Любовный контракт

— Ты можешь, можешь… только дыши поглубже… дыши… ф-фу-у… ф-фу-у… — бормотал Стюарт, потея вместе с ней. В его глазах светилось беспокойство, он теперь ничем не напоминал равнодушного самца.

— Кто рожает, ты или я? — истерически хихикнула Оливия. От укола, который ей сделали, она чувствовала себя совершенно пьяной.

Он погладил ее по голове, убрал прилипшие ко лбу волосы.

— Давай, давай, солнышко, вспомни дыхательные упражнения и считай: один и один, два и два, три и…

— Ааа! Убирайся! Заберите его, я его не могу видеть! Никогда больше не буду спать с этим гадом!

— Ничего, ничего, она этого не думает, она любит это… то есть любит меня. — Он улыбнулся команде врачей, но те не обратили никакого внимания.

— Я тебя убью, Стюарт Лайон!

— Не тужьтесь, миссис Маккензи, мы скажем, когда…

— Не называйте меня миссис Мак! О Боже, Боже… — Она схватила мужа за руку. — Выгони их отсюда, Стюарт! Мне… нечем дышать!

— Ну, давай, солнышко, еще немножко!..

— Как ты смеешь так говорить — я целый день рожаю. Ф-фу-у… ф-фу-у… И не зови меня солнышком! Ф-фу-у, ф-фу-у…

Часом позже врач, акушерка и медсестра хором заорали «Тужьтесь!!!», и Оливия удивилась, зачем ей нужны были эти естественные роды, когда существует такая простая вещь, как кесарево сечение.

— Я… больше… не могу…

— Последнее усилие, — сказал кто-то, но не ее муж. — Уже показалась головка, миссис Маккензи. Ну!!!

— О Господи!.. — Она стиснула зубы, поднатужилась — и ребенок буквально выскочил наружу. — Это он? — задыхаясь, изумленно спросила она.

— Да, дорогая, уже все. Может быть, отец отрежет пуповину? Кстати, где он?

— Вышел глотнуть свежего воздуха.

— Вы хотите сказать, не выдержал. Ладно, пусть кто-нибудь еще обрежет. Все кончено, миссис Маккензи, для первых родов не так уж плохо.

— Ха! — фыркнула она. Семь часов страданий — «не так уж плохо»?

Но все позабылось, когда она взяла ребенка на руки. Голенький и скользкий, жемчужно-белый, с кровью на головке, он выглядел крохотным чужаком с другой планеты, пока не начал кричать.

— Кто? — восхищенно спросила она, чувствуя, что мучения кончились и ее тело снова принадлежит ей.

— Мальчик, миссис Маккензи!

Он был не очень крупный — три с половиной килограмма, но этого вполне достаточно, спасибо, Стюарт! Ни за что на свете она бы снова не прошла через это! Аннабел рассказывала ей про «стимулирование под наркозом», гораздо менее болезненное, и теперь она ей верила. Но все равно, ребенок стоил мучений! Оливия внезапно отвлеклась от него.

— Где мой муж?

— Он вышел подышать свежим воздухом.

— Трус! — сказала она, но без гнева, потому что теперь, когда ее сына обмывали и пеленали (приданое новорожденному Бэрди связала, отдыхая на Антибах, на это она была мастерица), она чувствовала себя блаженно легкой и очень голодной. Она прижала к себе ребенка и унеслась вдаль на гребне волны, истощенная, но довольная тем, что все уже позади.

Очнувшись от дремоты, она обнаружила, что лежит в своей палате. Стюарт сидел рядом. На его довольно бледном лице застыло удивление.

— Ты долго здесь сидишь? — пробормотала она.

— Вы выглядели так красиво и мирно, я не хотел будить ни тебя, ни его. Милая, я так горжусь тобой, вами обоими!

— И я тобой горжусь, Стюарт. Он такой красивенький, правда?

— Он похож на тебя.

— Нет, на тебя.

— Больше всего он похож на отца — такой же лысый… Жаль, что не родилась девочка, как ты хотел.

— В следующий раз — обязательно, — небрежно сказал он.

— Ты шутишь — я тебя теперь лет десять не подпущу к себе, да ты и сам пойдешь на попятный в последнюю минуту, э?

Она взъерошила его темные волосы, чувствуя, что теперь они стали ближе, чем раньше. Мужчина, способный сидеть, наблюдая, как из чрева его жены появляется ребенок, имеет поистине золотое сердце!

