Обреченная на счастье

— Но ведь я тебя, как говорится, люблю и все такое прочее.

— Что «прочее»? — Я не отрываясь смотрела ему в глаза, чего раньше никогда не делала.

Он, видимо, решил переменить тактику и перейти к нахрапистому наступлению с другого, как ему казалось, более незащищенного фланга.

— Ты совсем переменилась, — сказал он с петушиным акцентом, — уж не братец ли твой так на тебя повлиял?

И сузил глаза.

— Кстати, как ты узнал его телефон? — Я тоже сузила глаза, передразнивая Клима.

Он раскраснелся как-то вдруг и что-то начал объяснять про клиента, приходившего в контору Федора и увидевшего там меня.

— Постой, постой, а откуда он меня-то знает? Ты вроде бы меня со своими друзьями не знакомил.

— Он нас с тобой видел как-то в ресторане.

Я начала припоминать, кивнул ли хоть раз Клим в моем присутствии кому-то в ресторане, но ничего в голову не приходило. Очевидно, он заметил, что я углубилась в воспоминания, поэтому подошел ко мне почти вплотную и сказал, обдав табачным перегаром:

— Сима, хватит капризничать. Это тебе.

И как-то суетно полез в карман и извлек оттуда маленький футлярчик, обитый бархатом.

— Вот, открой!

— Клим, я хотела тебе сказать…

— Нет, ты открой сначала…

— Пойми меня правильно…

— Да брось, какие между своими счеты!

— Понимаешь…

— Симочка, я все понимаю, — сказал Клим, надавив на пружинку.

Крышечка подскочила вверх, и передо мной засверкало то самое безвкусное кольцо с большим бриллиантом, которое я предчувствовала с самого начала. Я уставилась на кольцо в полном замешательстве: именно таким дурацким я себе его всегда и представляла. Клим оценил мое замешательство по-своему, довольно фыркнул, вытащил кольцо из футлярчика и, взяв меня за руку, нацелился на один из моих пальцев.

— Клим…

— Ну ладно, ладно. — Он уже довольно улыбался.

— Кли-им…

— Слова благодарности потом.

Да что же это делается? Почему он совсем меня не слушает? Потому что привык, что я не могу сказать «нет»? «Тили-там, — пропело неожиданно что-то внутри, — все не так-то просто. И может быть, тебе не удастся отвертеться…»

— Нет, — выдохнула я, наверно, как-то уж слишком эмоционально, потому что Клим оставил вдруг ловлю моего пальца и покосился на меня:

— Я делаю тебе больно?

— Я не выйду за тебя замуж.

Здорово сказала: ни одного лишнего слова, движения, ужимки. Наступила пауза. Несмотря на гул уличного движения, я слышала, как тикают часы у него на руке. Пауза тянулась и тянулась, а в душе моей снова все восставало против насилия, с которым я так долго и бесславно уживалась раньше.

— Извини, — добавила я и пошла прочь.

Но отошла я только на расстояние его вытянутой руки. Он развернул меня за плечо, и я почувствовала скорее, чем поняла, что единственное его желание сейчас — убить меня. Прихлопнуть на этом самом месте, как муху. Потом на лице его отразилась тяжелая внутренняя борьба, и он притянул меня к себе уже совсем легонько, но решительно:

— Что случилось, Серафима?

Мне было очень трудно объяснить ему, что же случилось. Наверно, потому, что я и сама еще хорошенько в этом не разобралась. И дело тут совсем не в событиях последних дней или последней ночи. Мир, представлявшийся серым и унылым, как-то в одночасье обрел живой цвет и звук, развернулся теперь, как сжатая пружинка, и манил тысячью радостей, которые раньше мне даже не снились.

Я не знала, что ему ответить. И, честно говоря, даже не понимала, почему должна откровенничать с человеком, к которому не испытываю ровным счетом никаких чувств. Но, наверно, я была виновата перед ним. В том хотя бы, что не сказала ему раньше об этом, в том, что давала ему возможность строить иллюзии на мой счет. Снова не то. Ведь все его планы относительно бывшей Симочки иллюзиями не назовешь. Они были уместны и реальны. Только вот теперь рассыпались в прах. Что же действительно со мной случилось?

— Я бы тоже хотела в этом разобраться.

