Скрипач (СИ)

Ганс провел рукой по шершавому дереву, из которого был сделан надгробный крест, вздохнул, поднялся и поспешил прочь. Утреннее спокойствие внутри сменилось на целый ураган. Ему бы хотелось сейчас погрузиться в тяжелую физическую работу, чтобы хоть как-то унять бурю в сердце. Ганс просто жаждал истощить свои силы до предела, чтобы забыться тяжелым сном и не думать ни о чем больше, но мысли неотступным роем преследовали его на каждом шагу.

Добравшись до дома Тессы, Ганс первым делом сменил испачканный в грязи костюм на полотняные штаны и рубашку, затем принялся стирать с пола нарисованные им недавно символы, убрал свечи, вернул на место образ богоматери, оправил диван и подушки, собрал бумаги.

Прибрав комнату, Ганс внимательно оглядел её в поисках какого бы то ни было беспорядка. Но все вещи, казалось, лежали на своих местах. Тогда Ганс Люсьен прошел к камину и поворошил угли кочергой, желая удостовериться, что они не тлели (он не стал растапливать камин после прихода). Слегка отряхнув кочергу от приставшей сажи, Ганс прислонил её к стене и направился на кухню.

Здесь юноша бережно расставил посуду по местам, закрыл плотно все дверки шкафчиков, после чего расправил скатерть на столе и задвинул все стулья. Убедившись, что и здесь наведен полный порядок, Ганс поднялся по ступенькам на второй этаж. Остановившись у двери, юноша прислушался, как гулко и быстро забилось его сердце. Сглотнув подступивший к горлу ком, Ганс взялся за ручку и отворил дверь.

Тут было все так же, как он оставил, уходя: придвинутый к кровати стул, скрипка, лежащая на столе, оставленные раскрытые ноты, огарки свечей, ведро на подоконнике... С одной только разницей – Тесса больше не лежала на кровати. Поборов начавшую снова подниматься внутри бурю, Ганс поспешно застелил кровать, резкими движениями расправив складки на покрывале, собрал огарки свечей, раздвинул мебель по своим местам…

Собрав все исписанные бумаги, на которых они с Тессой разговаривали в последнее время, Ганс сложил их в небольшой ящик, куда прибрал и нотные тетради из гостиной. Признав, что теперь и в этой комнате все на местах, Ганс забрал ящик, сложил скрипку в футляр и спустился вниз.

Юноша собрал все свои вещи и вынес их на улицу. Найдя ключи, Ганс вышел, закрыл за собой дверь и некоторое время просто стоял, глядя на замочную скважину.

Окинув взглядом свои нехитрые пожитки, Ганс наклонился и протолкнул ключ в небольшую щель под дверью так, чтобы его никто не смог достать. Подняв ящик и скрипку, юноша направился на старый чердак, который служил ему кровом уже множество раз. Там, прислонившись спиной к старой печной трубе, Ганс провел остаток ночи, перечитывая письма, свои и Тессы. Вздремнув несколько часов перед рассветом, он поставил ящик с бумагами к прочей валявшейся на чердаке рухляди, прикрыл его сверху старой занавеской, взял скрипку и ушел.

Юноша смутно помнил, откуда он пришел первый раз в город, но не сомневался, что найдет нужную дорогу. Выйдя на старую пристань, Ганс оглянулся на заводские трубы и дым, опускающийся на дороги, и поспешил прочь.

====== Глава 27. ======

Было слышно, как листья, мягко шурша, отрывались с веток и, легонько касаясь земли, скользили по её поверхности, уносимые ветром. Там и тут, звеня, падали на оголенные камни капельки вчерашнего дождя. Вот до острого слуха охотника донеслось тяжелое хлопанье птичьих крыльев. Осторожно ступая по жухлой листве, птица приближалась. Охотник затаил дыхание, сжав сильнее конец бечевки в руках.

Некогда белая ткань слегка затрепетала под дуновением легкого ветерка. Птица насторожилась и отступила назад на несколько шагов. Ветер снова стих. Охотник, который из своего укрытия не мог видеть, как осторожно птица рассматривает приготовленную приманку, только лишь слышал, как она переминается с ноги на ногу в нерешительности подойти.

