Брачный сезон, или Эксперименты с женой

Я сидел далеко, и опасаться мне было, в общем-то, нечего. А живописная колонна в виде гигантского снопа пшеницы полностью закрывала мой столик от бесовских глаз каучуковой тетки. Но этот бруствер совершенно не скрывал меня от остальных работниц химкомбината. К тому времени, когда я наконец дождался своей порции "жаркого по-колхозному", они разошлись не на шутку. Их взгляды сомнамбулически блуждали по ресторанному залу в поисках новой жертвы.

Не успел я приступить к ужину, как на мою тарелку легла сиреневая тень. Я поднял глаза и, к собственному ужасу, встретился с лиловым от косметики взглядом работницы ореховского химкомбината. На ней было синтетическое фиолетовое платье с неоновыми нитями люрекса.

- Бе-е-е-лый танец! - нетрезво прохрипел в микрофон мой приятель-саксофонист Ленька Тимирязьев.

Я понял, что это происки каучуковой особы, которая уже бороздила зал с полуобморочным отдыхающим под мышкой.

- Молодой человек, - подалась ко мне лиловая красавица. - Можно вас пригласить?

Впопыхах я не сориентировался и напрочь забыл о своей солидной должности. Стул упал, жалобно звякнув о бетонный пол "Полевого стана". Как труп. Я оказался в свирепых объятиях женщины-вамп из Орехова-Зуева.

- Ну, что же вы? - томно выдохнула она. - Ведите свою даму...

"Кто это сказал, что вы моя дама?" - пронеслось в моем, почти лишенном кислорода, мозгу. Но вслух я прошептал что-то дурацкое и совершенно не относящееся к делу.

- А как вас зовут?

- Лилия, - с готовностью отозвалась любительница лиловых оттенков.

- Очень приятно, - солгал я. - А меня Арсений...

- Вы армянин или, может, еврей?

Лилия с интересом заглянула в мои водянистые глаза.

- С чего это вы взяли? - к своему ужасу, ответил я вопросом на вопрос.

- Ну как же, Арсен... Нерусское какое-то имя.

И вот тут-то я невзлюбил жительниц Орехова-Зуева. В том числе и девушку Елену.

Мы завершили с Лилией белый танец, и она силком затащила меня в рой гудящих женских ртов.

- О-о! Мужчина! - раздалось сразу со всех сторон.

Можно было подумать, что мужчина и вообще-то большая редкость, а в Орехове-Зуеве это прямо-таки - музейный экспонат.

- Это Арсен, - представила меня своим подругам Лилия, словно хотела сказать, что насчет мужчины ее товарки в корне ошиблись.

Я решительно возразил, что меня зовут Арсений. Но неприятное имечко так и приклеилось ко мне. По крайней мере, на ореховском химкомбинате.

Во главе стола возникла каучуковая дамочка и предложила всем выпить за начало отдыха.

- Это Томка, - пояснила бледная девушка справа от меня, - бригадирша из первого гальванического.

Ни имя, ни звание мне ровным счетом ничего не сказали. Но выпить пришлось. В самом деле, не станешь же отказываться, когда это предлагают женщины. Да и как бы это выглядело: ты отказываешься, стыдливо прикрывая стакан ладонью, а куча теток шумно уговаривают тебя: "Ну немножечко! Ну последнюю!" Словом, мне пришлось выпить.

Разговор стал оживленнее. Даже черноглазая бригадирша первого гальванического больше не выскакивала из-за стола при первых же аккордах любой музыки. Черные глазки то и дело впивались в меня. Руки сноровисто разливали коньяк.

- Вообще-то я закончил педагогический, - с удивлением услышал я свой монотонный голос, - но вот, работаю здесь. Заместителем директора...

Эти слова явно вызвали одобрение женской части коллектива. Хотя, черт, какой женской части, если единственной мужской частью был я сам.

- Трудно, наверное, заместителем-то устроиться? - подала голос Елена.

- А кому сейчас легко? - в моем голосе послышались учительские нотки.

О том, что "замдиректора" стояло только в моей трудовой книжке, а на самом деле в "Полевом стане" мне было отведено скромное место "организатора массовых мероприятий в сезонный период", я умолчал. Тем не менее в высокопоставленную роль я вошел уже часа через два.

А именно часа через два я вскочил на сцену и крикнул:

- А теперь - "Таганка"! Ленька, давай! Жарь!

Женщины принялись рукоплескать.

- Тага-а-анка! - захрипел я, не дожидаясь аккомпанемента.

- Сеня, не надо, - предостерегающе пробормотал Тимирязьев. - Иди к себе в номер.

Но я не послушался, а, наоборот, соскочил со сцены, подбежал к ореховскому столику и потянул скатерть на себя. Заставленная грудой закусок, бутылок и толстых локтей работниц химпроизводства скатерть не поддалась. Я потянул сильнее. Тарелки беззвучными осенними листьями спорхнули на пол.

- Плачу за все! - крикнул я и тут же сильно преувеличил свой статус: Как директор этого гадюшника!

После этих слов все покрылось каким-то лиловым туманом, слегка отдающим духами "Красная Москва" и "Незнакомка". Сквозь эту пелену пару раз прорвалось было перекошенное от злости лицо нашего директора Владимира Михайловича Помазкова.

Очнулся я лишь под утро, обнаружив перед своим носом желтоватые обои номера первой категории на втором этаже.

Я немедленно перевернулся на другой бок. На меня испуганно уставились чьи-то глаза, наполовину прикрытые одеялом.

- Приставать будете, - раздался дрожащий голос.

Приставать? Да я пошевелиться-то толком не мог.

- Не буду, - просипел я и понял: что-то произошло. - А что случилось?

Одеяло шевельнулось. Из-под него высунулись пухлые девичьи щеки с персиковым пушком.

- Да так. Вы песню какую-то спеть хотели, а вам не дали... Ну вот вы и побили посуду. Хотели милицию вызвать, но Тамара из гальванического сказала, что не надо...

Опять эта гальваническая Тамара.

- А здесь я как оказался?

- Очень просто. У девочек у всех двойные номера... С соседками. А я одна. Я говорю им, он же приставать начнет. А они говорят, да он же всего на одну ночь... Утром мы, мол, его заберем.

- Ясно, - подытожил я.

Дожидаться, пока меня заберут "девочки", не хотелось. Доковыляв до двери, я обернулся.

- Звать-то вас хоть как?

- Елена...

Персиковые щеки качнулись в мою сторону. "Ох и растолстеют же эти щечки года через три-четыре", - подумал я и поспешил убраться восвояси.

В "Полевом стане" я проработал еще дня два. После чего директор уволил меня без выходного пособия. По собственному желанию. Вот именно, по его собственному.