Убийственные болоньезе

— Тина, успокойся, это доктор, — Георгий взял ее за руку, и в глазах ее увидел только страх и боль.

— Я думаю, нужна сиделка, — сказал Аркадий Николаевич, — необходим постельный режим, женщина пережила стресс, поэтому советую исключить моменты, которые могут взволновать ее.

— Доктор, надеюсь, вы будете у нас завтра?

— Непременно, Георгий Арташезович, я и сиделку вам порекомендую.

— Спасибо, будем ждать!

И снова они остались одни. Избитая молчащая женщина и растерянный мужчина, молодожены. Вот тебе и первая брачная ночь.

Давида устал, несколько раз он пробежался по лестницам продюсерского центра, разыскивая неуловимого Бернса, прячась от своего старого дружка дядя отключил мобильный телефон. Наконец он нашел человека, который показал ему, где находится продюсер. Комнатка была похожа на бункер, Давид никогда не бывал здесь. Эге, никак осталась она с прежних мутных времен, когда огромная страна зашаталась, как колосс на глиняных ногах и многих похоронило под ее обломками, но тот, кто выжил, считая себя хозяевами жизни, оставили себе предметы прошлого времени, как напоминание или как средство вновь пережить бурю. Бернс выглядел лучше, сказалось двухдневное пребывание в бункере, сидя за столом, он что-то писал в обыкновенной школьной тетради.

— А, Давид… ну как дела?

— Плохо, дядя, — Давид готовился выложить шокирующую новость, но еще не знал, как это сделать.

— Что так, ты же обещал мне, что эта дрянь найдется! — вскинулся Роман Израилевич.

— Она нашлась дядя. Но…

— Неужели создатель услышал мои молитвы? Где она, эта дуреха Тина Гранд, будь она неладна! — как обычно принялся причитать Бернс.

— У нее теперь другая фамилия, — сказал Давид и подумал, что сейчас взорвется бомба.

— И без тебя знаю, что Гранд — псевдоним, — не понял Бернс.

— Тина Андреевна вышла замуж, и по мужу она Айвазян!

— Чтоооооо?!

— Они расписались сегодня, — осторожно добавил Давид, видя ошарашенный вид дядюшки.

— Ну все, мне конец… Теперь я умру в этом бункере! — застонал Бернс от безысходности. — Меня уже разыскивают?

— Нет, — утешил его Давид.

— Давид, я не хочу умирать!

— Успокойтесь дядя, я все беру на себя, — успокаивающе пообещал юноша, в душе жалея родственника.

— Давид, послушай меня, — быстро проговорил вдруг опомнившийся Бернс, — пока мы не найдем новую звезду, надо сделать повторный выпуск Тинкиных фильмов, иначе мы прогорим! Ничего не должно останавливаться! Центр должен работать! Егорову! Тьфу, Егорова, конечно не блеск, но как временная замена пойдет! И кастинг, кастинг!

Нужна яркая звезда… Тина… Дура.

— Роман Израилевич, еще ничего не потеряно, и как правильно заметила Тина Андреевна — незаменимых нет. Мы с герром Миллером проводили кастинг, уверяю вас, не о чем волноваться, нужна кропотливая работа, ведь и Тина Андреевна не сразу заблистала.

— В Тинке есть шарм, этакая чертовщинка при невинном образе, где сейчас такую сыщешь — в пятнадцать лет уже такие оторвы, пробы ставить негде! — затосковал Бернс.

— Безусловно, Тина Андреевна редкая женщина, но, снявши голову по волосам не плачут.

— Давид, ты настоящий приемник, чувствую — устал, тяготы активной продюсерской жизни мне сейчас не по плечу, да и Тина… не для кого горы воротить… Отдохну за границей. Пересижу, — наказывал Бернс, но вовремя опомнился. — Ты ежедневно докладывай мне, все ж главный продюсер я.

— Дядя, я всего лишь ваш помощник, я это помню и понимаю.

Давид покинул убежище Бернса с четкой целью — закончить расследование, принять власть, и главное, найти возможность связаться с Тиной.

Горячие руки гладили ее тело, ей было все равно, она не сопротивлялась, не выражала недовольства, и только нежность, с какой он прикасался к ней, отзывалась в истерзанном теле сладкой истомой. Удивительное чувство — желание его ласк — возвращалось к ней, несмотря на недавнюю память о страшной жестокости.