— На самом деле я ходил вот за этим… — он показал ей бутылку шампанского и два бокала на тумбочке, а потом положил на одеяло маленькую подарочную коробочку.

— Что это? — она открыла ее.

О-Л-И-В-И-Я — на звеньях изысканного браслета с рубинами и бриллиантами были выгравированы буквы ее имени. Ее глаза увлажнились. Он любит меня, действительно любит! Как я могла в этом сомневаться?

Стюарт откашлялся, встал и сказал, чуть смочив вином головку ребенка и показывая только один наполненный бокал.

— Так велела медсестра, я не виноват — она не желает, чтобы мать опьянела с ребенком на руках! — Он улыбнулся, немного натянуто. — Ну, милая, за нас!

— Спасибо, Стюарт. И ребенок, и браслет — оба очаровательны. И ты тоже молодец, потому что был здесь, когда я нуждалась в тебе, как никогда в жизни!

Он в ответ нежно обнял ее.

А потом гинеколог и его команда присоединись к ним и выпили за здоровье ребенка и молодой мамы. А потом телефон около кровати зазвонил и по факсу пошли добрые пожелания, и начали приносить цветы, и Маккензи-старший сообщил, что они собрались на Род-Айленде и пьют за здоровье Стюарта Дэниела Джоффри Гарольда Кастора Маккензи и его родителей, и ее мать плакала в трубку, а отец сказал, что очень гордится ею, и чуть позже Оливия снова унеслась прочь на гребне волны с сыном на руках.

Она выполнила свой долг. Теперь ей хотелось одного — остаться наедине со своей маленькой семьей, Стюартом и малышом Дэнни.

ГЛАВА 18

Аннабел по-детски восхищалась законченным домом.

— Мне так нравится убранство — в нем чувствуется свой, особый характер. Должно быть, стоит целое состояние… Замечательно! — говорила она, окуная голову в плечи, как робкая черепаха. — И эти прекрасные деревянные панели! — Ее рука приласкала полированную дубовую стену гостиной. — И эти восхитительные китайские шелковые обои, и эти кресла — эпохи Якова I, если не ошибаюсь? — Она завистливо вздохнула. — Вы сотворили чудо из этого старого амбара, Оливия!

Спасибо фирме, думала Оливия. Да, реставрация обошлась в целое состояние, но наконец старая софа отправилась на помойку и дом стал таким, как ей хотелось. Она испытывала облегчение, очень похожее на то, которое наступило после родов.

Стюарт сказал:

— Надо устроить вечеринку.

— Зачем? — сосредоточившись на экране компьютера, сдержанно ответила Оливия. Он отошел, шатаясь вокруг, как брошенный щенок, в тенниске, джинсах и кроссовках.

— Согреть дом — в знак того, что он готов. — Стюарт снова возник на границе ее внимания.

— Дом сам по себе был уже давно готов. Это твои дурацкие идеи насчет бассейна и всяких безделушек сорвали весь график.

— Ну, тогда в честь крещения Дэнни.

— Дэнни крестили три недели назад.

— Я говорю о настоящем крещении.

— Все и было по-настоящему.

— Сельский обряд, Оливия. Вряд ли кто-нибудь еще знает, что у нас новорожденный сын.

— Все знают.

— Аннабел как крестная мать, Бэрди как крестная бабушка, Оуэн и Данкерс как крестные отцы — и это все?

— Мэгги и Гарри были здесь.

— Да, но не родня с моей стороны.

— Твои отец и мать были тогда слишком заняты, вспомни, Стюарт! Или ты имеешь в виду свою бывшую жену?

— Брось Оливия!

И он опять ушел. Однако вскоре, как беспокойный кот, вновь прокрался в ее домашний офис с тарелкой бутербродов и чашкой кофе.

— Спасибо, дорогой! — сказала она.

— Хочешь чего-нибудь?

— Не поняла?

— Я принес это для себя — но если ты тоже хочешь, я и тебе принесу…

— Неважно… — Она продолжала печатать, полностью сосредоточившись на работе.

— Милая, — сказал он, хмурясь над своим самодельным, запоздалым завтраком, — похоже, что в эти дни мы так и не сможем поговорить друг с другом.

— Ммм?

— Ты знаешь, что сейчас — воскресное утро?

— Да.

— По воскресеньям мы привыкли завтракать в постели.

— Ланч и чай — тоже в постели, — пробормотала она.

— Оливия!

Она нажала клавишу «Запомнить» и повернулась к нему на вертящемся стуле. Он был скучный и разочарованный, что-то у него было на уме.