Сладкий перец, горький мед

Андрей вздохнул и сел в свою рухлядь.

В это же время Таня в машине сказала приказным тоном сопровождающим:

— Машину разобрать на запчасти и раскинуть по всем станциям. Этого, — кивнула недвусмысленно назад, — из газеты убрать. И проследить, что бы ни одна газета в городе не взяла его даже внештатником.

Серега нынче переквалифицировался. Нельзя сказать, что туалеты он мыл лучше, чем строил дома, но его учили делать это на высоком профессиональном уровне. Учили два Таниных охранника, приставленные к Сергею круглосуточно.

Туалет для родного брата Таня подобрала самый центральный, самый посещаемый. Не постеснялась вложить в "ароматное" помещение деньги, выкупила заведение с потрохами. А дабы был Сереге стимул более качественно убирать, поселила его тут же, в туалете. Приспособила для него каморку между мужским и женским отделением. Каморка крошечная, с трудом втиснули туда топчан да стол для расчетов с клиентами. Мухлевать при сдаче выручки Сереге не позволяли все те же быки-охранники. Они же и учили его уму-разуму, если поступали жалобы от недовольных клиентов. Они же следили за тем, что бы в небогатом меню единственного работника центрального городского сортира не появлялись горячительные напитки.

Сама Таня встретилась с братом единственный раз вскоре после исчезновения Дрибницы. Очень много хотелось ей сказать кровному родственнику, но сказала весьма сдержанным тоном только следующее:

— За похищение сестры, за многолетнее содержание ее в несвободе приговариваю тебя, Голик Сергей Владимирович, к десяти годам лишения свободы. А так как ты, дрянь такая, не чужой мне человек, хоть и сволочь распоследняя, отбывать срок будешь не на зоне, а под моим строгим присмотром. Про водку можешь забыть, про вонючий свой "Беломор" — тоже. Жрать ты будешь так, чтоб с голоду не сдохнуть, может быть, чуток лучше, чем тебя кормили бы на зоне. А работать будешь, как миленький, и унитазы у тебя будут сверкать, как витрины в ювелирном магазине, иначе, дорогой братец, придется тебе познакомиться с нетрадиционными сексуальными наклонностями моих мальчиков. Я их специально для тебя подбирала, с особой любовью, — и, не дождавшись ответа от братца, все еще не верившего в возможность такого будущего и тупо ухмылявшегося в лицо сестры, отбыла восвояси, предоставив родственника заботам охранников.

Больше она его не видела. Негде им было встречаться: работали и жили они в разных местах, и центральным городским сортиром Таня никогда не пользовалась. Редкие сведения о брате она получала в виде отчетов от охранников и в виде жалоб от матери.

Впрочем, мать Таня тоже не слишком-то жаловала. Высказала ей все, что на душе накопилось, рассказала, на кого она теперь может рассчитывать, в смысле, только на саму себя да на государство, не слишком щедрое к пенсионерам. На ахи-охи относительно Сереги сказала тоном, не терпящим возражений:

— Ты бы мне лучше спасибо сказала. Я, между прочим, исправляю твои ошибки. У тебя он пил беспробудно, а под моим строгим контролем от водки точно не помрет. И хватит об этом. Вообще-то я к нему слишком добра, по идее, он теперь должен был бы париться на нарах, где ему самое и место…

Мать периодически звонила, жаловалась на тяжкую пенсионерскую долю, просила помочь деньгами. На что Татьяна всегда отвечала одно и то же:

— Не хватает пенсии? В чем проблема — иди работай. Можешь сигаретами торговать, можешь газетами. Можешь даже в няньки пойти, хотя лично я бы тебе детей не доверила.

***

Сегодня Таня одевалась особенно тщательно. Демонстрация благополучия была сегодня абсолютно излишней, но в тоже время она должна выглядеть великолепно. Выбор пал на скромный с виду брючный костюм, серый в элегантную черную полоску, совершенно очаровательно подчеркивающий ее узкие бедра и изящную талию. К костюму прилагалась светло-серая, почти белая строгая блузка. Длинные волосы ныне сменила короткая стильная стрижка, придающая Тане вид двадцатилетней девчонки. Тряхнув ею перед зеркалом и весело крутнувшись на невысоких каблуках, Таня осталась очень довольна собою.

