P.S. Я все еще люблю тебя (ЛП)

– Вы меня извините, но в 1945 году мне было шесть лет!

Я торопливо добавила, что, конечно же, фотографии ее родителей тоже подойдут, но она уже закрыла дверь перед моим носом.

***

Скрапбукинг для старичков фактически превратился в оргкомитет по планированию танцев. Я распечатываю облигации военных займов, а мистер Моралес использует мой нож для бумаги, чтобы их нарезать. Мод, которая в группе новенькая и хорошо разбирается  в Интернете, делает вырезки из статей с военными новостями для  украшения стола с закусками. Ее подруга Клаудия работает над плейлистом.

У Алисии будет свой маленький столик. Она делает гирлянду из бумажных журавликов, всех из разноцветной бумаги – сиреневой, персиковой, бирюзовой и цветочной. Сторми отказывается от отступления от красно-бело-синей темы, но Алисия твердо стоит на своем, и я поддерживаю ее. Утонченные, как и всё, присущее ей, ее фотографии американцев японского происхождения в лагерях для интернированных помещены в причудливые серебряные рамки.

– На деле, эти фотографии приведут в уныние, – обращается ко мне Сторми громким шепотом.

Алисия резко поворачивается.

– Эти фотографии предназначены для просвещения невежд.

Сторми выпрямляется до своих полных сто шестьдесят два сантиметров, сто семьдесят один – на каблуках.

– Алисия, ты только что назвала меня невеждой? – Я вздрагиваю. Сторми вложила много труда в эту вечеринку, и в последнее время была слегка чересчур бурной.

Прямо сейчас я не смогу вынести еще одну ссору между ними. Я собираюсь призвать их к миру, когда Алисия сосредотачивает свой суровый взгляд на Сторми и произносит:

– Если принимаешь на свой счет.

Мы со Сторми обе ахаем. Затем Сторми подходит к столу Алисии и с размаху сметает ее бумажных журавликов на пол. Алисия кричит, а я опять ахаю. Все остальные в комнате поднимают глаза.

– Сторми!

– Ты принимаешь ее сторону? Она только что назвала меня невеждой! Сторми Синклер может быть много кем, но я не невежда.

– Я не принимаю ничью сторону, – отвечаю я, наклоняясь, чтобы поднять бумажных журавликов.

– Если ты принимаешь чью-то сторону, то она должна быть моей, – говорит Алисия. Она вскидывает подбородок в сторону Сторми. – Она считает себя некоей гранд-дамой, но она ребенок, закатывающий истерику из-за вечеринки.

– Ребенок! – визжит Сторми.

– Вы можете прекратить ругаться? – К моему стыду, из уголков моих глаз хлынули слезы. – Я не смогу вынести этого сегодня. – У меня дрожит голос. – Я, действительно, просто не могу.

Они обмениваются взглядами, а затем обе подбегают ко мне.

– Дорогая, что случилось? – ласково спрашивает Сторми. – Это, должно быть, из-за парня.

– Присядь, присядь, – говорит Алисия. Они ведут меня к диванчику и садятся по обе стороны от меня.

– Все, уходите! – кричит Сторми и все остальные разбегаются. – Теперь ты расскажешь нам, что случилось.

Я вытираю глаза уголком рубашки.

– Мы с Питером расстались. – Это первый раз, когда я произнесла эти словавслух.

Сторми ахает.

– Вы с мистером Красавчиком расстались! Это из-за другого мальчика? – Всем своим видом она показывает, что надеется, и я знаю, что она думает о Джоне.

– Это не из-за другого мальчика. Все сложно.

– Дорогая, все не так уж и сложно, – утверждает Сторми. – В мои дни…

Алисия сердито взирает на нее.

– Может дашь ей просто рассказать?

– Питер так и не забыл свою бывшую девушку, Женевьеву, – всхлипывая, говорю я. – Это она разместила то видео в гидромассажной ванне, и Питер знал об этом, но не рассказал мне.

– Возможно, он хотел пощадить твои чувства, – произносит Алисия.

Сторми яростно качает головой, настолько сильно, что ее сережки свистят.

– Мальчишка просто-напросто кобель. Он должен считать королевой тебя, а не ту другую девушку, Женевьеву.

Алисия обвиняющим голосом восклицает:

– Ты просто хочешь, чтобы Лара Джин встречалась с твоим правнуком.

