Вопрос любви

— Я не знаю. Мне дали совет на «Четвертом канале», но что-то доказать очень сложно. Газеты и делают на это ставку — что большинство не будет ничего затевать, ведь придется потратить кучу денег, а результата при этом никто не гарантирует. Я уже не говорю о стрессе. А если что-то начать и остановиться на середине пути, тут же появится очередная статья: «Телеведущая отказывается от судебного процесса — «Семафор» реабилитирован».

— А по-моему, у тебя есть неплохие шансы. — Она заговорила низким голосом. — Я хочу сказать: разве та отвратительная часть, будто ты спровоцировала исчезновение Ника, потому что довела его, не основание для иска?

— Гм…

— Хотя…

— Что — хотя?

— Боюсь, для того чтобы опровергнуть это в суде, тебе понадобится письменное подтверждение от Ника, что это неправда.

— Да… наверное.

— И давай посмотрим правде в глаза: ты его вряд ли получишь, так?

Я замерла.

— Почему?

— Ну хотя бы потому, что Ника нет.

Я вздохнула с облегчением. Что-то я совсем утратила способность рассуждать трезво.

— Ах да.

— Но тебе нужно обсудить это с Томом.

— Я не могу — он в пятницу вернулся из Канн, потом уехал в Монреаль на несколько дней, на семидесятилетие отца, а я не хочу докучать ему своими проблемами, когда он отдыхает.

— Ладно, мы можем обсудить это в другое время, Лора? Мне надо выключать телефон.

— А где ты? В метро?

— Нет. У больницы Святого Фомы.

— Да? А зачем? Что ты там делаешь?

— Встречаюсь с Майком.

Я бросила взгляд на часы.

— Но сейчас только половина седьмого. Я думала, до девяти он не освободится.

— Я участвую в программе вместе с ним.

— Да?

— На прошлой неделе прошла диспансеризацию. Сегодня приступаю.

— Боже, вот так новость!

— Ну… несмотря на то что происходит между нами с Майком, я решила тоже поучаствовать.

— Это хорошо. Но… зачем?

— Ну… не знаю… чтобы составить ему компанию, наверное. Сегодня он будет с другим ребенком — мальчиком. Да и вообще я мало помогаю людям. Только даю деньги на благотворительность, — добавила она, — хожу на всякие благотворительные мероприятия, но вручную никогда ничего не делала, правда ведь?

— Да, тут уж ручнее некуда.

— И это так легко, Лора. Просто походить туда-сюда пару часов с ребенком на руках. Бедняжки, — добавила она. — Бедняж… — Ее голос оборвался. — Подумать только — сколько страданий им приходится переносить, а ведь их жизнь едва началась.

— Да, но они потом поправляются. Просто чудесно, что ты решила этим заняться.

— Но ведь тебе известна причина, по которой я это делаю, не так ли?

— Грм. Нет.

— И не догадываешься?

— Ну…

— А реальная причина…

— Да?

— Это мое наказание за то, что я была такой подозрительной.

— А. — Я почувствовала разочарование. — Понятно.

— Бедный Майк, — сказала она.

— Но он же вел себя подозрительно. И отказывался рассказывать тебе, чем занимается, а догадаться ты сама никак не могла.

— Это так. В общем, я пойду, Лора. Не хочу опаздывать в первый же вечер. Не вешай нос. И не волнуйся об этом «Семафоре» — там все шито белыми нитками. Кроме того, Люк наверняка утешает тебя.

Ну да, утешает Люк — постольку-поскольку. Он пришел в ярость, увидев статью Даррена, и, кроме угроз разорвать его на мелкие кусочки, больше я от него не слышала ни слова на эту тему, потому что он переживал за свою поездку в Венецию. Он был убежден, что Магда обязательно попытается все испортить в последнюю минуту.

— Представляю себе, что она устроит, — сказал он, нанося штрихи к моему портрету, когда мы сидели в его переговорной на следующий день. — Сиди смирно.

— Извини. — Я слышала, как он водит карандашом по листу блокнота.

— За день до нашего отъезда она скажет, что считает нашу с Джессикой поездку неудачной идеей, или неожиданно вспомнит что-нибудь, что было запланировано у нее на это время, или решит, что Джессика не совсем здорова, или притворится, что не может отыскать ее загранпаспорт. Я тебя прошу, перестань ерзать. И расслабь немного лицо.

