Стану Солнцем для Тебя (СИ)

Мариша была рада видеть всех.

Вся семья периодически наведывалась. У них будто расписание какое-то было, одна остаться не могла. На полчаса, не больше, а потом кто-то приходил и начинался дурдом.

Все старательно не затрагивали тему Кости и их ссоры,- а тот их разговор можно так назвать. Все улыбались, рассказывали новости. Папа, например, занялся вплотную рестораном, Рита его пилила за то, что себя он не бережет, но конечно понимала, что Саныч не из тех мужчин, которые смогут сидеть на пенсии: копаться в саду или на грядках и, периодически выезжать на рыбалку/охоту. Пилила так, для профилактики. Они были счастливы. Папа так уж точно: глаза сияли, улыбался, за руку Риту держал постоянно. Похоже, она стала для него опорой, не давала отчаяться, когда Марина была в коме.

Мариша была в палате одна, и никто этой ее улыбки увидеть не мог, если только охрана заглянет, но они не скажут никому.

Была рада за папу.

«Папа» ... раньше всегда говорила «отец», а сейчас почему-то не могла так официально и грубо сказать. Своего старика, несмотря на все разногласия и споры в прошлом, она очень любила и была рада его счастью.

С мамой все было сложней. Мама - это мама. Осунулась, похудела, но ей это даже на пользу пошло, она давно собиралась сбросить вес, да все не выходило.

Почему-то после болезни, с мамой стало еще сложней, чем раньше. Их никогда нельзя было назвать подругами, у них были не слишком близкие и доверительные отношения, Бог знает, по какой такой причине, но это правда. Душевной близостью и не пахло. Иногда вообще казалось, что они просто хорошие соседи, помогающие друг другу в сложной жизненной ситуации: мама сидела с Ильей - Марина платила ей деньги. Грубо, зато правдиво. Вроде Марина и не стремилась что-то менять, но почему-то сейчас особенно остро ощущалось все это... Нехватка материнской ласки, что ли? Сама не знала, почему вдруг начала думать об этом, просто пришло в голову, и там так и осталось. Да, мама переживала эти месяцы, была напугана и несчастна, но при этом... Было какое-то притворное радостное выражение у матери на лице, когда та приходила навестить Марину. Странно. Может у нее что-то случилось просто, но мама не хочет ее беспокоить? Так у нее же Руслан есть, или дело как раз в нем? По ходу, придется спрашивать в лоб.

Таня с Димой жили новой семьей, у них никаких особых изменений, кроме того, что Кирилл с головой окунулся в учебу, и не было. Так только, какие-то рабочие моменты, а у Марины голова начинала пухнуть при мысли, сколько всего на работе без нее произошло. Пусть Костя и сказал, что следил, и Таня это подтвердила. Но ей нужно было проверить самой, убедиться, вникнуть. По-другому она не могла просто, и все. Точка. Она так привыкла жить...

Артем не мог нарадоваться на свою прелестную дочку, отец семейства хоть и выглядел помятым, но был безумно счастлив. Даже вдвойне, можно сказать. За нее и за себя самого. Ему крупно подфартило, как он сказал. Марина очнулась, жена счастлива, дочь растет, теща не пилит, на работе все гуд... Фарт. Только попросил ее пока поостеречься и быть бдительной, не подставлять спину...

К ней даже Олег заглядывал со своей зазнобой.

А вот кого не дождалась так это Савы с Викой. Спросила потом у Артема. Узнала про смерть Катерины Михайловны, что они сейчас там оба. Хотела позвонить, но не знала, что сказать, и как. Решила подождать каких-то новостей, а потом уж звонить будет. Главное: они в курсе, что она очнулась, и поводов для беспокойства стало на один меньше.

К чему все эти мысли?!

Ей было стыдно. Стыдно за свой срыв и за свои слова, что выставила Костю непонятно кем и наговорила кучу всего. Действительно стыдно. Впервые за очень-очень много лет.

А все Илья.

Два дня Костя привозил его к ней, но сам в палату не заходил, ждал в коридоре. Обижен был, видимо, или просто не хотел ее видеть.

Вчера ее это даже не взволновало, ну если только чуть-чуть, капельку. Кольнуло обидой душу, не больше. Но она быстро очнулась и принялась с энтузиазмом расспрашивать сына про новую школу, одноклассников, предметы, учителей.