Сама виновата, говорила она себе, знала, что так и будет, так что его винить…

Где-то в глубине души, она понимала, как ему было тяжело пережить ее предательство. Да, да… она должна быть одна, у нее не может быть мужа, потому что ни один мужчина не перенесет такого позора! Вот и Павлов… так он хотя бы знал, кто она, и все равно любил. А что было бы дальше? Вечные ссоры, упреки…

Теперь и Георгий. Месть? Айвазяну-старшему, ударив его любимого сына? Да, в момент, когда она задумала эту мерзость, явно плохо соображала! Куда как приятней кувыркаться с красавцем-сыночком, чем ублажать старика-разбойника.

Вывод — думала о себе, а не о мести! Слабая, никчемная, никому ненужная продажная девка. Вот кто она. Слезы потекли из под прикрытых век, и остывающими каплями скатывались по щекам.

— Ты что, Тиночек? Тебе неприятно?

Опять она виновата, не может не закатывать драм, а он так нежен с ней. Тинка прикоснулась пальцами к его щеке, хотела сказать что-то хорошее, но не нашлась, и снова закрыла глаза.

— Больно тебе?

— Нет.

— Хочешь, чтобы я ушел?

— Нет, мне хорошо…

— Тиночек?

— Что?

— Простишь меня?

— Господи… а ты меня? Гоги…

— Молчи, — он прижал палец к ее губам, — не надо сейчас, я боюсь, вдруг опять не сдержусь…

— Я тебе все расскажу, — Тинка схватила его за руку и умоляюще произнесла, — Георгий, только выслушай меня! Прошу! Позвони Давиду…

— Фак, — он соскочил с постели, резко выдернув свою ладонь из ее рук, — неужели после всего, что произошло, ты не можешь не упоминать их имен!

— То, что было нами сделано, не просто шутка, это серьезно, Георгий! — Тина приподнялась на подушках. — Позвони, мы сможем предотвратить то, что в конец испортит твою репутацию. Есть возможность, умоляю!

— О'кей, — с трудом согласился муж. — Только разговаривать с ним буду я.

— Мне нужно сказать ему одно слово, — попросила девушка, — а еще лучше встретиться с ним!

— Ну, нет! — воскликнул рассерженный мужчина. — Видеть его не хочу!

— Он мой союзник, не любовник!

— Слышал уже. Ну, и против кого союзничаете?

И тут Тинка рассказала ему о Ладке, о больной Виолетте, о Павлове… О решении Бернса и о помощи ему отца Георгия, о том, что Айвазян-старший связан с Бернсом определенными узами, и о том, что они ведут расследование. Тинка рассказала ему все, муж не прерывал ее, лишь после того, как она замолчала, сказал:

— Но ты хоть понимаешь, что это мой отец? Ты хочешь, чтобы он сел в тюрьму?

— Он преступник! — убежденно ответила она.

— Он мой отец, кем бы он ни был! Что мне-то делать? Ты об этом подумала?

— Разведемся, — тихо сказала Тина.

— Что?

— Ну, я для того все это рассказала, чтобы ты выбрал свой путь, — пояснила она.

— Как у тебя все просто, — задумчиво проговорил Георгий. — Сломать человеку жизнь, разрушить семью… Ты меня совсем не любишь?

— Люблю, — она взглянула на него, и грустно сказала. — Но, согласись, наша семья весьма условное понятие. Твой отец меня ненавидит, моя мать не знакома с моим мужем, даже близкие мне люди не знают…

— Бернса забыла, — зло напомнил Георгий.

— С Бернсом у меня сложные отношения, — она осторожничала, выбирала слова, ступая на скользкую тему, — но он отвечал за меня, за мое здоровье, благополучие.

Теперь это твоя забота.

— Ты что переходящий вымпел?

— Считай, что он был моим отцом, — она старалась не обращать внимания на ставший оскорбительным тон мужа.

— Интересные у тебя отношения с папашкой!

— Гоги, ты опять скатываешься к ненужной ревности, — она дотронулась до его бедра, он вздрогнул и отодвинулся.

— А если она есть, то куда мне от нее деться? — сердито выпалил он. — Посоветуй, как убить ее в себе?

— Поэтому и предлагаю развод. Мне очень жаль…

— Я подумаю над твоим предложением.

— Пожалуйста, прошу, Давиду позвони.

Георгий хмыкнул, вскочил, и стоя у постели начал расстегивать брючный ремень, Тинкины глаза раскрылись от ужаса, но он только снял брюки, стянул джемпер, и забрался в теплое Тинкино гнездышко… От нежности не осталось и следа. Тинкины глаза вновь наполнились слезами, но он не обращал на них внимания, до боли стискивая в объятиях ее тело.