем Средиземное. Почище. А Средиземное так себе, общеевропейская помойка.

— Ты и в Египте была?

— Да, в марте. Там уже жарко в это время. Ты знаешь, я вообще пришла к выводу, что отдыхать нужно два раза в год. Зимой и летом. Пускай всего недельку, но именно два раза. Лучше на Новый год, как раз зиму пополам разбиваешь. Не так тоскливо. Да и праздников там много. Считай, с тридцатого декабря по Рождество всё равно никто не работает. В этом году я хочу зимой в Эмираты махнуть. Надо Дубай посмотреть. Говорят, там тепло, как в Египте, а сервис ещё лучше, чем в Турции.

— Но это же очень дорого!

— Не очень. Штуки баксов вполне хватает. Ну Эмираты чуть подороже.

«Тысяча долларов! — судорожно высчитывала Ольга, — это тридцать тысяч рублей. А у меня отпускные за три месяца — пятнадцать!»

— Ну и как там? — снова не удержалась она от бессмысленного вопроса.

— Хорошо. Море, солнце… Улетаешь из зимы, прилетаешь в лето… Пляж, бассейн, сауна, массаж, в общем, что хочешь. Знаешь, только там начинаешь ощущать себя белым человеком. Сидишь за столиком в баре, у ног море, а негр тебе коктейли приносит…

Ольга понимала, что Наташка вовсе не хвастается, она просто спокойно и достаточно скупо отвечает на её вопросы. Но её, пожалуй, не задело бы так нарочитое хвастовство, как задел этот совершенно будничный, без всякой эмоциональной окраски, с оттенком лёгкой скуки тон. Таким тоном они обычно говорили в школе о том, что на Черкизовском рынке всё, конечно, дешевле, хотя там грязновато, да и народу много, а в магазинах, оно цивильнее, но уж больно цены крутые. Её вдруг стала раздражать Наташка, этот её ухоженный вид, простая, но, безусловно, дорогая одежда…

— Ну ладно, — сказала она, — я пойду, пожалуй. У меня ещё дела.

— Погоди, вместе пойдём.

Наташка взмахнула рукой. Официантка принесла кожаную папочку, в которой лежал счёт. Наташка приоткрыла её, взглянула мельком, небрежно вложила несколько сторублёвых купюр, закрыла её и, не дожидаясь ни официантки, ни сдачи, стала подниматься.

«Сколько же это всё стоило?» — с ужасом подумала Ольга, поднимаясь за нею.

— Тебя подвезти? — Наташка уже достала из сумочки ключи от машины и вертела их на пальце.

— Нет, спасибо, мне ещё тут, рядом нужно.

— Ну как хочешь, — Наташка, видимо, уже удовлетворив свои ностальгические чувства, утратила интерес к общению, — звони.

— И ты звони, — ответила Ольга.

— Ладно, как-нибудь. Пока.

— Пока.

Ольга смотрела вслед уходящей Наташке. Та шла к машине, уверенно ставя загорелые ноги в туфельках на высоких каблуках, чуть покачивая бёдрами, и прохожие мужчины непроизвольно косили ей вслед.

«Да, — подумала она, — отдыхать, действительно, лучше два раза в год. Зимой и летом. Зиму действительно лучше разбивать на две половинки, она тогда, наверное, короче. И я это сделаю. Сдохну, но сделаю! Я обязательно улечу из зимы в лето, буду сидеть на берегу Красного моря, и негр будет подавать мне коктейли. Я тоже хочу чувствовать себя белым человеком».

Когда рядом был Олег, страстно и убеждённо говоривший о высоком предназначении учителя, о его роли в жизни ребёнка, о порядочности и самоуважении, необходимых в их профессии, она соглашалась. Его слова виделись ей правильными, справедливыми, хотя в душе порою и копошился червячок сомнений. Но теперь, когда она осталась одна, совсем другие мысли стали вертеться в её голове.

«Отчего всё так? — думала она. — Я работаю как лошадь. В восемь часов утра я уже в школе, а ухожу, самое раннее, в четыре, а чаще в пять. Весь день уроки, дети, иногда даже в туалет сбегать некогда. Переменка между уроками и то — моё рабочее время. Пока класс уйдёт, отметки им выставишь, на вопросы их ответишь, пока к новому уроку приготовишься, вот и всё, перемена прошла. Порой и поесть не успеваю. Уроки закончатся — тетрадки начинаются, сидишь над ними, проклятыми, всё тело затечёт, в глазах запятые какие-то плавают, а встать, размяться, времени нет. Домой ухожу, и там работа: к следующему дню надо подготовиться, контрольные прорешать, карточки с заданиями написать, а их штук тридцать нужно. А другие дела? Даже ночью школа не отпускает, всё время снится. И все только «Давай! Давай! Ты обязана! Тебе доверили самое дорогое — детей! У тебя такая профессия — себя отдавать детям!» Но если у меня такая важная и тяжёлая работа, то почему мне столько платят? Викуля жалуется, что тоже, бывает, на работе задерживается. Но она в пять раз больше меня получает, а работка у нее — не перетрудится, в контору к десяти, а дома уже в шесть. Наташка, вон, пожаловалась, что у неё отпуск всего два раза в году по десять дней. Ну и что, что у меня отпуск — восемь недель, я так за год вымоталась, что без такого отпуска просто бы сдохла. Но она в свой отпуск может отдохнуть нормально, а я только и делаю, что отпускные экономлю, не дай Бог не хватит. На материну пенсию ей и одной-то прожить невозможно. Да, конечно, учитель должен быть примером для детей. Но мне кажется, пример рабски покорного труда за кусок хлеба, под тычки и окрики начальства — далеко не лучший пример».