Мелькнул чулок

Но теперь на экране ее серебристые глаза сверкали нескрываемым вожделением. Похотливые слова срывались с губ, словно невидимая паутина, оплетающая жертву, сосущая из нее жизнь. Чувственность Лайны была столь смертоносной, что даже объектив камеры, казалось, подмигивал со злобным удовлетворением, уставившись на девушку.

Керт перемотал пленку в пятый раз и просмотрел сцену с самого начала, возбуждаясь все больше по мере того, как ненависть, словно кольца змеи, оплетала девушку на экране.

Она оказалась хорошей актрисой – в этом не могло быть ни малейшего сомнения. Прекрасная школа, ум, красота и огромное честолюбие.

Но ее присутствие на экране было непереносимым оскорблением могуществу Керта. Он намертво закрыл все двери в мир кино для этой девчонки два с половиной года назад. Ее изгнание словно было отмечено клеймом Керта.

Но вот она здесь – в Голливуде, во всей красе и высокомерии юности и таланта.

И все благодаря Дэймону Рису. Этому проклятому негодяю Рису! Единственный человек в бизнесе, кто мог бы помочь ей, потому что ни от кого не зависел и был слишком поглощен собой и собственными делами, чтобы думать о правилах и тем более подчиняться им.

Рисом нельзя управлять. Его фильмы не только приносили славу «Интернешнл Пикчерз» – Академия киноискусства просто восторгалась им, не говоря уж об Ассоциации кинокритиков Нью-Йорка и каннских перерастах, – но еще и приносили огромные прибыли. Ни одна студия не могла позволить себе уволить такого человека.

Девчонка Хэвиленд, должно быть, продумала все заранее. Керт не мог не восхищаться ее ловкостью.

На приеме она появилась под руку с Рисом. Тот, пьяный не столько от виски, который пил стаканами, сколько от неожиданной удачи с актерами на первые роли, просто лучился от гордости, когда представлял их.

Хэвиленд пожала руку Керта, как будто видела его впервые, спокойно, холодновато, с подобающим уважением.

– Много лет наблюдаю за вашей работой и восхищаюсь, – сказала она. – Для меня большая честь находиться здесь.

Именно ледяной блеск в этих серебристых глазах и предостерег Керта – в этой девушке таится опасность. Ни малейшего признака враждебности, ни искорки торжества. Только непреложные грубые факты ее появления здесь, в его собственной студии, ее главная роль в таком фильме… А ведь Керт тогда кричал ей, что она никогда не будет работать в Голливуде.

«Это – только начало», – вот что крылось за ее решительным рукопожатием. Девчонка поняла, что ее звезда восходит, а блестящее будущее ознаменует неизбежное падение Керта. И означало это одно – Энни Хэвиленд вынашивает план мести и приведет его в исполнение.

Керт снова остановил пленку: изображение улыбающейся девушки застыло на экране. Он должен уничтожить ее. Во что бы то ни стало.

Но она получила роль. И, что всего важнее, хороша в ней. Очень хороша. Керт, пресыщенный ценитель актрис, был искренне поражен ее способностью доносить эмоции до зрителей.

Керт, прежде всего, был профессионалом. И для него на первом месте стояла студия и ее интересы. Тем не менее, ненависть в сердце и пульсирующий комок плоти между ногами требовали удовлетворения.

Есть только одно решение. Он должен извлечь пользу из девчонки, а потом уничтожить ее. Использовать, а потом раздавить, как червя.

Конечно, гордость его будет уязвлена, ведь придется отступить от клятвы, данной два с половиной года назад. Ну что ж, сначала он сделает хороший фильм для «Интернешнл», а потом устранит угрозу своему авторитету и тщеславию.

Керт задумался над деталями своего нового плана…

Но он никак не мог сосредоточиться – лицо на экране все еще стояло перед глазами, терзало своей красотой, улыбалось, соблазнительная плоть словно обволакивала его, возбуждала непреодолимое желание.

И теперь образ Энни словно множился: в ее глазах Керт видел не только Лайну, но и испуганную отчаявшуюся девушку, чьим телом он насладился два года назад, и спокойную сдержанную Энни Хэвиленд, протеже Риса, пожавшую ему руку на приеме, торжествующую тайную победу, о которой знали только она и Керт.

