Неторопливо, бережно, всецело (ЛП)

— А это что? Тюремный фургон? — спрашивает Чейз.

— Ага, — снова отвечаю я.

Каждый год в качестве волонтёров папа приглашает в лагерь молодых людей из местного исправительного центра для молодых преступников. Они из числа тех, кто не склонен к насилию — чтобы попасть в лагерь, нужно пройти тщательный отбор. К тому же с ними приезжает их наставник. Но что есть, то есть — у всех них есть криминальное прошлое. И своей помощью в лагере они отрабатывают часы общественных работ.

— Ты уверена, что это не опасно? — интересуется Чейз.

— Ага. — Я бы больше волновалась о самом Чейзе, чем о них. — Я не буду вас провожать, ладно? Найдёте выход сами, — бросаю я через плечо, особо не заботясь, что мне ответят.

Обувшись в шлёпанцы, я приближаюсь к воротам, ко мне подходит папа.

— Готова встретить новых постояльцев лагеря? — закидывая руку мне на плечи, спрашивает он. Мой отец — один из тех нескольких человек, которым я разрешаю дотрагиваться до себя. Если кто-то другой сделает то же, что только что сделал он, то я его вырублю. Папа улыбается мне и целует меня в лоб.

Из-за угла дома выходит мама, присоединяясь к нам, за ней хвостиком следует мой брат Линкольн. Линк не любит держаться за руки и редко смотрит в глаза, но выглядит как обычный мальчишка. Вот только он совсем не обычный. У него аутизм. Он говорит только когда хочет говорить, а если он не хочет… что ж, тогда почти нет шансов выудить у него хоть слово.

В нашем лагере много детей с аутизмом, но у всех них свои совершенно разные трудности. Я вытягиваю ладонь, чтобы Линк дал мне «пять». Он косо улыбается, и эта его улыбка по-прежнему заставляет моё сердце делать сальто.

— Тюремный автобус уже здесь, — предупреждает мама.

— Я пойду к ним, — отвечает папа. — А вы помогите детям устроиться.

На самом деле, мне очень хочется увидеть Пита, но вместо этого я должна помочь расселить детей по их домикам. Кто-то из них приехал один. С некоторыми приехали опекуны. С некоторыми — родители. К таким детям не будут назначены вожатые. Взрослые будут спать с ними, гулять с ними и вообще следить, чтобы мальчики ели, пили, принимали лекарства, ходили в душ. В роли вожатых выступают работники местной больницы и студенты-медики. Молодые совершеннолетние преступники не несут никакой ответственности за нужды мальчишек из лагеря. Да и взаимодействовать они будут по минимуму.

Мама отдаёт мне папку-планшет, и мы прикрепляем разноцветные таблички к рубашкам и футболкам мальчиков, чтобы потом всегда знать, кто из них не может говорить. Я пробегаю глазами по их характеристикам, выискивая информацию о том, с какими трудностями они сталкиваются, и делаю мысленные пометки об индивидуальных потребностях каждого.

С мальчишками всегда весело. В прошлом месяце у нас жили девочки, и это было больше похоже на состязание.

У них постоянно какие-то драмы. А мальчишки — это просто мальчишки, они хотят ездить верхом, плавать в бассейне, хорошо проводить время. Они хотят быть мальчишками в самом прямом смысле этого слова. И наш лагерь — то самое место, где они могут это делать.

Когда все дети устроены, я отправляюсь на поиски папы. Он сидит на столе для пикника, положив руки на колени, ладони свешиваются между ног, и произносит речь, которую я слышу каждый год с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать лет.

— На вас возложили большую ответственность, и я надеюсь, вы сможете её оправдать. — Он поднимает вверх один палец. Я улыбаюсь, спрятавшись за деревом, потому что эту часть знаю почти наизусть. — У меня есть только одно правило. Если вы его нарушите, я тут же отправлю вас обратно.

Молодые люди выжидающе смотрят на него.

— Моя дочь вернулась из колледжа на летние каникулы. Если вы прикоснётесь к ней, посмотрите на неё, заговорите с ней или вам в голову придут непристойные мысли о ней, я отрежу вам яйца, когда вы будете спать. — Для пущего драматического эффекта папа поднимает лежащий рядом тесак и вонзает его в деревянную поверхность стола. Затем он минуту ждёт, а я наблюдаю за тем, как все эти парни вжались в скамейки.

