«Голубые Орхидеи»

— Тише, — пробормотал сидящий сзади парень, но Силверман продолжал ухмыляться.

— Хорошо, — сказал он, разглядывая выставленные напоказ ноги Орхидеи. — Подойдите ко мне в понедельник после занятий, мисс Ледерер. Я скажу все, что думаю, и не стану щадить ваших чувств. Дни моего былого южного рыцарства давно миновали.

На следующей неделе за спагетти в маленьком итальянском ресторанчике Мойша Силверман отбросил свой привычный сарказм.

— Знаешь, солнышко, актеры на Бродвее будут готовы убить друг друга, чтобы заполучить такие роли, но, конечно, трудность заключается в том, что это будет очень дорогая постановка, — добавил он более пессимистичным тоном, — три, четыре миллиона, по крайней мере, а может и больше, в зависимости от актерского состава.

— Но он хороший? — настойчиво спросила она.

— Хороший? Наверное, я недостаточно ясно выразился. Он просто фантастический! Я покажу его кое-кому из знакомых. Посмотрим, что они скажут.

Орхидея заставила себя выпрямиться и сделала глубокий вдох. Слишком часто ей приходилось разочаровываться.

В самолете, летящем в Лос-Анджелес, куда направлялась Орхидея, чтобы ненадолго навестить родителей, она нашла номер «Ньюсуик» в кармашке своего сиденья. Просматривая его, она прочла статью об аресте короля наркобизнеса Хорхе Луиса Очои за провоз в Соединенные Штаты пятидесяти восьми тонн кокаина.

«Мы намерены остановить поток кокаина, ввозимого в Соединенные Штаты, — цитировались слова сенатора Чарлза Уиллингема, — я посвящу этой цели всю оставшуюся жизнь».

В статье говорилось, что, в связи с его непримиримой борьбой с наркотиками, Уиллингем получал сотни угроз по телефону и в письмах. Орхидея несколько раз встречала его и запомнила как сварливого южанина-«кукурузника» со светло-голубыми глазами и недобрым чувством юмора. К тому же она припомнила, что он был чертовски богат. Состояние его семьи выросло на хлопке в 1840-х годах — они принадлежали к южным хлопковым королям.

Сможет ли она заинтересовать Уиллингема настолько, чтобы он потратил несколько миллионов на постановку «Доктора Живаго»? Он не настолько безумен, чтобы сделать это… А может?.. Подавленная, она тяжело опустилась на сиденье. Мойша Силверман был прав. Зачем она написала вещь, постановка которой будет так дорого стоить?

Этим вечером Пичис сообщила ей все новости.

— Ты говоришь… Вэл разводится? — воскликнула Орхидея, с недоверием глядя на мать.

— Кажется, все мы очень и очень ошиблись в Поле Дженсене. Он даже нажимал на папу Эдгара, чтобы тот вложил деньги в его спортивную клинику.

— Пол всегда был потребителем, — заявила Орхидея таким тоном, что Пичис с удивлением посмотрела на нее.

— Твоя сестра находится сейчас в клинике в Аризоне на реабилитации после всех тех наркотиков, которые она принимала… и она беременна.

— Ой! — воскликнула Орхидея и глубоко вздохнула.

Пичис выглядела усталой.

— Мы обсуждали, не сделать ли ей аборт, но она не хочет. Я провела с ней несколько первых дней, — продолжала она. — Режим там очень жесткий. Постоянная индивидуальная и групповая терапия, курс рассчитан на шесть недель.

— Но ее ребенок, — с ужасом прошептала Орхидея. «Проклятье, проклятье», — думала она.

— Все в руках Божьих, дорогая. Вэл еще не сказала Полу о ребенке. Это пока наш секрет. Боюсь, что он в ярости и не захочет давать развод, все отвратительно. Он такой мстительный.

В своей комнате после обеда Орхидея подошла к телефону и остановилась, хмуро глядя на него. Через несколько секунд она сможет услышать голос Вэл.

Она протянула руку, потом помедлила.

Что она скажет после всего, что произошло? Я ненавидела тебя. Я завидовала тебе и пыталась использовать тебя. Я даже трахалась с твоим женихом за два дня до вашей свадьбы.

Вернувшись в Нью-Йорк, подавленная и раздраженная, Орхидея устало вошла в свою квартиру, бросила чемодан на пол и нажала на кнопку автоответчика.