Илья был доволен. Он учился с новыми ребятами, пусть они были его старше, но не позволяли себе его как-то задевать. Подкалывали, шутили, но не зло и не грубо. Нормально, как все дети. Сын был счастлив.

Рассказывал ей новости взахлеб. Она вообще его таким впервые видела. Чтобы столько эмоций сразу. Он не скрывал от нее свои чувства, говорил, как есть. Признался, что ему понравилась девочка, с которой за парту посадили, сказал «умная и смешная». А еще добрая.

Обычная школа, без наворотов и понтов. И ее сын безумно счастлив, питаясь в школьной столовке горячими бутербродами с сыром и черным чаем за десять рублей. Вот так.

Илья ее касался. Постоянно. Все время, что был в палате с ней, а это часа два в день, не меньше. Трогал ее ладонь, мог залезть на кровать, лечь на грудь и слушать, как сердце бьется.

Молчал и слушал. Считал пульс. Потом снова принимался что-то рассказывать.

Марина в жизни бы не подумала, что такие перемены произойдут с ее ребенком. Горе его встряхнуло, толкнуло вперед, а Костя помог ему освоиться.

Совесть начинала ее грызть и жалить сильней.

Но пока она молчала. Ничего не говорила. Думала. Подбирала слова то ли для извинения, то ли для разговора по душам.

Так была устроена ее жизнь, что бескорыстие встречалось редко. Настоящие чувства были проверены временем. Будь то дружба или любовь.

У нее было мало поводов для доверия людям, она столько успела повидать за время работы: злости, алчности, ревности. Да много чего было. И вот так просто взять и поверить в его «люблю» не могла. Не могла и все тут. Ее на этих словах перемкнуло просто. Когда он это понял? Как это произошло? Раньше что-то он такими словами не бросался. А если все это продиктовано тем, что она чуть не умерла, и было произнесено на эмоциях? Значит, пройдет. В конце концов, она просто женщина и ей тоже хочется, чтобы ее любили и принимали такой, какая есть: со всеми своими отрицательными чертами, властностью, хроническим трудоголизмом.

Она хотела его любви, и тем соблазнительней было поддаться его словам. И попробовать что-то выстроить. Но было слишком много этих самых «но» и «если».

Правда, для себя самой оправдание: я не могу рисковать из-за сына, - уже не работало. Время наглядно показало, что, Костя, даже если в пух и прах разругается с ней, Илью никогда не бросит. Между ними крепкие узы, связь, которую она, к примеру, с собственными родителями не ощущала. А вот эти двое как-то сумели срастись душами так, что разорвать не выйдет.

Страшно было из-за всего.

Она чувствовала, что где-то внутри пока еще глубоко, но уже готова извиниться перед Костей. Сказать «прости, ты был прав, я тебя понимаю».

На самом деле понимала.

Уже не злилась как прежде. И была благодарна за то, что рискнул. Ведь теперь она живая. Не надо просыпаться с мыслью: а вдруг этот день последний?! И засыпать так же. Она стала свободной от обстоятельств. Вот только к свободе оказалась не готова. Свершилось чудо, а что с ним делать дальше еще не разобралась.

У нее сейчас даже проблем, как таковых, не было. Только надо было придумать, что делать с Разецким, может посоветоваться с Савой, когда он будет готов говорить о деле, тоже ж не железный. Врачи пока запрещали работать, только сидеть дома и не нервничать. Все!

Зашибись, рекомендация. Но, с другой стороны: они все давно сделали, в груди стучит здоровое сердце. Остальное дело за ней. Не перетруждаться, беречь себя, физическую нагрузку можно, но не сильную. Не злоупотреблять алкоголем, и пока не беременеть. Класс! Особенно последнее. Можно подумать, она еще когда-нибудь согласится стать матерью и снова пережить тот ад. Никогда!

С Костей нужно было обязательно поговорить и донести до него мысль: пусть не давит и даст ей время все осознать и переварить, и может у них что-то получится.

Глупо было отрицать от самой себя, что она не просто думает о нем, вспоминает и хочет. Вся его эта забота, старания, находили отклик в душе. Ей было приятно. В груди теплело, и плевать было, что она сгоряча ему наговорила. Даже сомнительное замужество не бесило как раньше, веселило скорей.