– И что, если хочу! – С блеском в глазах она спрашивает, – Скажи, Лара Джин. У тебя есть планы на вечер?

Эти слова заставляют нас всех рассмеяться.

– Прямо сейчас, я не могу думать ни о каком другом парне, кроме Питера, – отвечаю я. – А вы все еще помните свою первую любовь?

У Сторми их было так много – может ли она помнить? Но она кивает.

– Гаррет О’Лири. Мне было пятнадцать, а ему восемнадцать, и вообще у нас был только один танец, но то, что я чувствовала, когда он смотрел на меня… – Она вздрагивает.

Я смотрю налево от себя на Алисию.

– А вашей первой любовью был ваш муж, Филлип, верно?

К моему удивлению она качает головой.

– Мою первую любовь звали Альберт. Он был лучшим другом моего старшего брата. Я думала, что выйду за него замуж. Но этому не суждено было случиться. Я встретила своего Филлипа. – Она улыбается. – Филлип был любовью всей моей жизни. И все же, я никогда не забывала Альберта. Какой я была молодой! Сторми, можешь ли ты поверить, что когда-то мы были так молоды?

Сторми не отвечает в своей обычной жизнерадостной манере. Ее глаза становятся влажными, и она говорит так нежно, как я вообще когда-либо от нее слышала:

– Это было миллион жизней назад. И все же.

– И все же, – эхом вторит Алисия.

Они обе ласково улыбаются мне, с такой искренней и неподдельной любовью, что к моим глазам подступают новые слезы.

– Что я буду делать теперь, когда Питер больше не мой парень? – размышляю я вслух.

– Ты просто будешь делать то, что делала до того, как он стал твоим парнем, – отвечает Алисия. – Займешься повседневными делами, и сначала будешь скучать по нему, но со временем станет легче. Боль уменьшится. – Она протягивает руку и прикасается своей тонкой рукой к моей щеке. Улыбка играет на ее губах. – Все, что тебе нужно, – это время, а у тебя, малышка, есть все время в мире.

Эта мысль утешает, но я не уверена, что до конца верю в то, что это правда. Думаю, для молодежи время тянется по-другому. Минуты дольше, значительней, ярче. Все, что я знаю – это то, что каждая минута без него ощущается бесконечно долгой, как будто я жду, просто жду, что он вернется ко мне. Я, Лара Джин, знаю, что он не вернется, но мое сердце, кажется, отказывается понимать, что все кончено.

***

После того, как ко мне вернулась энергия, а слезы высохли, я сижу в кабинете Джанетт, оговаривая детали вечеринки. Когда она небрежно упоминает гостиную, я замираю.

– Джанетт, гостиная будет недостаточно большой.

– Я не знаю, что тебе сказать. Главная комната для мероприятий забронирована для бинго. У них постоянная бронь на вечера пятниц.

– Но эта вечеринка – огромное событие! Нельзя ли перенести игру в бинго в гостиную хотя бы на один вечер?

– Лара Джин, я не могу переместить бинго. Для этого здесь соберутся люди со всего сообщества, включая мать агента по арендесобственной персоной. Здесь в игру вступает много политики. У меня связаны руки.

– Ну, а что насчет столовой? – Мы могли бы передвинуть столы и устроить танцпол в центре комнаты, а угощения расставить на длинном столе вдоль стены.  Это могло бы сработать.

Джанетт бросает на меня взгляд, типа: «Девушка, о чем ты?»

– И кто будет двигать все столы и стулья? Ты?

– Ну, я и, уверена, что смогла бы собрать несколько добровольцев…

– Чтобы один из них потянул спину и подал на дом в суд? Нет уж, gracias.

– Нам не нужно будет убирать все столы, только половину. Может, вы могли бы попросить сотрудников помочь? – Джанетт уже качает головой, когда меня осеняет. – Джанетт, я слышала, что Фенклифф, возможно, привезет к нам некоторых из своих  проживающих на автобусе. Фенклифф. Они уже называют себя главным пенсионным сообществом «Блю Ридж Маунтинс».

– Боже мой, Фенклифф – дыра. Люди, которые там работают, – отбросы. У меня же – профессионалы. «Главное пенсионное сообщество Блю Ридж Маунтинс»? Ха! Нифига.