В ожидании счастья

— Пока, мам. Скажи Шейле, чтобы звонила. Пуки привет, и пусть тоже звонит, если что-нибудь нужно. На каком месяце Шейла?

— На третьем.

— Хочется выругаться!

— Лучше не надо. — Она повесила трубку.

КОНТРОЛЬ

— Эта мразь считает, что всех провел, — сообщила Бернадин Глории, когда они пили кофе, сидя во внутреннем дворике дома. Было воскресенье, Джон забрал детей до шести. У Бернадин оставалось еще пять часов свободы, пять часов безделья — редкий случай.

— Ты хочешь сказать, у него прямо здесь в городе жилой дом, а ты ничего об этом не знала? — переспросила Глория.

— У него еще и „тайм-шер", две недели в Лейк-Тахо, чтоб он подавился.

— Не может быть.

— Может. И это еще не все. Выяснилось, что у него большущая ферма в Калифорнии и виноградник прямо тут, в Аризоне. Я и не знала, что в Аризоне вообще вино делают! Виноградник он в прошлом году продал. Думал, очень умно поступил, но это все разно считается совместной собственностью. Ты только представь! Этот сукин сын приобрел акции торговой сети метрополитена. Это он не продал. Да я теперь эти их сандвичи с крабьим салатом в рот не возьму. А страховые полисы! Каких только у него нет! И разные пенсионные вклады. Знать-то я о них знала, но и понятия не имею, сколько он в них денег вкладывал, а затем забирал. Сегодня инспектор сказал, что Джон купил еще дом или два на мамочкино имя.

— Ну, прямо как в этом сериале „Даллас".

— И как я себя при этом должна чувствовать?

— Полной дурой. Я тебя понимаю.

— Но ничего. Налоговый оценщик его компанию по косточкам разберет. Они собираются проверить налоги за последние пять лет, телефонные счета, квитанции, отчеты — все, каждую бумажку. Мой адвокат одну отсрочку уже получила: суд у нас тринадцатого апреля. Но теперь Джейн говорит, что, возможно, понадобится еще одна отсрочка. Крепко взялись. Я тебе говорила, за сколько он продал свою часть компании?

— Да. Просто не верится.

— Любому идиоту понятно, что это грязная махинация. И судья так считает. А инспектор уверен, это не все, нужно дальше копать. Как тебе такая „паутина"? Джон, скотина, долго над этим работал. А за акции, ценные бумаги и прочую мелочь инспектор еще даже не принимался. А после полной проверки им нужно будет оценить реальный капитал Джона, и только тогда можно будет что-то делить. И сколько эта хренотень еще протянется…

— Надеюсь, недолго. От такого с ума сойти можно, — сочувственно протянула Глория.

— Да уж. Вот так эти мужики нас дурят, — резюмировала Бернадин.

— Точно.

— Я тебе одно скажу: больше я в такое дерьмо не вляпаюсь.

— Очень надеюсь.

— Я тебе говорю. С сегодняшнего дня я за своими деньгами слежу сама. Хватит играть вслепую.

— Да, Берни, конечно.

— Впрочем, мне и беспокоиться не о чем. Со мной такого больше точно не произойдет.

— Это почему?

— Потому что я хорошенько все обдумала, времени у меня было предостаточно. Кто бы он ни был, что бы ни делал и что бы я к нему ни испытывала, замуж я больше не пойду. Ни за что.

— Это ты сейчас так говоришь, потому что разводишься, Берни. А едва все закончится, вот увидишь, сразу начнешь думать по-другому.

— Нет уж, уволь. Не настолько я сошла с ума. Ну, может, я и не совсем в себе, но отвечаю за каждое свое слово.

— Ладно, но, честно говоря, я бы не отказалась.

— Замуж выйти можно. Но получается как-то не то, что должно быть. И поверь, Гло, может, это к лучшему, что ты не замужем. Ты просто не знаешь, что это такое.

— Не все браки плохи.

— Я и не говорю, что все. Только с такой дрянью приходится возиться, что, уж я-то знаю, поэтому не стоит ввязываться.

— Просто некоторые замуж выходят не за тех.

— Ну, да ведь черт его разберет. Пока за него, поганца, замуж не выйдешь, никакой правды не узнаешь!

— Верно, — подтвердила Глория.

Кофе был выпит.

— Не пройтись ли по магазинам? Ты как? — спросила Глория.

— Почему бы и нет, — ответила Бернадин и убрала чашки.

Они побывали уже в восьми или девяти магазинах. Глория выложила сто пятьдесят долларов на кроссовки „Эйр Джорданс" Тарику в награду за полный табель приличных оценок. К тому же он эти кроссовки выпрашивал месяцами. Бернадин выбросила на тысячу долларов чеков „Америкэн Экспресс", накупив кучу всякой ерунды: еще косметики, еще одну черную сумочку, еще один костюм горчичного цвета, неизвестно для чего, и дешевые часы. Детям купила разные безделушки, без которых они наверняка могли обойтись: очередью электронную игру для Джона-младшего и какой-то говорящий компьютер для Оники.

— Смотри-ка, кто идет, — сказала Глория Бернадин, увидев выходившую из галантерейного магазина Робин. На ней была облегающая ярко-красная блузка с очень низким вырезом, как обычно, и сильно облегающие синие джинсы с широким красным поясом и красные туфли на низком каблуке: Робин ни за что в жизни не выйдет „на люди" в кроссовках.

— Ты только посмотри на нее! Горбатого могила исправит, — вздохнула Бернадин и взглянула на часы: без десяти пять. — Сегодня я не дам ей заговорить меня до смерти. Мне надо домой. Дети приедут через час, Джон, будь он неладен, всегда точен.

— Эй, привет! — воскликнула Робин, заметив Глорию и Бернадин. Она несла крошечный белый пакетик. — И что это вы тут делаете?

— Догадайся, — сказала Глория.

— Нет, вы посмотрите на эти сумки! Ну, кому что, а мы, бедные труженики, не можем позволить себе роскошь покупать все, что вздумается.

— Мы уже домой, — предупредила Бернадин. — Как жизнь?

— Ой, вы не поверите. Со мной такое произошло, такое!..

— И что же? — спросила Бернадин.

— Пойдем посидим где-нибудь чуточку.

Бернадин и Глория переглянулись.

— Да ладно вам, на минуточку. Я ж вас месяц не видела, только по телефону и общаемся. Пошли, а?

— Ладно, Робин, — вздохнула Бернадин. — Но учти, что через полчаса я должна быть дома.

Они спустились в галерею, где маленькие продуктовые киоски предлагали пиццу, замороженный йогурт, горячие сосиски, греческие и китайские блюда, шоколадное печенье. Рядом находились столики, где можно было посидеть. Бернадин выбрала один в отсеке для курящих, и они сели.

— Я встретила одного человека, — сказала Робин, запустив руку в волосы. Когда она наклонилась, груди у нее чуть не выскочили из блузки, словно им было тесно.

— И? Еще что нового? — поинтересовалась Глория.

— Гло, заткнись. В общем, он… Он такой… Богом клянусь, я даже описать его не смогу.

— Попытайся, — предложила Глория.

Бернадин закурила.

— Его зовут Трой, — начала Робин. — Одно имя чего стоит. Ни о чем вам не говорит?

— Мне оно Троя Донахью напоминает, — сказала Бернадин. — Только не говори, что он белый.

— Да ну тебя, Берни… Нет. Никакой он не белый. Вполне коричневый и вообще находка: и преподает в колледже, и тренирует футбольную команду, и, кроме того, он из Атланты, и, слава Господи, он Водолей.

— Короче, ответ на твои молитвы, а? — поддела ее Глория.

— Отвяжись, Гло!

— А что он преподает? — спросила Бернадин, стряхивая пепел.

— Естественные науки.

— Хорошо, — кивнула Бернадин. — У него есть мозги, и, значит, ты уже серьезно настроилась.

— Хороший? — поинтересовалась, вставая, Глория.

— Хороший — не то слово. Последние три дня я просто как пьяная. Ты куда?

— Я, наверное, попробую вот тот замороженный йогурт, — ответила Глория. — Принести кому-нибудь?

— Мне нет, — отказалась Робин.

— И мне нет, — сказала Бернадин.

Глория повесила на плечо сумочку и отправилась за йогуртом.

— Значит, целых три дня, да? — хмыкнула Бернадин. — Что это с тобой, Робин, хочешь попасть в книгу рекордов Гиннесса?

— Ну тебя к черту, Берни.

— И где же ты это чудо встретила?

— Не поверишь. В бакалейной лавке. Мы туалетную бумагу покупали, представляешь! — сказала она, постукивая ярко-красными ногтями по столику.