Первый голос, который она услышала, принадлежал Мойше.

— Ты уже вернулась, Орхидея? Не пообедать ли нам? Я кое с кем перемолвился, и у меня кое-что наклевывается. Расскажу тебе об этом при встрече, сексапильная леди.

Раздался щелчок повешенной трубки, затем другое сообщение:

— Дорогуша, возьми трубку, пожалуйста. Возьми трубку. — Это был Морт Рубик. — Хорошо, хорошо, ты не отвечаешь. Это Морт, детка, еще помнишь меня? Я хочу поговорить с тобой. Кажется, ты, проказница, написала такое, с чем старик Морт может поработать. Позвони мне по… — он оставил ей свой домашний телефон, служебный, затем добавил и номер своей подружки.

Ошеломленная, Орхидея уставилась на автоответчик. Сердце ее подскочило к горлу, не давая дышать. Это, наверное, насчет «Доктора Живаго».

Она схватила трубку и набрала номер.

Морт пригласил ее на ленч в «Ле Режанс» в отель «Плаза Атене» на Шестьдесят четвертой улице. Обстановка в стиле времен Людовика XIV заставила Орхидею почувствовать себя так, будто она забрела в другое столетие. Она знала, что Морт заказывает такое великолепие для людей, от которых действительно хочет чего-то добиться.

За восхитительной едой Морт с энтузиазмом говорил об инсценировке «Доктора Живаго», полученной им от Мойши. Ему понравился тот новый современный поворот, который придала ему Орхидея.

— Она очень модернистская, хотя и историческая. А слова, которые ты написала для песен, просто потрясающи.

— Правда?

— Да, они настолько хороши, что я хочу, чтобы исполнила их Валентина. С ней я смогу организовать такую постановку, что весь западный мир встряхнется.

Валентина.

— Ты же ее сестра, не так ли? Так что у тебя есть волшебный ключик, крошка.

— Только не Вэл, — возразила она.

— Почему, детка?

— Во-первых, она беременна!

— Это неважно, — сказал Морт, пожимая плечами. — Пройдет шесть, восемь, а то и десять месяцев, прежде чем мы приведем все в надлежащий вид и начнем подбирать состав. Ты же понимаешь, что отдельные сцены придется переписать… Может, нам удастся заполучить Берта Бакара или кого-нибудь такого же крутого, чтобы написать музыку. К тому времени она уже «вытащит пирог из печи» и будет готова.

— Женщины не вытаскивают свои пироги из печи, — огрызнулась Орхидея. — Кроме того, она все еще плохо себя чувствует — она сейчас в клинике в Аризоне лечится от наркомании.

— Ну и что? Тоже невелика проблема. Она быстро вылечится, как и десятки других. Послушай, милочка, могу я говорить с тобой откровенно? Ничто в этом мире не приходит в действие без скрытых двигателей. У тебя есть талант, да. Но есть он и у тысячи других молодых людей в Нью-Йорке. Но у них нет такой сестры, как Валентина Ледерер. Добудь ее для меня, девочка. И мне нет дела до того, каким образом ты это сделаешь!

Валентина спустилась с лестницы самолета Норт-Уэст. Она была в брючном костюме из ткани с орнаментом в стиле навахо, со множеством бирюзовых украшений. Тело ее покрывал золотистый аризонский загар, волосы были зачесаны назад, и огромные солнечные очки прикрывали лицо.

Ее не встречали, потому что она никому не сообщила, когда приедет. Ей нужно немного времени, чтобы вернуться к нормальной жизни.

Это было невероятно — она быстро шла по аэропорту и не чувствовалаболи. В клинике совершили чудо.

Групповые занятия были порой адом. Они сидели восьмером в комнате — иногда смеялись, иногда плакали — и давали выход своему расстройству, нанося удары по огромному стулу бейсбольной битой, обернутой толстым слоем ватина. Не раз Валентина, рыдая, выбегала из комнаты и клялась, что вернется назад в Лос-Анджелес.

Каждый раз один из членов группы или врач приводил ее обратно.

Они боролись с болью день за днем. Валентина научилась медитации и самоконтролю за физиологическим состоянием организма — это помогало уменьшить боль в спине, возникавшую под воздействием негативных эмоций. Чай! Вот все, что она пила в течение шести недель. Никогда в жизни она больше не захочет увидеть ни одной чашки чая.