«Молчи» (СИ)

Посмотрела. Я, черт возьми, посмотрела ему в глаза. В глаза, когда была настолько расслабленна.

Если смотришь кому-то в глаза, то он видит тебя насквозь.

Хочется дать себе пощечину, но вместо этого расправляю плечи, гордо подняв голову. Стараюсь не хромать.

Больше не позволю себе подобного.

***

Веселье.

Ковыряю вилкой салат, разглядывая красные помидоры и огурцы, очищенные от кожуры. Это неприлично, и скорее всего мать уже нервно покусывает кончик языка во рту, скрывая это за улыбкой. Она просто не может сейчас отвлечься от Пенрисс, что сидят напротив. Я никогда не представляла их дом изнутри, но моя мать делала это довольно часто, и, если на то пошло, она практически описала его, хотя до этого не была здесь. Даже неохота поднимать голову, чтобы рассмотреть интерьер. Мне это просто не интересно. Единственное, что могу сказать, — слишком много света. Работают все лампы и подсвечники. Мои глаза этого не вынесут, хорошо, что нет нужды смотреть по сторонам.

Ужин идет уже какой час, а моя мать никак не насмотрится в рот этой миссис Пенрисс. Отец спокойно беседует с её мужем, иногда покидая кухню, чтобы покурить, а Причард, которого так нахваливает не только его мать, но и моя, с легкостью поддерживает беседы взрослых, даже бросая пару шуток, после которых следует смех.

— Причард, — опять эти её правила «обращения». — Харпер говорит, вы учитесь в параллельных классах? — я никогда ничего подобного не говорила матери. Наши разговоры о школе ограничиваются моей успеваемостью.

— Да, — парень, кажется, смотрит в мою сторону, но я не поднимаю глаз. Из-за того, что не смотрю в лицо другим людям, возникает множество проблем, например, сейчас. Улыбается ли Причард? Если да, то мне нужно улыбнуться в ответ. Какой его взгляд? Пустой, брошенный без интереса на меня? Или иной? Как вообще люди смотрят друг на друга?

— Харпер, ты придешь завтра на вечеринку? — не ожидала вопроса от парня, поэтому собираю ответ по кусочкам, выдавая предложение:

— Я — староста. Мне так или иначе придется идти, — чувствую. Чувствую взгляд матери на себе. Помню, что она просила меня привести свое настроение в порядок к вечеру, но, простите, каким таким образом? Есть специальные таблетки? Пособие по улучшению настроения? Если мне нехорошо, то я останусь мрачной до самого вечера. На мое настроение трудно повлиять. Скорее я даже не попытаюсь вытащить себя из этого состояния, наоборот начну углубляться, уходить глубже в себя. Моральная деградация, которую сама же провоцирую и поддерживаю. Ничего. Завтра будет лучше. С утра всегда половина тяжести пропадает.

— Хорошо, тогда мы точно там встретимся, — Причард вновь говорит, и я приподнимаю взгляд выше, всего секунду разглядывая его белые зубы, которые видны из-за растянутых губ. Вновь смотрю на свою тарелку, пожав плечами:

— А как иначе?

Ощущаю некую неловкость, но молчание тут же пропадает, когда моя мать начинает смеяться, громко что-то говоря обо мне, при этом потирая ладонью мое плечо, отчего меня передергивает, а тошнота подступает к горлу. Кухня опять заполняется разговорами, которые пропускаю мимо ушей, пару раз отвечая на вопросы Причарда. Я не могу судить о нем, как о человеке, ведь даже в лицо его не знаю. Я слышу один голос, вижу тело, но, если учесть, что в школе его много, кто знает, он, думаю, общительная личность. Социально активный. Но меня это не интересует.

А вот мою маму это уж больно волнует.

Первое, о чем она меня попросила, когда мы, наконец, вернулись домой, — это обязательно хорошо выглядеть завтра.

И я не глупая. Хорошо осознаю, до чего вскоре дойдут наши с ней разговоры.

***

От вечера субботы мне нечего ожидать. Очевидные вещи происходят друг за другом, не вызывая у меня шока или обыкновенного удивления: бутылки с соком, который оказывается в последствии вином или чем покрепче, затуманенные дымом никотина туалетные комнаты, разбросанные по коридорам бумажки этикеток и стаканчики, громкая музыка из актового зала постепенно становится на уровень громче. Я люблю шум, люблю людные места, где можно без особого труда затеряться, но настроения заходить в душный зал нет. Поскольку учителя, по обычаю, уединились в своем кабинете, на плечи старост взвалив груз надзора за порядком, мне приходится топтаться возле главных дверей. Я бы закрыла их, чтобы хоть свои собственные мысли слышать, но нельзя.

