Такая разная Блу (ЛП)

— Доктор уже идет! Уже идет! — пробормотала она, оказываясь между моих ног и округляя глаза. — Не тужься!

Уилсон моментально оказался возле меня, и я снова развернулась к нему не в силах прекратить схватки, желая, чтобы ребенка извлекли из меня как можно скорее. Дверь снова открылась, медсестра выбежала из палаты и стала звать подкрепление. Наконец, я оказалась в окружении сестры, врача и кого-то еще с передвижным инкубатором для детей.

— Блу? — голос доктора звучал откуда-то издалека, и я постаралась сфокусироваться на его лице. — Можно тужиться. Твоя малышка скоро появится на свет.

Моя малышка? Но это малышка Тиффы. Я замотала головой. Тиффа еще не приехала. Я снова напряглась через боль. Потом опять. И опять. Я не знала, как долго я тужилась и умоляла Бога прекратить все это. Я находилась в полуобморочном состоянии от боли и усталости.

— Еще чуть-чуть, Блу, — взывал доктор. Но я была слишком измождена. Я не верила, что справлюсь. Мне было очень больно. Мне хотелось умереть.

— Я не могу, — прохрипела я. Я не могу. И не буду.

— Ты самая смелая девушка из всех, кого я знаю, Блу, — прошептал Уилсон, уткнувшись мне в волосы. Он заключил мое лицо в свои ладони. — Я когда-нибудь говорил тебе насколько ты красива? Все почти закончилось. Я помогу тебе. Доверься мне. Все будет хорошо.

— Уилсон.

— Да?

— Если я увижу ее… я не знаю, смогу ли отдать ее. Я боюсь, что если возьму ее на руки, то уже не смогу отпустить. — Слезы хлынули по моим щекам, и я никак не могла утихомирить их.

Уилсон обнял меня, потому что агония, в которой я билась стала еще сильнее.

— Давай, Блу! — настаивал доктор. — Почти все. Еще немного!

И я смогла. Каким-то невероятным образом, у меня получилось. Последняя отчаянная попытка, последнее усилие — и мой ребенок оказался снаружи. Руки Уилсона исчезли, он вскочил на ноги, и по палате разнесся радостный возглас. Девочка. Она была здесь — крошечная, вся мокрая, с темными волосами и широко раскрытыми глазами. Она была напугана и издала громкий протестующий крик. А потом я взяла ее на руки.

Эти несколько мгновений она принадлежала только мне. Сестра положила ее мне на грудь, и мои руки тут же обняли ее. Мир закружился. Время остановилось. Смотря на свою малышку, я одновременно ощущала невероятную силу и жуткую усталость. Она глядела на меня своими опухшими влажными глазенками, ее маленький ротик открывался и закрывался, издавая смешные звуки, мигом покорившие мое сердце. Внутри меня разрастался ослепляющий ужас, на одно мгновение мне даже захотелось выскочить из родильной палаты, пронестись по коридору и бросится навстречу буре с ребенком на руках, лишь бы убежать от данного мной обещания. Я любила ее. Безумно и всепоглощающе. Я любила ее. Я завертела головой в поисках Уилсона, обезумев от потрясения и страха. Он стоял в нескольких футах от меня, засунув руки в карманы с измученным выражением на лице и спадающими на лоб локонами. Наши глаза встретились, и я увидела, что он плакал. А потом сестра поспешно выхватила у меня дочь и унесла — вот так просто, словно ее и не было. Время вернулось к нормальному ритму, не замечая моего отчаяния. Абсолютно измученная, я рухнула на подушки, позволив миру вертеться без моего участия.

После того, как оставшийся после родов мусор был вынесен, я осталась одна на несколько минут. Уилсон вышел в коридор, чтобы позвонить Тиффе, сестра забрала малышку в неизвестное мне место, чтобы умыть и измерить ее, а выполнивший свой долг доктор снял перчатки и поздравил меня с успешными родами. И теперь я лежала одна, использованная и никому не нужная, точно вчерашняя новость. Все было кончено.