И она была блестящей актрисой – очевидно, сумела ею стать за два с половиной года, актрисой, сумевшей прекрасно воплотить гибельную чувственность Лайны. Каждая клеточка ее тела дышала опасностью, голодным стремлением к власти и сексу. Она была переполнена сексом.

Прирожденная соблазнительница, она нашла оружие и пользовалась им без милосердия.

Сгорая от желания, Керт оставил все попытки собраться с мыслями. Он схватил трубку и набрал номер.

– Да?

– Сандра? – спросил он, облегченно вздохнув. – Это я. Приезжай сюда. Немедленно.

– Ну… я… то есть… меня ждут в другом месте, мистер…

– Брось! Я заплачу больше. Будешь здесь через десять минут, получишь лишнюю тысячу.

И, не ожидая ответа, повесил трубку. Дыхание Керта участилось, он не сводил глаз с терзающей душу фигуры девушки на экране.

Подумать только, до чего он дошел – приходится удовлетворяться знакомой плотью Сандры, когда он жаждет только крови Энни Хэвиленд!

Глава IV

Сердце Энни не переставало тревожно биться с того момента, когда на пробы пришел Эрик Шейн.

– Зовите меня Эрик, – сказал он, швыряя свитер на шезлонг и протягивая руку.

– Надеюсь, вы не очень рассердились, что вас не смогли предупредить заранее. Спасибо, что согласились прийти.

Просто невозможно было осознать, что этот высокий, красивый мужчина из плоти и крови и романтический экранный герой фантазий Энни и сотен американских женщин – один и тот же человек. У девушки едва хватило сил, чтобы приветливо кивнуть ему и приготовиться к испытанию.

Но опомниться ей не дали. Через несколько суматошных минут они оказались на съемочной площадке. Энни в роли Лайны впервые в жизни ощутила вкус губ Эрика Шейна.

Она очутилась на небесах и сильно сомневалась в том, что когда-нибудь вернется на землю.

Но жребий брошен. И, как бы невероятно это ни было, Энни и Эрик Шейн играют главные роли в фильме Дэймона Риса.

«Я сама хотела этого, – повторяла про себя девушка. – И теперь ничего не остается, кроме как закончить то, что начала».

Скрестив пальцы и стиснув зубы, она пыталась взять себя в руки, хотя сделать это оказалось не так-то легко.

Многие актеры в Голливуде пользовались таким же уважением, как Шейн. Но ни один из них не обладал таким уникальным обаянием, никого не окружал такой ореол таинственности.

Первая главная роль Шейна в бурной психологической драме «Игра отражений» принесла ему славу. Роль неуравновешенного юноши, сыгранная со сдержанной силой, необычной для столь молодого актера, мгновенно превратила его в идола взыскательной публики. С этих пор по силе воздействия на целое поколение любителей кино его неизменно сравнивали с Монтгомери Клифтом и Джеймсом Дином.

С самого детства Энни поклонялась Шейну и по нескольку раз смотрела каждый его фильм. Он и в самом деле был героем ее девичьих фантазий, сердце замирало, а по телу пробегал озноб при одном упоминании его имени. На экране он излучал безмятежное обаяние и почти патологическую чувственность, а сквозь мальчишеский задор проглядывало нечто вроде печальной мудрости.

Такая психологическая раздвоенность делала его еще более привлекательным. Миллионы женщин мечтали только о том, чтоб обнять и утешить его, беспомощно обмякнуть в сильных руках, запустить пальцы в копну густых темных волнистых волос, приоткрыть губы в ожидании поцелуя, которому невозможно противиться, а изменчивое выражение сияющих голубых глаз держало в гипнотическом напряжении бесчисленных поклонниц.

Шейн в юности начинал как блестящий театральный актер, но, повзрослев, посвятил свою жизнь кино. Несмотря на несравненный успех и безусловный талант, он не получил «Оскара» и выдвигался на премию только однажды. Причина, по мнению Энни, заключалась в том, что красивое лицо и непреодолимое обаяние Шейна заслонили отточенное мастерство и великолепную технику исполнения. Его индивидуальность была настолько притягательной, что никто не обращал внимания на богатство оттенков игры. Хотя многие известные продюсеры желали заключить с ним контракт. Шейн придирчиво отбирал сценарии, и в результате в каждом новом фильме игра его становилась все более психологически точной, а личность – все многограннее; именно в этом видел Шейн свое актерское призвание.