«Харпер, ты не против, что мы пойдем внутрь? — примерно это было сказано каждым старостой, который опирался на то, что они — тоже подростки, и им хочется „гулять“. — Давай с нами», — и я спокойно отказываюсь, уверяя, что их помощь не нужна, на что слышу:

«Ты такая ответственная, не то, что мы», — правда? Нет. Мне просто неохота дергаться под музыку на каблуках, которые в скором времени раздерут мои ноги к чертям.

И в итоге, я стою одна на страже некого порядка, прижимаясь спиной к холодной стене. В темном коридоре с глухой музыкой могу хорошо видеть, поэтому вовремя замечаю приближающиеся силуэты. Они громко говорят, видимо, пытаются перекричать музыку, и узнаю голос Причарда, поэтому нервно оглядываюсь, оторвавшись от стены, и иду в противоположную сторону, не оборачиваясь. Не буду играть по правилам матери. С тех самых пор, как она узнала, что у Пенрисс есть сын, я почувствовала неладное. Нет, я ничего против него не имею, проблема даже не в том, что не знаю его, а в том, что мне он напросто неинтересен. И это делает ситуацию куда сложнее.

Знаю, что по возвращению домой, мать начнет допрос, и ответы, желательно, должны касаться Причарда.

Иду по темному коридору, обходя мусор. Старосты должны следить за чистотой, но учителя правда уверены, что подросткам это под силу, если даже они сами не способны справиться с ними? Плакать или истерически смеяться?

Складываю руки на груди, замедляя шаг, когда понимаю, что подхожу к концу коридора, а шумный зал гудит далеко позади. Желание расслабить мускулы лица, мышцы тела одолевает, и я практически отдаюсь этому чувству спокойствия и усталости, но вспоминаю, что было вчера на лестничной клетке, поэтому опускаю руки, дернув головой, чтобы привести себя в норму. Смотрю на большое окно в конце коридора, к подоконнику которого я медленно подхожу, но отвлекаюсь на разговоры, льющиеся из-за двери уборной для мальчиков. Хмуро прищуриваюсь, слушая, и закатываю глаза, когда из-под двери начинает «течь» дым. Толкаю преграду рукой, уставившись на мальчишек класса шестого, которые что-то заорали при виде меня, быстро выскакивая из туалетной комнаты. Я не могу запомнить их лица, но голоса очень даже. На полу в темной уборной, где не работает свет, лежит дымящийся сверток фольги. Типичная дымовуха. Быстро подхожу к ней, начиная забивать ногой, пока дым не поднялся к потолку. Боль в ноге усиливается, поэтому прикусываю губу, продолжая давить сверток. Когда проблема в большей мере ликвидированна, расправляю плечи, ладонью помяв кожу шеи. Проверяю состояние пучка на голове, поправляю блузку и юбку-клеш повернув голову, чтобы взглянуть в зеркало, но скрипящая дверь отвлекает. Перевожу взгляд в сторону входа, тут же опуская его на уровень шеи первого вошедшего парня.

— О, Бэйб, — Фардж. Просто. Восхитительно. — Дил, — его язык заплетается. — Малышка спутала сартиры, — ОʼБрайен. Что. Может. Быть. Лучше.

Строгость не пропадает с моего лица, а голос не теряет жесткости:

— Где ты успел так набраться?

— Детям такое знать не стоит, — смеется, но я не вижу ничего забавного. Если он попадется в таком состоянии учителю, то решат, что это недосмотр старост.

— Лучше иди домой, — даю совет спокойно, без какого-либо осуждения и делаю шаги в сторону двери. Фардж резко встает передо мной, так что мой взгляд упирается ему в грудь, а ноздри забиваются смесью запахов из алкоголя и одеколона. Даже запах никотина не столь отвратителен на этом фоне. Дилан проходит к раковине, крутя ручки, и достает сигарету, так что проглатываю волнение:

— ОʼБрайен, не кури здесь, — прошу, сделав шаг в сторону, чтобы обойти Фарджа, но тот вновь препятствует, пустив злой смешок: