Люси Салливан выходит замуж

Мама позвонила им.

— Машина будет через пятнадцать минут, — доложила она о результатах переговоров.

Мы сели вокруг стола и стали ждать. Атмосфера была напряженной. Мы с Дэниелом старательно делали вид, что ничего не изменилось, что мы по-прежнему наслаждаемся своим пребыванием здесь, а на самом деле ловили каждый звук, доносящийся с улицы: не подъехала ли машина? Мы молчали. Я решительно была не в силах придумать, что сказать, чтобы разрядить обстановку. Мама вздыхала и говорила всякие глупости вроде «ну что ж». Никто на свете не умел говорить «ну что ж» и «может, еще чаю?» с такой горечью, как она.

По моим ощущениям, прошло не менее десяти часов, когда мне наконец показалось, что у дома притормозила машина. Я подскочила к окну проверить, так ли это.

В этой фирме все такси были старыми развалинами, по большей части — «шкоды» и «лады». И точно: у калитки стоял древний грязный «форд-эскорт», и даже ночная тьма не могла скрыть пятна ржавчины на его кузове.

— Это приехало наше такси, — крикнула я, схватила пальто, обняла папу и прыгнула в машину.

— Привет, я Люси, — сказала я водителю. Так как нам придется провести вместе достаточно долгое время, то имеет смысл познакомиться, решила я.

— Хасан, — улыбнулся он в ответ.

— Сначала остановимся на Ладброук-Гроув, — сказала я.

— Не много английский, — сообщил Хасан извиняющимся тоном.

— О!

— Parlez-vous français? — спросил он.

— Un peu, — ответила я. — А ты parlez français? — спросила я у подоспевшего Дэниела.

— Un peu, — ответил он.

— Дэниел, это Хасан. Хасан — Дэниел.

Они пожали друг другу руки, и Дэниел начал терпеливо объяснять, куда нам хотелось доехать.

— Savez-vous трассу А40?

— Э-э…

— Ну, a savez-vous центральный Лондон?

Полное непонимание во взгляде Хасана.

— Вы когда-нибудь слышали о Лондоне? — мягко спросил Дэниел.

— А, да, Лондон, — засияло лицо нашего таксиста.

— Bien! — обрадовался и Дэниел.

— Лондон — столица Объединенного Королевства.

— Точно.

— Население Лондона составляет… — продолжал Хасан. — Вы можете нас туда отвезти? — спросил Дэниел. Судя по его голосу, он начал немного волноваться. — Я под скажу вам, куда сворачивать. И дам много денег.

И Хасан повез нас, руководствуясь подсказками Дэниела «a droit» и «a gaushe».

— Слава богу, все позади, — вздохнула я, когда ночь поглотила фигуру моей матери, машущей нам вслед.

— А по-моему, мы очень приятно провели вечер, — сказал Дэниел.

— Не смеши меня, — фыркнула я.

— Во всяком случае, я.

— Как это у тебя получилось? С этой… с этой… противной старухой?

— Если я верно тебя понял, ты говоришь о своей матери. Мне она не показалась противной.

— Дэниел! Она ни разу не упустила возможности уколоть меня.

— А ты ни разу не упустила возможности разозлить ее.

— Что? Да как ты смеешь? Я — самая преданная дочь, и я прощаю ей все ее нападки.

— Ничего подобного, Люси, — рассмеялся Дэниел. — Ты сама заводишь ее и причем делаешь это нарочно.

— Я даже не понимаю, о чем ты говоришь. И вообще тебя это не касается.

— Отлично.

— И с ней так скучно! — почти немедленно продолжила я. — Без конца талдычит про свою химчистку. Нам-то какое дело?

— Но…

— Что?

— Я даже не знаю… Мне кажется, что она одинока. Ей не с кем поговорить…

— Может, она и одинока, но она сама в этом виновата.

— …только с твоим отцом. Она выходит хоть куда-нибудь, ты не знаешь? Кроме работы, разумеется.

— Не знаю. Вряд ли. А главное — мне все равно.

— В ней столько юмора и задора, ты согласна?

— Нет.

— Нет, правда, Люси. Она ведь совсем еще не старая.

— Старая кошелка.

— С тобой невозможно разговаривать, — вздохнул Дэниел. — Ты так упряма. Она вовсе не старая кошелка. У нее очень привлекательная внешность. И ты похожа на нее.

