Брачный сезон, или Эксперименты с женой

Но связь с Еленой, по случайной странности, не оборвалась. Примерно через месяц после моего неудачного эстрадного дебюта ко мне домой ввалился Ленька Тимирязьев. (От великого садовода этот великий саксофонист отличался лишь мягким знаком в фамилии.)

- Привет, старик! - крикнул он с порога. - Пляши!

- Я уж раз сплясал, премного благодарен.

- Тебе письмо, дурилка картонная!

- Знаешь, Леня, у меня с тобой всегда одни неприятности, - пробурчал я. - Хорошо еще, в трудовик ничего не записали. А то работал бы я сейчас не учителем, а дворником.

- Ну, старик, это уж ты сам виноват. Хороший мог бы навар слупить за каникулы. А письмо и правда есть. - И Ленька достал из-за пазухи нечто, весьма смахивавшее на солдатский треугольничек.

- Это что, с фронта? - поинтересовался я.

- Почти. Из Орехова-Зуева. Тебе ничего не говорит это название?

М-да. Я скривился. От названия этого населенного пункта меня просто выворачивало наизнанку.

- Пришло на адрес нашего гадюшника, - жизнерадостно объявил Ленька. Но адресовано тебе. Девушка, похоже, не в курсе, что тебя после вашего с ней праздника уволили...

Я разорвал конверт, оттуда выпал розовый клочок.

Уважаемый Арсен! (Тьфу ты, пропасть!) Вас уже уволили? Нехорошо что так получилось. А все выходит изза нас. Что поделать ктото отдыхает а ктото работает. (Логикой и знаками препинания автор не грешил.) Если вас никуда не берут можете приезжать к нам в Орехово. На химический. Может коечто получиться...

И подпись: "Елена Кондакова". Ленька глянул на мое ошарашенное лицо и гаденько ухмыльнулся:

- Что, старичок, одна из твоих тогдашних компаньонок запала?

- Ну какой я тебе старичок, - почему-то рассвирепел я. - Ты принес письмо? Принес! Почтальон сделал свое дело - почтальон может уходить. Где расписаться?

- О-о! - протянул Тимирязьев. - Да тут любов! Ну ладно, ты слюни-то не распускай. Я к тебе попозже загляну...

И исчез. Я услышал, как он спускается, отчаянно чертыхаясь и цепляясь хилыми плечами за почтовые ящики. Будто и впрямь почту разносил. Я вздохнул и задумался, что бы могло означать это письмо.

С одной стороны - это самый настоящий бред. Только оттиска губной помады внизу не хватает. (Кстати, впоследствии я иногда получал от девушки Елены письма, помеченные именно таким образом.) Выбросить эту бумажку к чертям, да и забыть.

Но с другой стороны - во мне вдруг нежданно-негаданно пробудились сентиментальные чувства. Девушка писала, старалась от всего сердца, предлагала даже на работу устроить, а я - вот так, сразу - выбросить.

Словом, я состряпал вежливый, ни к чему не обязывающий ответ.

А через неделю в моем почтовом ящике лежало письмо из Орехова. Начиналось оно словами: "ДОРОГОЙ Арсен!"

Переписка затянулась, как это ни смешно, на целых три года. Разок я даже навестил девушку Елену в ее городишке.

Что я там встретил? Там я встретил на вокзале ацидофилин в старомодных бутылках, квашеную капусту, крахмальную скрипучую подушку и Томку из первого гальванического. Елена глазела на меня затравленно и с обожанием. Будто ждала, что я с минуты на минуту запою "Песню индийского гостя". Ее персиковые щеки тряслись и никак не желали растягивать губы в улыбку.

Иногда (особенно на уроках) меня посещала унылая мысль: "А не жениться ли на Елене-из-Орехова? Не уехать ли в славный город Кокосово? Учителя везде нужны..." Но крамольная мысль улетучивалась вместе с трелью звонка.

И вот минуло три года. Я взял в нагрузку несколько дополнительных часов и получил в награду то, что давно уже должен был получить. Последнее письмо от девушки Елены. Последнее, поскольку сомнительно, что водители, пусть даже и автобусов, позволят своим женам переписываться с неизвестными мужчинами. Пусть даже и учителями. И пусть даже известными.

Огорчился ли я? С одной стороны, я успел привыкнуть к письмам из Орехова. А с другой... С другой - слава богу, что Елена Прекрасная догадалась не звать меня на свадьбу.

И вот теперь, выбросив письмо (от чего лужи наверняка приобрели легкий запах "Красной Москвы". Или "Незнакомки"?), я шел сквозь дождь к своей лучшей институтской подруге Катьке Колосовой. В кармане лежала бутылка вина.

Глава 2

Телефон доверия

Мадам (вернее, мадемуазель, но "мадам" подходило почему-то больше) Колосова уверенно распахнула свою пуленепробиваемую дверь. Первое, что она сделала, как только получила место с хорошим окладом в какой-то сомнительной фирме, - установила сие металлическое чудовище в более чем скромный проем своей малогабаритной квартирки. "Все-таки учитель математики на английском языке гораздо перспективнее, чем учитель литературы на русском", - привычно подумал я, опасливо проскакивая в дверной проем мимо готового захлопнуться железного монстра.

- А если это не я? - предположил я вместо приветствия. - Не боишься вот так распахивать-то?

- Отобьемся, - невозмутимо ответила Катька, швырнула мне под ноги тапки и осведомилась: - Опять выть?

- Ну почему сразу выть? Я что, хоть раз выл?

- Ладно, давай бутылку.

Сидя на Катькином диване, я почему-то всегда вспоминал о камине. Все остальное в этом жилище имелось в избытке. Мадам Колосова зверским жестом вонзила штопор в узкое горло несчастной бутылки, пару раз повернула и торжественно извлекла целехонькую пробку.

Не люблю вино. А все из-за того, что с ним вечно рискуешь опозориться. Мало того что провозишься со штопором целую вечность, да еще и вынешь пробку по частям. Всю изодранную и в крошках. А можешь и вовсе не вынуть. И придется тогда продавливать подлую деревяшку внутрь и потом пить, отплевываясь от пробковых останков.

Катька эти тонкости, слава богу, понимала. И вот, пожалуйста, она уже разливает вино в богемские стаканы.

- Ну, что там стряслось на этот раз? С завучем поцапался? Или директрисе морду набил?

- Нет, Кэт, до этого дело не дошло, - смутился я. - Помнишь, я как-то рассказывал о своей эпистолярщине...

- А если без этих твоих штучек?

- Ну конечно! Твои бандиты так, разумеется, не выражаются. Они все больше по-латыни да по-гречески...

- Между прочим, мои бандиты сидят сейчас у компьютеров и зарабатывают бабки, а не шляются по бабам с дурацкими разговорами.