Брачный сезон, или Эксперименты с женой

- А вообще-то я вас, мужиков, понимаю. Вы ведь существа консервативные. Как привыкнете к чему-нибудь, так вас, как слепого от теста, - не оттянешь.

- Что это ты имеешь в виду? - озадаченно отозвался я.

- А то, что ты просто-напросто привык к этим письмишкам. Баба в своем Орехове мучается, тебе на это, разумеется, наплевать. А теперь у него, видите ли, ниша пропала, - перешла она неожиданно на третье лицо и на крик.

- Да если хочешь знать, я даже рад за нее!

- Ну еще бы. - Мадам Колосова внесла в комнату две дымящиеся чашки с кофе. - Нет бы самому жениться, коню здоровому. Впрочем, она тебе, конечно, не пара. Или ты уже собирался на четвертый год переписки стать сельским учителем?

- Это город, - подчеркнул я. - И ничего я не надумал...

- Так о чем же тогда разговор?

Катька отвернулась от меня и стала щелкать телевизионным пультом. Чем она при этом руководствовалась, я никогда не знал. Наконец на экране возникла какая-то дряблая морда и начала вещать на английском (на Катькином балконе висела тарелка).

И тут я задумался. Как гоголевский Подколесин. Жена, уют, детишки. Впрочем, детишки - это уж чересчур. Но действительно, почему я не женюсь?

- Кать, - позвал я подругу. Она недовольно оторвалась от биржевых новостей. - Так мне ведь никто не предлагает...

- Чего не предлагает?

- Ну жениться...

Катьку мгновенно оторвало от дурацкого ящика. Что-что, а чужие судьбы она устраивать любила.

- Так наш малыш жениться захотел?

- А почему бы не попробовать? Что я, хуже других, что ли?.. попробовал пошутить я.

- А ты знаешь, что брак - дело серьезное? Ты это уже проходил в своей школе?

- Да проходил, проходил...

Мадам Колосова как-то обиженно взглянула на меня.

- Так ты что, и правда надумал?

Я принялся суетливо хлебать кофе, усердно делая вид, что ничего не произошло.

- Серьезно? - продолжала допытываться Кэт.

- А почему нет?

- Тогда ты самый настоящий осел! - Дряблая морда внезапно исчезла с экрана, вместо нее побежали какие-то непонятные столбцы. - У порядочных людей в твоем возрасте уже внуки...

- Это дело наживное, - беззаботно отмахнулся я.

- Но для этого необходимо иметь на примете ту идиотку, что согласится хотя бы теоретически стать бабушкой внукам такого болвана, как ты.

- Вот на тебе бы я женился, - мечтательно протянул я.

- Ты?!

- Я.

- Ты что же, делаешь мне предложение?

Я завилял, забормотал, стал отхлебывать кофе, вино, курить, поправлять очки... Не люблю прямоты. Кэт внимательно следила за моими манипуляциями. Наконец ей надоело, и она погрозила мне тонким пальцем.

- Ну то-то же! Впрочем, есть у меня одна безмозглая. Под стать тебе. Или ты, может, уже кого наметил на роль жены? Кроме меня, конечно?

- Да нет, в общем-то, - опешил я от столь внезапного поворота.

- Тогда записывай телефон!

- Да зачем мне телефон-то? - взмолился я.

- Так ты что, собираешься ей письма писать? С нашей девушкой этот номер не пройдет.

- Но что я ей скажу?

- Она сама тебе все скажет, мямля! Это я беру на себя, - уверенным тоном заявила Кэт, нацарапала что-то на бумажке и добавила: - А теперь проваливай. Не знаю, как тебе, а мне завтра на работу.

Глава 3

На работу - как на праздник

Утром засияло солнце. "С чего бы это, - подумал я. - Неужели грядут какие-то свершения?"

Но свершений, по-видимому, не гряло. Я, как обычно, отправился на урок и в троллейбусе умудрился подвернуть ногу.

- Держите сынка! - крикнула какая-то бабка. - Расшибется!

- Да где ж тут расшибешься, - мрачно буркнул здоровенный мужик. - Тут иголке-то негде упасть. А тем более - такому амбалу...

Ну вот, начинается. Уже оскорбления. Выходит, солнце обмануло меня. Я выбрался из троллейбуса и захромал к мрачно-кирпичному зданию школы.

В учительской уже сидел неприятный тип - физкультурник Мухрыгин, в неизменном адидасовском костюме, - и подбрасывал на классном журнале облупленный волейбольный мяч.

В свободное от уроков время Мухрыгин подрабатывал охранником на автостоянке. Мы с ним в школе были единственными представителями мужского пола. Если, конечно, не считать престарелого директора, а по совместительству учителя физики, алгебры, геометрии, астрономии, химии и географии, Константина Кузьмича Рогожина по кличке "К в кубе" (то есть "Константин Кузьмич - козел"). Вряд ли "К в кубе" был сведущ во всех этих предметах, но у него имелась относительно молодая жена, пяток детей и еще, как поговаривают, алименты. Так что приходилось стараться.

- Салют, Арсентьич! - Мухрыгин звал меня почему-то именно так. - Ну что, не надумал еще ко мне на замену? Гляди какую ряху отъел...

Опять. Похудеть всем назло, что ли? Впрочем, это дежурная шутка нашего физкультурника. Я на нее давно уже не реагирую.

- Все шутишь, - отозвался из-за створки шкафа Константин Кузьмич, - а знаний-то нет!

А это уже неизменная директорская поговорка. Я перевел взгляд к окну. Там сидели наши дамы.

Я посмотрел в небесные глаза Сонечки - учительницы биологии, которая славилась особым цинизмом не только по отношению к заспиртованным тварям, украшавшим ее кабинет, но и по отношению к вполне живым ученикам, - и отвесил ей поклон:

- Здравствуйте, Софья Петровна.

Престарелая истеричка (вернее, историчка, но и истеричка - тоже) завуч Римма Игнатьевна никак не отреагировала на мое появление.

- Здравствуйте, Римма Игнатьевна, - поприветствовал я ответственную за учебный процесс.

- Доброе утро, Васильев, - нехотя ответила она.

Я пошарил глазами по углам учительской. Самого приличного человека из всей этой кодлы - учительницы английского с длинным именем Марианна Александровна Преображенская - здесь не было. У форточки рядом с кактусом никто не курил. То-то, я смотрю, все такие спокойные. Из учителей курили только я да Марианна.

Я хотел было нарушить идиллию и примоститься рядом с кактусом. (Надо же хоть как-то взбодрить коллег перед работой. А то словно рыбы мороженые.) Но потом передумал. В туалете покурю. На перемене.

Я ухватил с полки журнал и выскочил из учительской.

Подходя к дверям десятого класса, я услышал вопль:

- Шухер, Вася!

Не понимаю, почему кличку надо обязательно производить от моей фамилии Васильев. Ведь имя представляет куда как более привлекательный объект для подобного творчества. Я вошел в кабинет.