Я прикрываю рот рукой, чтобы сдержать смех. Каждый раз одно и то же. Он им угрожает, и потом всю неделю они меня избегают.

Я стою за деревом ещё немного, пока он не заканчивает, и уже собираюсь подойти к нему.

Но отец разговаривает с офицером по надзору, так что я решаю подождать. Повернувшись, поднимаю ногу, чтобы сделать шаг, но цепляюсь шлёпанцем за корень дерева и спотыкаюсь. Выставив вперёд ладони, я накреняюсь вниз. Но сильные руки не дают мне упасть, и я шлёпаюсь на что-то твёрдое.

Перекатившись и убрав с лица волосы, я опускаю глаза — оказывается, что я наполовину лежу на Пите, а он прижимает руки к бокам, чтобы не касаться меня. Рванувшись, я поднимаюсь с него.

— Вот дерьмо, — вставая на ноги, ворчит он. — Ставлю десять баксов на то, что ты его дочь.

Я на секунду закрываю глаза, чтобы выровнять дыхание. Почти два с половиной года я хотела поговорить с этим человеком. Но он смотрит на меня так, словно не знает, кто я такая.

— Пропали мои яйца.

Наши взгляды встречаются. Его глаза поблёскивают.

Он указывает большим пальцем на моего отца.

— Он не шутил насчёт тесака, да?

У него такой встревоженный вид, что я вот-вот рассмеюсь, несмотря на досаду от того, что он меня не узнал.

— Боюсь, да, — отвечаю я, пряча улыбку.

— Я так и понял, — бурчит он и, качая головой, удаляется в сторону своего домика. Я наблюдаю, как он уходит прочь.

Пит меня не помнит.

Пит

Рейган. Чёрт, она красивая. Но, с другой стороны, она первая девушка, с которой я столкнулся за последние два года. Она секунду лежит на мне, глядя на меня, и я тут же узнаю её. Никогда её не забуду. Но когда мы встретились… то была не самая хорошая для неё ночь. И если я упомяну об этом, то, скорее всего, только заставлю её нервничать. А мне не хочется, чтобы меня отправили обратно, в город. Я хочу быть здесь. Работать с этими детьми. Хочу, чтобы с моей ноги сняли этот грёбаный браслет, и я бы смог вернуться к хоть какому-то подобию нормальной жизни. Я просто хочу быть Питом.

Только вот бы ещё мне знать, кто такой этот Пит. Я отлично представлял себе своё будущее, но лишь до тех пор, пока не заболел Мэт. Тогда всё похерилось.

Тогда я сделал то, что сделал, и сел в тюрьму. Винить во всём нужно лишь меня, и я полностью беру на себя ответственность за содеянное, но это не значит, что мой поступок можно как-то оправдать.

У Рейган зелёные глаза и всё те же веснушки на переносице, что запомнились мне с той ночи. Дерьмо. Мне нельзя думать об этом. Были бы мы в Нью-Йорке, я бы пригласил её на ужин. Сказал бы ей, что помню её. Выяснил бы, как она. А затем пригласил на свидание. Но здесь я никто. Просто парень, который лишится своих яиц только из-за того, что заговорил с ней. У меня нет ни капли сомнений в том, что её отец не шутил. Абсолютно. Я поправляю своё хозяйство и продолжаю свой путь.

Но тут она смотрит на меня через плечо. Её лицо краснеет, и моё сердце начинает биться чаще. Я бывший заключённый, который всё ещё находится под домашним арестом, но она смотрит на меня так, как будто я настоящий живой мужчина? Рейган облизывает губы и отворачивается, чтобы заговорить с кем-то. Мне хочется, чтобы она снова на меня посмотрела.

Её светлые влажные волосы собраны в небрежный пучок на макушке. На её лице никакой косметики. Мои знакомые женщины обычно тут же размалёвывались до неузнаваемости, стоило им только выйти из душа. Эта же выглядит естественно. И мне это нравится. Не должно. Но нравится. Я мог бы смотреть на неё весь день.

Когда она упала на меня, на её лице на мгновение отразился страх. Это из-за того, что с ней произошло? Помнит ли она меня вообще?

Но мои мысли прерывает несущееся на меня инвалидное кресло с приводом.

— Погоди, погоди, Спиди Гонзалес[2], — встаю я перед ним. — Куда это ты так торопишься?