...и мать их Софья

знает, про все читала, цитатами всяческими так и сыплет! Ты попробуй, скажи ей, что она малое дитя! Мама себя считает самой умной на свете!

– А интеллект еще не есть ум, Сашенька. Умным должно быть сердце, а оно у твоей мамы еще спит детским крепким сном. Вот и помоги ей, разбуди сердце! Все в твоих руках!

К остановке медленно подруливал Майин автобус. Она крепче затянула шарф на шее, зябко повела острыми плечами.

– Я поеду. Иди домой, Сашенька. И подумай обо всем еще раз. Ты же умница. Я в тебя очень верю...

Майя запрыгнула в автобус, повернулась к Сашке, помахала рукой. Двери закрылись, автобус с дребезжанием тронулся с места, увозя от нее Майю. Сашка медленно развернулась, тихо поплелась домой. Господи, как же она устала! Столько всего произошло за эти несколько дней! Какой-то калейдоскоп из школьных уроков, репетиций в ночном клубе, блесток, перьев, бессонных ночей, тяжелых потерь, семейных передряг, маминых слез... Как будто она сразу, без всякого переходного периода, перескочила из беззаботной юности в другое, взрослое, состояние, где надо не только самой отвечать за свои слова и поступки, но и нести ответственность за других. «Мама твоя – малое дитя... – звучал в ушах Майин голос. – Ты помоги ей, научи любить сердцем...» «Может, права Майя, говоря, что одна половина во мне – мамина? Я все время нападаю на нее, обвиняю в ханжестве, во лжи, бог знает в чем еще! А может, я сама такая, как она? Замкнутый круг какой-то. Мама подавляет отца с Мишкой, я подавляю маму... И все бежим, бежим в разные стороны, как будто от чего-то спасаемся: я – к Майе, отец – к этой белобрысой страшилке, Мишка – к Димке. Вот и Машка каким-то образом исчезла, тоже убежала куда-то... Что ж это с нами со всеми такое происходит?»

Задумавшись, она не заметила, как дошла до самого дома. Села на скамейку у входа в подъезд, вытянула длинные ноги. Устала... «Вот сейчас посижу немного и пойду домой. Там в пустой неприбранной квартире, на прокуренной насквозь кухне сидит моя мама, заплаканная, растерянная, напуганная уходом мужа, потерявшая ребенка, не знающая, как ей жить дальше. И правда, малое дитя...»

Она тихо открыла дверь своим ключом, не снимая сапог, заглянула в кухню. Мама так же сидела за столом в темноте, сцепив перед собой руки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Не мигая смотрела в угол, где висела маленькая иконка Казанской Божьей Матери. «И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим...» – уловила Сашка своим чутким слухом ее еле слышный шепот. Потом протянула руку к выключателю, зажгла свет.

Мама вздрогнула, испуганно уставилась на нее, прижав руку к груди:

– Господи, напугала... Я и не слышала, как ты вошла.

Сашка как была, в сапогах и куртке, села рядом с ней на кухонный диванчик, молча и долго смотрела в тревожные глаза с расширенными зрачками, сильно припухшими красными веками, в отечное от слез лицо. Такое знакомое и незнакомое... Вот видны морщинки вокруг глаз, резко обозначившиеся и на лбу, и на переносице,