Уже несколько раз ей довелось столкнуться с Карповым. Почти все эти встречи были случайны, так сказать, вызваны рабочими моментами. Сегодняшняя же встреча была запланирована Таней специально.

На станции техобслуживания Таня подошла к нему и отвела в курилку. Конечно, она могла бы привести Лешку в кабинет управляющего, где они, закрывшись от всех, могли делать, что им вздумается. Но именно этого Таня и не хотела. Не хотела, чтобы о Лешке стали ходить слухи, будто он в особых дружбах с хозяйкой, что между ними шуры-муры или еще какие-нибудь пакости. Не за собственную репутацию боялась — ей теперь вроде бы и не перед кем отчитываться. Заботилась о Лешке, берегла его семью. В курилке же они вроде как на виду, но ни один работяга не посмеет туда зайти при хозяйке.

— Спасибо, Леша. Ты мне очень помог. Без тебя я бы это дело не провернула…

— Не за что… Как у тебя дела, никто ни о чем не догадывается — прислуга там, или охранники?

Таня улыбнулась невесело:

— Может, и догадываются, я не знаю… Видишь ли, легко заметать следы, имея в активе такое состояние. Каждый трусится за свою шкуру, боится потерять рабочее место. Нынче и так, я слышала, работу нелегко найти, а кто ж захочет сознательно менять большую зарплату на гораздо меньшую? Так что, думаю, с этой стороны мне ничего не угрожает. Ходят все по струночке, как воды в рот набрали. Взглянуть на меня и то боятся. Кто же будет кусать руку, кормящую хорошим куском мяса? Да еще и кровавого, плохо прожаренного?

— Может, еще что надо?

— Нет, Лёш, спасибо, с остальным я сама справлюсь.

— Как ты жить-то будешь?

— Бог даст — не пропаду. Ты за меня не переживай, — невесело усмехнулась Татьяна.

— Угу, как же мне за тебя не переживать? Поди, не чужой человек…

— За "нечужого" спасибо, — уже веселее отозвалась Таня. — Нет, правда, Леш, не переживай, у меня все будет нормально!

— И все-таки… Может, нам еще рано прощаться?

— А мы и не прощаемся, Леш. Куда мы друг от друга денемся?

Патыч вскинул голову вопросительно. Таня засмеялась:

— Нет, Лешик, ты подумал совсем не о том! Ты и правда самый замечательный парень на свете, это я, дура беспросветная…

— Тебе стоит только сказать, и я всегда буду рядом с тобой. Навсегда…

— Нет, — перебила Таня. — Нет, Леш, не надо об этом. Ты — лучшее, что было в моей жизни. И только я виновата, что ты ушел из нее. Я не жалею о том, что было между нами, и я очень люблю тебя, до сих пор люблю. И, пожалуй, буду любить тебя всегда. Но столько всего произошло, все теперь по-другому. А главное — я не хочу лишать твою Татьяну отца. У нее самый замечательный отец на всем белом свете! Может, всем Татьянам везет с отцами? У меня ведь тоже был замечательный, и я знаю, как это страшно, когда отец уходит. Не так важно, уходит он из семьи, или из жизни. Главная беда — что он уходит от тебя… Поэтому я не позволю ни тебе, ни себе разрушить счастье твоей дочери. У меня нет детей, и кто знает, будут ли… Я хочу, чтобы твоя дочь была счастлива. Сделай это для меня, ладно?

Карпов понуро кивнул. Тане не понравилось:

— Нет, Леша, не так! Ты сделай ее по-настоящему счастливой. Обещаешь?

Алексей кивнул более оптимистично. Таня засмеялась тихонько:

— А еще, Лешик, я хочу, чтобы ты знал, чтобы помнил каждую минутку своей жизни — ты самый замечательный человек в мире! И я жалею, что поняла это слишком поздно…

Карпов перебил:

— Это ты сделала из меня человека. Кем бы я был без тебя, кем бы я стал? Это благодаря тебе я стал тем, кто я есть. Так что ты меня не захваливай, я — продукт твоего воспитания. До сих пор стыдно вспоминать, как я тебя тогда отхлестал по щекам…

— Ладно, Леш, хватит уже вспоминать… Тебе это пошло только на пользу. Значит, не зря это было. Ну вот и все, Алексей Пантелеич! Иди работай! Интересы у нас теперь общие, ты работаешь на свой карман, и про мой не забываешь. Я буду заглядывать к тебе, если не возражаешь?