— Дэниел, — зашипела я, — это худшее из всего, что мне когда-либо кто-либо говорил.

Он лишь засмеялся:

— Дурочка.

— Но вот папу я навестила с удовольствием.

— Да, и сегодня он был довольно мил по отношению ко мне, — сказал Дэниел.

— Он всегда мил.

— При прошлой нашей встрече он вел себя совсем иначе.

— Как это?

— Он называл меня английским отродьем и обвинял в том, что я украл его землю и угнетал его семьсот лет.

— Он не имел в виду лично тебя, — попыталась я утешить Дэниела. — Ты просто был для него символом.

— И тем не менее мне было не очень приятно, — стоял на своем Дэниел. — Я в жизни своей ничего не украл.

— Ничего-ничего?

— Ничего.

— Даже когда был маленьким мальчиком?

— Гм… даже тогда.

— Ты уверен?

— Уверен.

— Совершенно уверен?

— Ну более-менее.

— Ни одной конфетки в магазине?

— Нет.

— Извини, я не расслышала, что ты сказал?

— Нет!

— И совсем не обязательно так кричать.

— Ну хорошо, хорошо. Да! Ты, наверное, намекаешь на тот случай, когда мы с Крисом стащили с прилавка те ножи и вилки.

— Э-э… — Я ни о чем таком и не подозревала, но Дэниела уже было не остановить.

— Ты ничего мне не прощаешь! — с жаром набросился он меня. — Ты вытягиваешь из меня буквально все! Почему у меня не может быть секретов…

— Зачем вам нужны были ножи и вилки? — перебила я его.

— Ни зачем, а что?

— Но… зачем вы их украли?

— Просто так.

— Не понимаю.

— Мы их украли не потому, что они были нужны нам, а потому, что мы могли их украсть. Нам хотелось попробовать, получится у нас или нет. Нам был важен не результат, а процесс.

— А-а.

— Поняла?

— Кажется, да. И что ты с ними сделал?

— Я подарил их маме на день рождения.

— Ах ты свинья!

— Не только это, — торопливо добавил он. — Еще кухонный таймер. Нет-нет, не подумай ничего такого, за таймер я заплатил. Не надо так смотреть на меня, Люси!

— Я смотрю на тебя так не потому, что думаю, будто ты украл еще и таймер. Это потому, что ты подарил его маме. Разве можно дарить женщинам такие подарки?

— Но я был еще очень юн, Люси, и не знал, что можно дарить, а что нельзя.

— И сколько лет тебе тогда было? Двадцать семь?

— Нет, — рассмеялся он. — Шесть.

— С тех пор ты не сильно изменился, да, Дэниел?

— В каком смысле? По-моему, я больше не ворую столовые приборы, чтобы подарить маме на день рождения.

— Нет, я имею в виду, что для тебя по-прежнему процесс важнее результата.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — обиделся Дэниел.

— Все ты понимаешь, — пропела я, довольная, что досадила ему.

— Не понимаю.

— А вот и понимаешь. Я тебя раздражаю?

— Да.

— Я говорю о женщинах, Дэниел. О женщинах и о тебе. О тебе и о женщинах.

— Я так и думал, — сказал он, сдерживая улыбку.

— Ты берешь их, потому что ты можешь, а не потому, что они нужны тебе.

— Нет.

— Да.

— Люси, говорю тебе — нет.

— А как же Карен?

— Что — Карен?

— Насколько она тебе нравится? Или ты просто развлекаешься с ней?

— Она мне очень нравится, — горячо произнес он. — Правда, Люси. Она очень умная, и с ней интересно, и она красивая.

— Честное слово? — строго спросила я.

— Честное слово!

— Значит, у тебя с ней серьезно?

— Да.

— Хорошо. — Небольшая пауза. — Хм… а ты… ну ты… влюблен в нее? — осторожно спросила я.

— Я ее слишком мало знаю, чтобы влюбиться.

— Ладно.

— Но я стараюсь.

— Понятно.

И снова наступило неловкое молчание. Я не знала, что сказать. В наших с Дэниелом отношениях такого раньше никогда не случалось.

— Папа сегодня был какой-то тихий, — сказала я наконец.

— Ага, даже не спел ничего.

У меня возникло неприятное ощущение, что Дэниел посмеивается над моим папой, но я не хотела уточнять, так ли это на самом деле, чтобы не расстраиваться.

Тем временем мы подъехали к моему дому.