Одиночество вдвоем (СИ)

Уйди.

«Боже», — смеется, качая головой.

Оставь меня, Дженни.

«Нет! — она визжит, крича, когда падает в холодную речную воду, и смеется, смотря в мою сторону, поднимаясь. — Не думай, что это так просто сойдет тебе с рук».

В горле сохнет, а мои попытки сделать глубокий вдох тщетны. Дрожу, чувствуя, как тело тяжелеет, мышцы немеют, мне больше не шевельнуться. Но я всё ещё ощущаю, как Эви осторожно гладит мою щеку и ладонь, поэтому пытаюсь открыть один глаз, но зрачком шевелить так же трудно, так что смотрю только в одну точку, вдруг громко шмыгнув носом. Эви замерла, убрав руку от моей щеки. Не могу быть уверен, что она смотрит на меня, ведь не вижу её, и картинка перед глазами смазывается, когда глаза наполняются горячими слезами.

Дженни обеими руками сжимает мою ладонь, поднося её к своему подбородку, и улыбается, кивая головой, после чего поворачивает голову, бросив взгляд в сторону костра: «Может, нам стоит уйти вместе?»

Голубой свет резко погас, погрузив нас в полнейшую темноту.

Комментарий к Глава 19.

Официальный трейлер: https://www.youtube.com/watch?v=ztx5OvtSpU0

========== Глава 20. ==========

Пустые баночки из-под неизвестных для нее медикаментов, а быть может это вовсе не успокоительные, которые так яро употреблял отец каждый день, глотая одну за другой. Один раз, как в последний, давясь, запихивая в себя без остановки, больше не зная меры, не видя границ, не ощущая тяжести на своих плечах. Оно дарило свободу, давало почувствовать себя независимым, отдаленным, изолированным от окружающих.

Но за полетом следует падение.

И падение было смертельным. Раздробленные кости, изуродованная душа вывернута наизнанку, будто крича: «Довольны?» — обращение к пустоте, к людям, которых нет рядом, к самому себя, в то время как тебя больше нет. Это ложь.

Внушение нормальной реальности.

Радости, счастья нет, и никогда не было. Есть лишь иллюзия.

Вы не чувствуете себя хорошо, Вы лишь вынуждаете себя в это верить. На самом деле медленно летите в бездну.

Вся жизнь — это падение.

И в тот день отец Эви достиг своего дна.

От лица Эви.

Крепко.

Его ладонь слишком сильно сжимает мою руку, но не пытаюсь прервать наш контакт в полной темноте, в которой мне гораздо легче дышать. Ещё секунда — и могу нормально различать вещи, вижу Дилана, который пытается приподняться на локте, чтобы уменьшить давление на живот, но лишь кряхтит, выругавшись, после чего вновь не справляется с судорогой, падая носом в простынь. Его лицо практически за пару минут потеет, что говорит о резком скачке давления, поэтому сжимаю пальцами его запястье, чтобы проверить пульс, и, кажется, мое сердце начинает скакать в ритм с его. Бешено. Касаюсь пальцами его лба — горячий, дыхание хриплое, и ему явно тяжело дается наполнить легкие воздухом. Нужно помочь присесть, иначе он не сможет восстановить дыхание.

С этой мыслью, оставив все другие, я попыталась приподнять Дилана за плечи, но мои руки слишком слабы. Тонкие запястья тут же заныли от тяжести груза. Вновь опускаю парня, нервно вытирая пот со своего лба, понимая, что руки в чем-то измазаны. Темном. Приходится встать с кровати, чтобы заставить эту чертову лампу гореть. Той явно по душе издеваться надо мной — мерцает без остановки, но, в конце концов, мне удается включить устройство, лучше разглядев ладони.

И тут сбивается мое дыхание.

Кровь.

Оборачиваюсь. Бледный голубой свет лампы дает возможность рассмотреть Дилана, который с явно выраженным гневом грубыми движениями стирает с лица кровь, что течет без остановки из его носа. Парень поднимается на локтях, кашляя, и хватается пальцами за стену, пытаясь тем самым подтянуть себя вверх, но его попытки тщетны. Стою на месте, не выражая никаких эмоций, но чувствую, как те начинают подбираться к глотке.