Вот, наконец, птица решилась. Подлетев, она схватила положенную приманку; охотник резко дернул за бечевку; птица, не успев опомниться, оказалась пойманной в белый кокон и отчаянно затрепыхала крыльями, пытаясь вырваться. Выскочив из своего убежища, охотник бросился к пойманной добыче, по пути сматывая бечевку и подтаскивая дрожащий кокон к себе, затем, просунув руку в небольшое отверстие в ткани, взял птицу за ноги и вынул на свет. Это была прекрасная молодая куропатка. Оглянувшись, охотник приметил небольшой камень, пошарив рукой в опавшей листве рядом с которым, он нашел кремниевый осколок поменьше. Прислонив птицу к плоской верхушке валуна, охотник сделал резкое движение рукой и оглушил птицу ударом камнем по голове. Из треснувшего черепа брызнул мозг, испачкав руки охотника. Мышцы крыльев убитой куропатки ещё некоторое время сокращались, отчего казалось, будто бы сейчас эта птица с проломленным черепом взлетит и бросится прочь.

Охотник выждал несколько минут, утерев со лба выступившие капли пота, затем, держа за лапы в одной руке убитую птицу, другой собрал с земли брошенную ткань и бечевку, поднял небольшой дорожный рюкзак и закинул его за спину.

Почти бесшумно двигаясь по мокрой листве, охотник направился к ручью. Бросив рюкзак рядом с остальными вещами, оставленными здесь ещё прошлым вечером, охотник присел на колени и, встряхнув птицу, с головы которой сорвались несколько капель крови, принялся ловко ощипывать её. Желтовато-коричневые перья уносились прочь, подхватываемые ветром. А когда же они касались воды, то на мгновение замирали, а затем, медленно вращаясь, уплывали вниз по течению. Очистив тушку от перьев, охотник достал из рюкзака нож и вспорол птице брюхо. Выпустив внутренности, он пальцами вычистил из неё остатки крови и кишок. Проделав эту нехитрую операцию, охотник опустил тушку в прохладную воду ручья. Кристально чистая струя тут же окрасилась в ярко-алый цвет. Вода, подкрашенная кровью, бурлила и пенилась, образуя красновато-радужные пузырьки, когда сталкивалась с небольшими камнями.

Когда вода, омывавшая птицу, вновь стала приобретать прозрачность, охотник вытащил тушку и отложил в сторону на заранее приготовленный чистый кусок ткани.

Опустив испачканные в крови и мозгу руки в воду, охотник передернулся от холода, но тут же принялся старательно отмывать пальцы. Затем, зачерпнув горсть воды, он умыл лицо, покрытое слоем засохшей грязи и пота и шею. Задержав дыхание, он резко опустил голову в воду. Простояв склонившись над ручьем с полминуты, он разогнулся и пригладил назад волосы, с которых ручейками стекала ледяная вода на впавшие щеки, после чего протер воспаленные от дыма и бессонницы глаза.

Встав, он наложил невысокую кучку хвороста на вчерашнее костровище, насадил тушку куропатки на предварительно вычищенный и обструганный кол и разместил над огнем. Сняв в себя брюки и подобрав с земли рубашку, с помощью которой несколько часов назад ловил куропатку, он прополоскал их в воде и развесил на засохшем кустарнике недалеко от огня.

Пододвинув большой округлый обломок дерева, обожженного молнией, ближе к огню, охотник присел на него и принялся растирать замерзшие пальцы.

Дожидаясь, пока приготовится обед, Ганс с грустной ухмылкой вспоминал то, чем он был ещё около недели назад. Суровая действительность, в которой ему приходилось выживать теперь, за столь короткий срок изменила облик его души, сделав её холодной и жестокой.

Утром он просыпался за несколько часов до рассвета и отправлялся на поиски пищи. Порой ему удавалось поймать и зажарить птицу, как сегодня, и это было большим праздником, порой за целое утро ему не удавалось сыскать ничего съедобного и тогда приходилось довольствоваться горсткой ягод, которые юноша собирал по дороге или же отлавливать ящериц, коих в этих местах было великое множество.

После утренней охоты Ганс возвращался на место вчерашней стоянки, обедал, собирал вещи, выходил на грунтовую дорогу и шел по ней до вечера. Как только начинало темнеть, юноша сворачивал в лес, углублялся в чащу на несколько миль и обустраивал новую стоянку. Юноша прекрасно видел в темноте, поэтому даже после захода солнца он с легкостью запоминал местность, собирал хворост и приглядывал места для завтрашнего утреннего промысла. Совершив все необходимые приготовления, юноша разводил костер и доставал скрипку – единственное, что больше всего берег в этом путешествии. Тихонько наигрывая новые мелодии, которые зарождались в его сердце, переполненном звуками шелеста листвы, пересвиста лесных птиц, журчания воды в ручьях, Ганс погружался в свой собственный мир гармонии и спокойствия, где его душа, уставшая от волнений внешнего мира, находила покой и отдохновение.