...и мать их Софья

ко до аптеки – и сразу обратно! У тебя жар начинается, а я не знаю, что делать... А мама как тебя лечит?

– Мама таблетки дает. Горькие... А Миша дает такое сладкое молоко, невкусное, я не люблю сладкое молоко...

– А-а-а... Это молоко с медом! Ты знаешь, мне мама в детстве, когда я болела, тоже давала молоко с медом. Молоко у нас с тобой есть, а вот меда нет... Я пойду согрею хотя бы молока, ладно? Полежи, я сейчас!

Эля метнулась на кухню, налила в кастрюльку молоко, поставила на огонь. Господи, скорее бы Игорь приехал! Что она будет делать одна, с больным ребенком? Зачем она ее забрала? А вдруг не надо было? А если ее действительно оставили одну надолго? Хотя Мишка не могла... Но ведь оставили же! А может, у них случилось чего-нибудь? И телефон, как назло, в этой квартире отключен! А до ближайшего автомата далеко бежать, целых два квартала... Она утром с трудом его отыскала, этот работающий автомат. А вдруг придется «скорую» вызывать? От мысли об этом рука в прихватке испуганно дернулась, молоко из кастрюльки расплескалось на плиту. «Вот безрукая бусина! – обругала себя Эля. – Глупая и безрукая! А вдруг Игорь рассердится, что я забрала Машеньку? Я же не знаю, как у них там все складывалось с Софьей Михайловной, он же не рассказывал ничего!» Сказал только, чтоб она ни о чем плохом не думала и себя ни в чем не винила и что они теперь всегда будут вместе... А она и не думала ни о чем таком плохом, просто одурела от счастья, вот и все. Да и как не одуреть! Он такой умный, красивый, такой большой и добрый! Как посмотрит своими синими глазами – сердце так и обрывается и начинает плясать по всему ее круглому телу: то в горле комком застрянет, то в животе защекочет мягкой кисточкой, то куда-то в ноги ухнет так, что колени сами собой подгибаются. Вот она и ходит уже несколько дней с глупой счастливой улыбкой, которую и спрятать-то ну никак не возможно! Даже прохожие на улице удивленно оборачиваются: катится себе по тротуару белая круглая бусина, улыбается во весь рот...

А какая красивая все-таки Софья Михайловна, Мишкина мать, Игорева жена... Лицо такое тонкое, почти прозрачное, равнодушно-приветливое, и глаза странные: красивые, неземные какие-то, то ли печальные, то ли счастливые, не поймешь! Как будто сквозь тебя смотрит, как будто видит то, чего другим и видеть-то не дано...

Задумавшись, она чуть не проворонила подбирающуюся к самому краю белую молочную пену, испуганно подхватив кастрюльку в самый последний момент. Слила молоко в большую цветастую чашку, насыпала немного соды. Подумав, добавила ложку сахара, немного сливочного масла, помешивая, понесла в комнату.

– А папа когда приедет? Я еще спать не буду? Ты меня не заставляй спать, ладно?

– Хорошо, не буду заставлять. Пей молоко, Машенька. Выпьешь – и вместе будем ждать папу...

– Ага... А ты хорошая, как Мишка. А ты меня будешь любить? Миша меня любит... А сказку мне будешь читать? Всегда-всегда? А можно, я с тобой останусь? С тобой и с папой?

– Машенька, а как же мама? Тебе