...и мать их Софья

в квартиру. Игорь пронес Машку в комнату, уложил на Сонин диван. Она крепко спала, завернутая в чужое красное стеганое одеяло. Соня опустилась на колени, тихонько стянула с головы девочки шапку. Яркие рыжие волосы рассыпались по подушке. Машка сердито перевернулась на бок, устраиваясь поудобнее, подсунув под щеку ладошку. «Господи, вот оно – счастье...» – скорее даже не подумала, а нутром ощутила Соня, глядя на своего живого и невредимого ребенка. И тут же почувствовала, как тихо зашевелился в сердце прежний гвоздь, потихоньку раскаляясь. Она уже совсем не боялась этой горячей боли, потому что понимала – не боль это вовсе, а что-то другое, ранее ей неведомое, свалившееся на нее так неожиданно, и в то же время намного более необходимое ей, чем все ее прежние привычки и удовольствия, вместе взятые...

– Соня... Раз уж так получилось, давай поговорим... – услышала она откуда-то сверху тихий голос Игоря. Подняла голову, посмотрела внимательно. Конечно, они сейчас поговорят. А как же? Конечно, поговорят... Только совсем не хотелось вставать с колен, отрывать взгляд от спящей дочери, не хотелось ни о чем разговаривать... Хотелось лечь рядом с Машкой, обнять ее худенькое тельце, зарыться носом в рыжие волосы и лежать так долго-долго...

– ...Ты не обижайся на нее, она еще девчонка совсем... Машка ее обманула, сказала, что записку оставила. Она и подумала, что ее искать никто не будет... А меня вчера весь день в городе не было, вот сейчас только приехал. Ты не бойся, она ее и кормила, и спать укладывала, все как полагается! Она очень добрая девочка...

Соня смотрела на него и не узнавала. Это был другой Игорь. Ничего в этом человеке не напоминало ее мужа, тяжелого увальня, медлительного, молчаливого, с всегда одинаковым выражением тупой покорности на лице. Не было прежнего усталого тоскливого взгляда, глаза смотрели живо, ярко блестели, руки выдавали несвойственные им ранее жесты. Молчун Игорь говорил и говорил без умолку, словно прорвало некую эмоциональную плотину. Надо же... Она и представить себе не могла, что он может так разговаривать!

– ...Я когда ее увидел, меня будто ударило что-то. Она, наверное, совсем некрасивая по вашим, женским, меркам. Но от нее такое тепло идет, что оторваться невозможно! Любовь и тепло... Мне теперь кажется, что я раньше и не жил вовсе, а просто шел длинной зимней дорогой, искал свой теплый дом. С тобой так холодно, Соня! Еще немного, и я бы упал, замерз в сугробе... А Эля умеет любить. Не в сексуальном смысле... Хотя что я говорю, и в нем, конечно, тоже! Ты прости, что я тебе это вот так говорю, грубо, наверное. Прости... И не думай, я зла не держу, сам во всем виноват! Вырастил сам в себе огромное чувство долга, как опухоль, и чуть не умер... Мне пожить надо, Соня! Я так чувствую, я просто обязан пожить, побыть самим собой, побыть счастливым, наконец!

– А я, по-твоему, не умею любить? – с трудом прорвавшись через бурный поток слов и эмоций, спросила Соня.

– Ты? Нет... Это, наверное, не всем дано. Я так думаю,