***

Меня перевезли в обычную палату, помогли принять душ и бесцеремонно затолкали обратно в постель. Никто даже не спросил, хочу ли я увидеть своего ребенка. Уилсон побыл со мной какое-то время, но, когда стало очевидно, что я нахожусь в надежных руках, он решил поехать домой, чтобы принять душ и переодеться. Дождь наконец-то перестал лить. Нижние этажи больницы пришлось эвакуировать из-за воды, поэтому по всему зданию поднялась суматоха. Медсестры принесли мне извинения за то, что не смогли уделить мне должного внимания во время родов. Весь персонал был брошен на помощь в устранении последствий наводнения.

Джек с Тиффой не смогли добраться до дома. Шторм, ставший причиной наводнения в Лас-Вегасе, вызвал метель в Рено, так что буря протянулась от одного штата до другого. К моменту возвращения Уилсона я немного поела и прикорнула. В палате был выключен свет, однако в ней не было по-настоящему темно. Из помещения открывался «живописный вид» на автостоянку, поэтому желто-оранжевые блики от горящих внизу фонарей проникали внутрь. Уилсон хотел тихонько устроиться на стуле в углу, однако тот предательски скрипнул, Уилсон негромко выругался.

— Ты не должен был возвращаться. — Мой голос показался мне скрипучим и каким-то неродным, словно я кричала несколько часов и сорвала его.

Уилсон с шумом опустился на стул, положил локти на колени, а подбородок на руки. Он делал это и раньше, и эта маленькая деталь вызвала во мне такую нежность к нему, что я даже вздохнула.

— Тебе больно? — спросил он, неверно истолковав мой вздох.

— Нет, — прошептала я. Это было ложью, но в данную минуту правда давалась слишком тяжело.

— Я разбудил тебя?

— Нет, — повторила я. В нашей тихой палате отчетливо слышались звуки, доносящиеся из коридора. Поскрипывали колесики каталок, подошвы больничных кроссовок попискивали от соприкосновения с линолеумом. Медсестры входили в палаты с дружелюбным «как вы себя чувствуете?» А я поймала себя на мысли, что пытаюсь и никак не могу услышать один единственный звук. Плач моего ребенка. Я мысленно спустилась вниз, в детскую комнату, где находились малыши.

— Ты держал ее на руках? — внезапно спросила я. Уилсон выпрямился на стуле, его глаза нашли мое лицо, слабо освещенное идущим с улицы светом.

— Нет, — последовал ответ. И снова тишина.

— Она совсем одна, Уилсон.

Он не стал спорить и убеждать меня, что Тиффа уже едет, или что о моем ребенке позаботятся, или что она, скорее всего, спит. Вместо этого он встал и подошел к моей постели, я повернулась на бок, чтобы видеть его лицо, а он чуть наклонился, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Мы молча изучали друг друга. А затем, он поднял руку и нежно провел ей по моей щеке. Такой простой жест. Но и его хватило, чтобы погубить меня. Я закрыла глаза и заплакала, защищаясь от его настойчивых серых глаз, таких понимающих и таких сочувствующих. Я почувствовала, как он ложится рядом со мной на узкую кровать и прижимает меня к себе. Иногда он гладил меня по волосам или тихонько вздыхал, но не сказал ничего о моем горе и слезах, заливающих подушку.

В палату вошла сестра, но тут же развернулась и вышла прочь. Уилсон даже не пытался встать или сесть на стул в углу.

— Ты так и не рассказала мне свою историю, — заметил он намного позже.

— Хм-м-м?

— Про охотника и Звездную деву. Они жили долго и счастливо?

— Ох, — сонно пробормотала я, вспоминая. — Нет… не совсем. Она осталась с ним, и у них родился ребенок. Они были счастливы, но девушка стала скучать по своим сестрицам-звездам. — Я остановилась, борясь с вялостью, которая меня одолевала. Я продолжила, хотя мой голос становился тише с каждым словом. — Она хотела повидаться со своей семьей. Она сплела большую корзину, собрала дары для своей семьи — вещи, которых нет на небе. Затем она установила корзину в центр круга, положила туда подарки, взяла сына и забралась внутрь сама. Потом она начала петь песню, с помощью которой можно подняться в небеса. Белый Ястреб услышал ее и побежал на поляну, но было слишком поздно. Его жена и ребенок исчезли. — Я почувствовала, как погружаюсь в сон, путаясь в мыслях и с трудом ворочая языком. Я не была уверена, приснилось мне это или Уилсон и впрямь сказал эти слова.

— Отстойная история, — сонно пробормотал он мне на ухо. Я улыбнулась, но была слишком устала, чтобы ответить.