— Значит, тебе всего лишь навсего нужно еще немного времени? — настаивал Клим.

— Да, — произнесла я, думая о своем, — мне нужно время, чтобы во всем разобраться.

— Хорошо.

Клим быстренько выпустил меня из своих цепких РУК.

— Хорошо. Даю тебе три дня. Надеюсь, этого достаточно?

— Может быть. — Мысли мои были уже далеки от нашего разговора.

— Через три дня встретимся. А сегодня поужинаем вместе, мы ведь так давно не виделись…

— Нет, Клим, — перебила я его. — Не поужинаем. Я хочу побыть одна и подумать.

Он явно не ожидал такого ответа и занервничал: стал доставать из пачки сигарету, мять ее, в конце концов сломал и бросил на тротуар.

— Подвезти тебя?

— Спасибо, я на метро. Пока.

На этот раз он не остановил меня, а дал спокойно влиться в шумный людской поток, гудящий на Невском. Краешком глаза, пока волна несла меня к метро, я заметила, как Клим, потеряв меня из вида, достает радиотелефон…

19

Когда я вернулась в офис, Федор в полном одиночестве сидел на кухне и курил. Он подскочил ко мне и, замерев в нескольких шагах, принялся жадно шарить глазами по моему лицу. Потом, всмотревшись получше в мои глаза, что-то, очевидно, нашел там такое, расслабился, сделал шаг вперед и, притянув к себе за плечи, смешно чмокнул в щеку.

— Мы победили? — спросил он на всякий случай.

— Скорее да, чем нет, — сказала я.

И тут же начали звонить посетители, словно ждали все это время, притаившись за дверью.

Вечером, когда все стихло — телефон, звонки в прихожей, шум машин за окном, — Федор отнес меня на руках за свой стол, усадил к себе на колени и принялся неторопливо целовать. Я умирала во время каждого поцелуя, потому что не была знакома с чувствами, находящимися по ту сторону радости, счастья, восторга. Казалось, удовольствие доходило уже до предела, ан нет, оно все катилось и катилось дальше, куда-то уже в страну снов и грез. Это было сладостное умирание, но как только он отрывал свои губы от моих, чтобы передохнуть и тоже, может быть, не умереть от счастья, я моментально возвращалась к реальности, тревожно ожидая продолжения своих сладких мучений. И они все длились и длились.

Пока мы упивались своими запредельными ощущениями, раздался телефонный звонок и сторож уведомил нас, что пора бы и честь знать. Мы как школьники, застуканные на месте преступления, выбрались из офиса и на цыпочках, не желая привлекать внимание здоровенного деда-сторожа с лохматыми бровями, попытались проскользнуть незамеченными мимо него. Но он все-таки бросил осуждающий взгляд в нашу сторону и погрозил пальцем.

На улице у машины мы расхохотались.

— У меня для тебя сюрприз! — сказал Федор, когда мы поехали совсем не туда, где находился его дом. — Не уверен, что выйдет, как я задумал, но попробуем.

Мы все ехали и ехали, пока я не стала замечать, что дорога мне теперь знакома и мы находимся где-то около моего дома.

— Кстати, в этом районе я живу, — сообщила я Федору, но эта новость, похоже, была ему хорошо известна.

— Что ты говоришь! — притворно протянул он, сворачивая прямиком к моему подъезду.

— Приехали, — объявил он. — Вперед!

— Ты шутишь. — Я даже не пошевелилась.

— Пойдем, утрясем и это маленькое недоразумение.

Он обошел машину и потянул меня за руку. Я сопротивлялась.

— Что с тобой, — спросил он, — Серафима? Куда делась твоя решительность?

— А что я ей скажу?

— Скажешь, зонтик забыла.

Действительно, мне давно было пора забрать кое-какие вещи. Как только я об этом подумала, их список стал стремительно расти в моей голове, и я с озабоченным видом выбралась из машины.

Путь вверх по лестнице (лифт не работал) представлялся мне восхождением на голгофу. Теперь я искренне жалела, что оказалась когда-то с Веркой за одной партой.

Федор нажал кнопку звонка — в ответ тишина. Он снова позвонил — безрезультатно. Тогда он нажал звонок и не отпускал его до тех пор, пока не занемел палец.