Полный привод, или Километры вдоль нормальности (СИ)

В день похорон погода случилась самая неподходящая, даже, можно сказать, отвратительная — тучи нагло и лениво «расселись» по вершинам сосен в лесу, который неплотной стеной окружал город почти со всех сторон, и из этих «лентяек» лился вовсе и не дождь, а мокрая пыль, холодная как тело покойника и лёгкая как покрывало на его гробу. Поэтому неудивительно, что на кладбище за гробом пошли еще меньше человек, чем присутствовало на отпевании в церкви.

Жаклин выдержала всё стоически и то и дело поглядывала на Чарльза — за одну ночь, проведенную возле тела матери, у мужчины залегли заметные, так называемые «унылые» морщины от крыльев носа к уголкам губ. Понятно-он переживал, но это оказалось ещё не всё — у него имелся повод винить себя, что так и не навестил мать, которая его звала и ждала еще с лета. Девушка боялась даже представить себе, что он сейчас чувствует.

Чарльз потерял отца незадолго до своей женитьбы, то есть около трёх лет назад. Томас Рочестер, страдал болями в сердце и умер на шестьдесят седьмом году жизни от инфанкта. И вот сейчас от Чарльза ушла еще и мать. А он даже не нашел время повидаться с ней и порадовать её своим присутствием перед кончиной. Конечно же, никто не думал, что такое случится, но так случилось. И уже ничего не вернуть и не изменить.

Жаклин знала, как терять родителей, и видела, что муж просто раздавлен. Она понимала, что в таком состоянии помочь может только время — оно не вылечит, но привыкнуть всё-таки позволит. Девушка даже хотела улучить момент и поговорить с супругом, немного оправдать его в его же собственных глазах, но не смогла — вокруг всегда суетились люди, а когда они оставались наедине, у неё вылетали из головы почти все тщательно подобранные слова утешения, а те, что не вылетали, застревали в горле.

К тому же рядом с ними постоянно находилась Мери, которая, справедливости ради нужно было признать, выглядела ненамного лучше своего брата — встретившись с золовкой по приезду, Жаклин её попросту не узнала. Единственное слово, которым она могла бы описать сейчас весь облик этой женщины — «жалкая». От чопорной и принципиальной директрисы горе не оставило и камня на камне. Перед девушкой предстали «руины» Меринелл Уитни, женщина, действительно, вызывала сочувствие.

Нет, она не плакалась всем подряд в жилетку и не бросилась к приехавшему Чарльзу на грудь за утешениями, а скорее даже наоборот — как-то еще больше отстранилась от окружающих, и даже родной брат исключением не являлся. Но это не та отстранённость, при помощи которой страдалец приготовился сам, своими силами, справиться с несчастьем, отнюдь. Это была отстранённость человека, который предпочел полностью погрузиться в своё горе, отдаться ему на откуп и при этом чётко отслеживал, чтобы ни один нюанс в его состоянии не ускользнул от внимания всех сочувствующих.

Жаклин с удивлением наблюдала, как женщина постоянно старалась быть у всех на виду и в центре внимания, что, конечно же, не составляло ей особого труда, ибо на ней лежала ответственность за похороны и решение всех вопросов, связанных с этим печальным событием. В разговорах же у Мери сейчас присутствовала только одна тема — одиночество. Она постоянно напоминала, что осталась одна, говорила только об одиноких и бездетных подругах и знакомых, и уже, видимо, вот-вот приготовилась обозлиться на весь белый свет. Жаклин поставила себе галочку в голове поговорить с Чарльзом о его сестре — может, стоит пригласить её к ним в гости.

Когда они перед отъездом, в последний раз ходили с супругом на могилу миссис Рочестер, пройдя по городу, теперь уже при тёплой солнечной погоде, Жаклин, глядя на заметно более буйную для Англии в целом растительность её юга: на дикий виноград и хмель, увившие приземистые старенькие, но ухоженные домики в английском стиле; светлую зелень лужаек; красивые сиреневые ягоды калликарпа; приятную глазу желтизну ландышевого кустарника; свежие, только что зацветшие розовые и кремовые нежные цветки морозника, на всем известные, но от этого ничуть не менее радующие глаз, рододендроны, думала о них с Чарльзом и о себе с Александром.

