Жара в Архангельске-2

— Мы не должны уезжать сейчас! — воскликнула Аня, — Мне страшно! Страшно! Если мы уедем, мы можем никогда не вернуться назад…

— Ах, мне уже всё равно, — безразлично сказала Олива, — Если смерть, то так даже и лучше будет…

— Я не хочу умирать!!! — истошно завопила Аня.

Во дворе пронзительно завыла собака.

— Я схожу в туалет, — Олива выбралась из-под одеяла.

В тёмном коридоре она стремалась каждого шороха, ей всё время мерещилось, что за спиной у неё кто-то есть. Кое-как справив малую нужду, Олива вернулась в спальню и… застыла в немом оцепенении.

Рядом с Аней в постели лежал Салтыков.

Минут пять Олива не могла выговорить ни слова и стояла как парализованная. Затем видение исчезло. Постель была пуста.

— Что с тобой?! — испугалась Аня.

— Только что… здесь лежал…

— Андрей?!

— Да…

Девушки легли в постель, плотно прижавшись друг к другу. Олива зажмурилась и зарылась головой в подушку. Осознала, что у неё уже реально едет крыша…

А во дворе по-прежнему выла собака.

Гл. 34. Пинком под зад

Проснувшись утром, первые две секунды Оливе казалось, что это обычное утро, и ничего особенного вчера не произошло, просто она легла вечером спать, а утром проснулась. Но по прошествии этих двух секунд страшная реальность ледяной волной накрыла её с головой. Олива резко встала и принялась паковать вещи.

— Чёрт! Моя сумка осталась в той комнате, — чертыхнулась она, — Ань, если тебе не трудно, принеси мне оттуда сумку, она в кресле лежит. Я не хочу щас видеть Салтыкова, сама понимаешь…

Аня, что-то ворча себе под нос, поднялась с постели и проследовала в ту комнату, где спал Салтыков, и находилась сумка Оливы. Удушливый запах сигаретного дыма шибанул Ане в нос, как только она вошла в комнату. Салтыков лежал на диване, но уже не спал.

— Анго! — шёпотом позвал он её.

Аня молча взяла с кресла сумку Оливы и, проходя мимо дивана, на котором лежал Салтыков, собиралась было покинуть комнату, как Салтыков поймал её за руку.

— Чего тебе?

— Останься… — шёпотом попросил Салтыков.

— Зачем?

— Не уезжай сейчас…

— Я бы с радостью, — вздохнула Аня, — Но Олива категорически настаивает на отъезде.

— Она пусть едет, — сказал Салтыков, — А ты останься.

Аня колебалась. Ей не хотелось сейчас уезжать из Архангельска. Во-первых, ей было страшно отправляться в дорогу после своего сна — Аня была очень суеверной. Во-вторых, из-за Димы — хотя, конечно, его поведение по отношению к ней было более чем странно, но вдруг?.. А если не получится с Димой, то…

— Ань, иди сюда! — крикнула Олива из коридора.

Аня выдернула свою руку из рук Салтыкова и, не оглядываясь, быстро вышла из комнаты.

— Позвони Хрому, скажи, чтобы он пришёл, помог нам с тобой дотащить вещи до вокзала, — велела ей Олива.

Аня позвонила Хрому, объявила чрезвычайную ситуацию. Хром сказал, что будет через двадцать минут. Вещи свои Олива уже собрала, и уже одетая сидела возле чемоданов и ждала Аню, которая как назло долго копалась и выводила её этим из себя.

«Всё теперь кончено, всё, всё… — думала Олива, сидя у чемоданов, — Теперь куда? В Москву? В Москву… Что я там забыла? Кто меня там ждёт? Никто… Вот тебе и вся любовь…»

Салтыков же маялся в своей комнате. Ему было муторно на душе — он, конечно, ожидал такого результата, и даже хотел, чтобы Олива уехала и развязала ему руки — тогда он мог, наконец, вздохнуть с облегчением, позвать приятелей бухать или же забуриться к Ленке и снять у неё напряжение, но наряду с ощущением сваленной с плеч горы Салтыкова засосали под ложечкой муки наконец-то проснувшейся совести.

«Нехорошо получилось… — думал он, куря сигарету возле окна, — Нехорошо…»

Он вышел из комнаты, послонялся по коридору и, тяжело вздохнув, направился в спальню девушек.

Аня, сидя на корточках, не спеша доставала из тумбочки свои тюбики и флаконы с гелями и кремами. Олива же сидела, ссутулившись, в шерстяном свитере и джинсах на краешке постели; у её ног лежал уже собранный синий матерчатый чемодан. Даже не оглянувшись на Салтыкова, она продолжала сидеть с сутулой спиной и, уронив голову на руки, тихо шмыгала носом.