— Не могу. Я пережила слишком большой стресс. Такое ощущение, что мне закачали ботокс и у моего лица теперь постоянно недовольное выражение.

— Ну извини, — сказал он.

— Я уверена, что Магда переживет, — продолжила я. — У них со Стивом, видимо, все заладилось, потому что она ведет себя дружелюбно.

Она по-прежнему звонила ему по пятьдесят раз на дню, с той только разницей, что теперь у нее было желание мило поболтать, а не собачиться, как раньше.

— Пересссвони мне, — елейно наговаривала она на автоответчик. — Мне бы хотелось услышать тебя, Лук…

И он, повинуясь чувству долга, перезванивал; она же, хотя и вела себя вменяемо, не могла не ввернуть в разговор, что счастлива со Стивом, и как у них все хорошо, и какой он успешный/привлекательный/надежный, и как ему удалось найти подход к козам, и так далее и тому подобное. Люк по привычке включал телефон на громкую связь, и я становилась неизменным свидетелем ее тирад.

— Стиф такой добрый, — говорила она. — Я чувствую себя как за каменной стеной — наконец-то.

— Я рад, что ты счастлива, — негромко говорил Люк в ответ.

— О, тебе такое спасибо, Лук! Я очень счастлива. Стиф — просто самечательный человек.

— Я очень рад слышать это, Магда, — снова говорил он. — Ты заслуживаешь этого, и я очень радуюсь за тебя.

— Он пригласил меня на сфадьбу своей матери.

— Как здорово! — лениво отозвался он.

— Это на следующий уик-энд.

— О! Какая хорошая новость! В следующий уик-энд?

— Да. А в субботу вечером будет огромное семейное торшество — все придут в строких костюмах.

— Это отлично, Магда. Звучит заманчиво.

Положив трубку, он осклабился:

— Замечательно. Значит, она не станет изворачиваться, чтобы испортить мою поездку в Венецию. Стив, я тебя тоже люблю, — ухмыльнулся он. — Ты красава, брателло.

— А где вы будете жить в Венеции?

— В отеле «Даниели». Это отреставрированное палаццо около площади Сан-Марко.

— Как мило. Ты уже останавливался там раньше?

Он замешкался.

— Вообще-то да.

— Когда?

— На наш медовый месяц.

— Ясно. Значит, у тебя о нем приятные воспоминания.

— Ну, мы были счастливы тогда, это факт. Хотя и недолго, — добавил он раздраженно. — В общем, это прекрасный отель, правда, дорогой, но я буду баловать Джесс…

— Звучит божественно, — мечтательно произнесла я. Посмотрев на его набросок, я увидела свое обеспокоенное и грустное лицо.

— Я бы очень хотел, чтобы ты тоже поехала, Лора, но мы впервые проводим праздники наедине с Джессикой.

— Ничего. Не надо оправдываться.

— Мы отправимся куда-нибудь вместе. Обещаю, после Венеции все изменится. Раз уж Магда собралась забрать Джессику на лето со Стивом, думаю, она не будет возражать, если я сделаю то же самое с тобой?

— Нет, но скорее всего станет.

— Мы уедем в какое-нибудь великолепное место, — мурлыкал он. — Может, на Крит. Согласна?

— Нет, — сказала я. Он удивился. — В смысле — да, но не на Крит.

— А что ты имеешь против Крита?

— Мы с Ником именно там проводили наш последний отдых.

— А, понятно. Плохие флюиды?

— Печальные. Там мы в последний раз были счастливы. — И совершенно обоснованно счастливы. Но уже спустя месяц все изменилось. Его отец заболел, затем умер, и с тех пор все покатилось по наклонной, завершившись кошмаром перед Рождеством и тем, что было дальше.

— А Корсика? — спросил Люк…

В ту же пятницу Том вернулся из Канады — его синяк теперь стал лимонно-желтого цвета — и подал официальную жалобу на Даррена Силлито в комиссию по жалобам на прессу.

— Десятый параграф Кодекса КЖП запрещает скрытое использование «секретных подслушивающих устройств», — сказал он, вручая мне копию письма. — Этим я и обосновал свою жалобу.

— А как же преднамеренное искажение? — спросила я.