Как витиевата и многолика жизнь. При разных ситуациях и обстоятельствах люди поворачиваются к себе и окружающим разными, иногда, противоположными гранями. По-разному оценивают цели, желания и поступки. Насколько человек сложен в своих проявлениях, до какой степени он, зачастую, далёк от логики и как же эта хаотичность и неоправданность поведения на самом деле иногда правильна и оправдана.

Уехав именно сюда, на край острова, выдернутая из круговорота своих дней, из выработанных укладом жизни привычек и расписаний, она вспоминала свою жизнь в Оксфорде как бы со стороны и воспринимала её как-то уже по-другому. Причем, обе её стороны.

А может быть, к этому её подтолкнула не только отдалённость местности, но еще и похороны свекрови. Так получилось, что тема смерти присутствовала в её жизни с девяти лет, после гибели папы и мамы. Да к тому же у них в приёмном покое, к счастью, очень и очень редко, но всё-таки случались смертельные случаи, поэтому девушка время от времени задумывалась по этому поводу. Сталкиваясь с тем, что обрывается чья-то жизнь, невольно начинаешь и в своей переосмысливать всё и вся. И даже не всегда важно, какое значение имел для тебя ушедший человек, какую роль он сыграл в твоей жизни, всё равно перед фактом смерти чётче проступают границы, проще становятся оценки и оттенки, понятней и очевидней приоритеты и мотивы.

Смерть — это завершение жизни, а непоправимость и необратимость делает её чудовищно результативным в плане рефлексии. Когда для кого-то в одночасье теряют актуальность, как цель, так и средство, ошибки и правильные поступки, многое ставится под вопрос, со многого вопросы снимаются, ты тоже начинаешь примерять ситуацию на себя. Даже если очень смущает цена вопроса.

Поэтому ничего удивительного, что Жак в голову стали приходить плохие мысли — то самое, знаменитое «Mеmento mori».

«А я ведь тоже могу умереть. Завтра меня может сбить машина. Или послезавтра. А у Алекса на следующей неделе может обнаружиться… даже мысленно не буду произносить названий».

После подобного рода допущений ей уже не казалась такой уж чудовищной и непреодолимой их разница в возрасте. Сейчас для неё это показалось как… «пыль дорог». Но этого мало, теперь девушка уже не сомневалась, что всё сделала правильно, вспоминая свои попытки стать ближе к человеку, которого полюбила с первого взгляда, а значит, просто так, ни за что, ведь всем известно, что именно любовь с первого взгляда является безусловной, как любовь детей и животных.

Пусть даже сейчас он где-то с этой Анной или еще с кем-то, но это уже его, Александра, выбор, его право, а со своей стороны она всё делала правильно, как ей казалось теперь.

Конечно же, Жак и сейчас продолжала сомневаться, что вообще когда-нибудь сможет быть вместе с ним, сумеет наложить одна на другую их линии жизни.

«Если наши дороги и пройдут где-то рядом, то как встречные на шоссе, разделённые двойной сплошной. Ему ещё учиться и взрослеть, набираться ума, а мне уже пора жить здесь и сейчас».

Но всё-таки отсюда, с самой окраины страны, Жаклин полностью внутренне согласилась со своими попытками связать судьбу с этим парнем и видела в этом гораздо больше смысла и созидания, чем в желании забыть его. Последнее ей теперь казалось разрушительным и противоестественным. А еще, плюс ко всему, имея перед собой теперешний пример Мери, да и Чарльза тоже, девушка подумала, что не исключено, что когда-нибудь её жизнь станет правильной только благодаря этим, с первого взгляда неправильным, поступкам.

Что же касательно её семьи с мужем, то вот тут-то, даже при взгляде со стороны, мысли и ощущения миссис Рочестер не сдвинулись ни на йоту. И дело состояло даже не в том, что этот мужчина стал для неё теперь посторонним и чужим, совсем нет. Он ей как-то в один момент сделался незнакомым, неузнаваемым и, что самое главное, абсолютно неинтересным. Ей подвернулась хорошая возможность сблизиться с супругом вокруг такого горя, но Жаклин её не использовала и даже не собиралась — она теперь не видела в этом никакого смысла, признавшись самой себе, что понимает Чарльза, знает, каково ему сейчас, но сочувствует ему ничуть не более чем любому другому человеку, потерявшему мать. И сколько не искала в себе чего-то большее, не находила.