Салтыков молча присел рядом с Оливой. Она не пошевелилась, только чаще зашмыгала носом и сильнее завздрагивала её спина. Эх, мелкий, мелкий, подумал Салтыков. Где ты, та Олива, что была год назад, когда мы познакомились вживую — весёлая, задорная, симпатичная? Где ты, Олива, что распевала Майклу летом серенады во дворе, сидя на самой верхотуре детской лесенки во всём белом, смуглая, с копной чёрно-рыжих волос, смелая и отчаянная? Где ты, красивая стерва с чёртиками в глазах, за одну улыбку которой я готов был полцарства отдать с Кремлём впридачу, я, который ничего так не боится, как высоты, прыгал в Москву-реку с Каменного моста? Теперь перед ним сидело, сгорбившись, и плакало что-то сырое, жалкое и некрасивое. Салтыков, пытаясь возбудить в себе жалость к ней, погладил её по спине, откинул с её лица мокрые пряди волос, но не почувствовал ничего, кроме гадливости — ему были противны и эти скользкие пряди волос, перепачканные соплями, и эта сгорбленная спина, и это опухшее от слёз красное лицо с сопливым носом и безобразно кривящимся от рыданий мокрым ртом.

«В сущности, я ведь не люблю её!» — пронеслось в его голове.

Олива кожей почувствовала, что противна ему, что его жалость к ней ничего уже не изменит в их отношениях. Она сбросила с себя руку Салтыкова и ушла в другую комнату.

Раздался звонок в дверь. Олива кинулась открывать — на пороге стоял Хром Вайт.

— Что случилось, Оль?

После отношения Салтыкова, холодного и жестокого, полный сочувствия взгляд больших серых глаз Хром Вайта, такой незамысловатый, но полный искреннего участия и тепла вопрос «Что случилось, Оль?» защемил сердце Оливы. Она бросилась в объятия Хрома и, уткнувшись лицом в его грудь, зарыдала как ребёнок.

Салтыков молча принёс чемоданы и, отдав их Хрому, так же, не говоря ни слова, закрыл за ними дверь. Хром Вайт взял чемоданы и вместе с Оливой и Аней спустился вниз на лифте.

Олива, не переставая громко рыдать на весь подъезд, даже не заметила, как вошли Кузька с Тассадаром. Столкнувшись в дверях с нагруженным чемоданами Хромом и обеими девушками парни недоуменно остановились.

— Девчонки?.. — растерянно спросил Кузька, — Что такое?.. Почему она плачет? Хром, ты чего это чемоданы тащишь? Вас что, выгнали?..

— Почти, — невесело усмехнулась Аня, — Салтыков расторг помолвку и, грубо говоря, выставил её за дверь пинком под зад.

— Но за что?..

— А это уж ты у него спроси, за что.

Парни недоуменно переглянулись между собой.

— Слушай, Тасс, ты чё-нить понимаешь?

— Неа. А ты?

— И я нет…

Посовещавшись, парни решили подняться наверх, к Салтыкову. Аня и Олива остались ждать их в подъезде.

Салтыков открыл дверь, как ни в чём не бывало пропустил приятелей в прихожую. Увидев вместе с ними Хром Вайта, даже не спросил его, где девчонки.

— Слушай, Салт, чё у вас с Оливой? — напрямки спросил Кузька.

— Она уехала в Москву, — ответил Салтыков сквозь зубы, — Кстати, Кузя, что там у нас насчёт движка для агтустуда, ты купил его или нет?

— Нет пока, не купил, — отвечал Кузька, — Ты лучше расскажи, что случилось. Олива не уехала в Москву: она внизу стоит с чемоданами и ревёт в три ручья.

— Да блин, Кузя, я не хочу говорить об этом.

— Вы поругались что ли?

— Да не поругались, — поморщился Салтыков, — Просто она сама приняла решение уехать. Я не стал её останавливать — хочет, нехай едет в Москву.

— Аня вообще сказала, что ты её выгнал, — прибавил Тассадар.

— Да не выгонял я её! Просто объяснил по-человечески, что мы не можем щас жить вместе. Ну не может же быть так, чтобы человек вообще нихуя не понимал! У нас ни кола, ни двора — ничего нет, я ей сказал об этом, попросил всего лишь подождать со свадьбой до тех пор, пока у нас не будет достаточно средств, чтобы жить вместе. К тому же у меня сейчас другие планы — я уже говорил вчера по поводу создания собственной проектной фирмы. Всё это я сказал ей вчера вечером, а она как ребёнок, ей-Богу…