Мужчина опускается на кафельный пол, еле держит равновесие, по бледным щекам стекают капли холодной воды, смешиваются с алой жидкостью, что течет из носа. Синие губы дрожат от холода, что внезапно сковало тело, сильно исхудавшее за несколько лет жизни в браке. Он медленно умирает, истощается, каждый день ощущает, что огонь внутри гаснет.

Нет, он уже потух.

Девочка заглядывает в ванную комнату, удивившись, что отец не зашел к ней, чтобы уложить спать, как обычно он делал. Придумывал на ходу сказку, всячески смеша дочь.

Да, у него было неплохое чувство юмора.

Она немного поникла, внимательно рассмотрев мужчину, и с непониманием спросила:

— Что ты делаешь?

Сжимаю дрожащие пальцы, пытаясь проглотить комок, что начинает причинять мне боль, въедаясь в стенки горла, моргаю, вовсе не желая возвращаться в тот день. Дилан находит силы сесть, опирается спиной на стену, его голова опущена, пытается ладонями прикрыть нос, и я вижу, как трясутся его руки при попытке коснуться лица. Медленно, словно с опаской, подхожу к кровати, растирая ладони о ткань штанов. Сейчас я вижу его, и это останавливает, рождает внутри меня тревогу. И знаю, что он может видеть меня, и это не нравится, хочу быть скрытой в темноте, пропасть с чужих глаз, испариться, исчезнуть.

Дилан подносит руку к зубам, кусая кожу, чтобы перебороть желание, оно с такой силой раздирает его изнутри, что глаза парня слезятся, а мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Мне тошно наблюдать за подобным. И наркотики того стоят? Стоят этих мучений? И я вновь ничего не могу. Абсолютно. Только смотреть и бороться с теми чувствами, что подобно острию ножа скользят по коже спины, разрывая, оставляя глубокий шрам, который вряд ли пропадет бесследно. ОʼБрайен помогает себе согнуть ноги в коленях, и закидывает голову, рвано дыша в потолок, руки нервно трясутся, хрустит пальцами, кусая нижнюю губу, и даже не пытается взглянуть на меня. Избегает контакта глазами, да и вряд ли он способен сфокусировать взгляд на чем-то в данный момент. Наклоняюсь, опираясь ладонями на кровать, и ползу к стене, сажусь так же, как и Дилан, только ноги укладываю на бок, ведь всё ещё чувствую жар там внизу. Неприятное жжение, раздражение внутренней стороны бедер, отчего не могу долго сидеть в одном положении, но сейчас стараюсь не думать об ощущениях, а больше внимания уделять парню, который давит пальцами на сжатые веки, очень быстро дыша, что неестественно людям. Смотрю на него, молчу, не желая ничего говорить, да и слова здесь лишние, кажется, парню и не хочется ничего от меня слышать, он сам всё понимает, так что…

— Иди спать, — выходит грубо. Дилан говорит это на выдохе и вновь замолкает, даже не представляя, что сейчас происходит в моей голове.

А я тону.

Кану в воспоминания, которые давно спрятаны под подушкой ещё маленькой девочки с разбитым сердцем.

[флешбэк]

— Иди спать, малышка, — он улыбается ей, хотя натянуто и не так тепло, как обычно, и девочка входит в ванную комнату. Мятая ткань футболки, что отдал ей отец, висит на теле, худое лицо усыпано бледными веснушками, а темные и растрепанные волосы вовсе не портят её милый вид. Большие глаза, что постоянно с самого рождения с интересом смотрели на мир, сейчас изучают мужчину, который корчится и сутулится от боли на полу. И осознание происходящего слишком быстро врезается в его голову, заставляя виновато опустить лицо. Сидит, ждёт, пока героин окончательно не заберет его, пока он полностью станет свободным, а его дочь — его девочка — смотрит. Она видит его.

Он умирает на её глазах.

Таких чистых, наполненных интересом к жизни, к миру вокруг, и сейчас он убивает себя, забирая всё это у неё.

И эта мысль действует, как пинок, толчок к движению. Мужчина, приподнимает руку, перевязанную у самого локтя жгутом, хватается за край раковины, в которой свалены прозрачные и пустые баночки со шприцами. Напрягает всё свое разваливающееся на части тело, чтобы встать на ноги, и подходит к дочери, которая не пугается, продолжает смотреть на него, спрашивая:

— Ты плохо себя чувствуешь?

Отец нервно улыбается, но уже теплее. Он касается её макушки мокрой ладонью, гладит по волосам, хрипя прокуренным голосом: