P.S. Я все еще люблю тебя (ЛП)

– Бред собачий! – взрывается он. – Когда я узнал, что это она сняла то видео, я сказал ей, что если она еще хоть раз причинит тебе боль, то мы прекратим общаться. – Питер все еще говорит, но я не слышу больше ни одного слова, что слетают с его губ.

Он знал.

Он знал, что Женевьева была той, кто выложил это видео; он знал и ничего мне не сказал.

Питер больше не говорит; он пристально рассматривает меня.

– Лара Джин? В чем дело?

– Ты знал?

Его лицо бледнеет.

– Нет! Все не так, как ты думаешь. Я знал не с самого начала.

Я облизываю губы и плотно сжимаю их.

– Ну, в какой-то момент ты узнал правду, и ничего мне не сказал. – Трудно дышать. – Ты знал, как я была расстроена, и продолжал защищать ее, а потом узнал правду, и не сказал мне.

Питер начинает говорить очень быстро.

– Позволь мне объяснить. Я только недавно узнал, что Джен стояла за этим видео. Я спросил ее о нем, и она не выдержала и призналась во всем. В ту ночь, во время лыжной поездки, она увидела нас в гидромассажной ванне и сняла видео. Именно она отправила его Anonybitch и включила на собрании.

Я знала, но позволила себе согласиться с Питером и притвориться, что не знаю, что знала. И ради чего? Ради него?

– Ей было очень фигово из-за всего, что ей приходится переживать из-за ее семьи, и к тому же она ревновала, и отыгралась на нас с тобой…

– И что же это? Что она переживает? – спрашиваю я, не ожидая ответа; знаю, что он не скажет. Я спрашиваю, чтобы доказать свою точку зрения.

Он выглядит огорченным.

– Ты же знаешь, что я не могу тебе сказать. Почему ты все время ставишь меня в положение, когда мне приходится говорить тебе «нет»?

– Ты сам поставил себя в такое положение. У тебя ее имя, так ведь? В игре, у тебя ее имя, а у нее – мое.

– Кого волнует эта дурацкая игра? Кави, мы говорим о нас.

– Меня волнует эта дурацкая игра. – В первую очередь Питер предан ей, и только потом – мне. Женевьева идет первой, я иду после нее. Вот в чем дело. В этом всегда была проблема. И меня тошнит от этого. Что-то щелкает в моей голове. Я неожиданно спрашиваю у него, – А почему в ту ночь, во время лыжной поездки, Женевьева была на улице? Все ее друзья были в домике.

Питер на мгновенье закрывает глаза.

– Почему это так важно?

Я вспоминаю ту ночь в лесу. Каким удивленным он казался, увидев меня. Даже испуганным. Он ждал не меня. Он ждал ее. И все еще ждет.

– Если бы я не вышла извиниться в ту ночь, ты бы целовалее?

Он не сразу отвечает.

– Я не знаю.

Эти три слова подтверждают для менявсе. От них у меня перехватывает дыхание.

– Если я выиграю… знаешь, каким было бы мое желание? – Не говори этого, не говори этого. Не говори слов, которые не сможешь взять обратно. – Я бы пожелала, чтобы мы никогда не начинали всего этого. – Слова эхом раздаются в воздухе и в моей голове.

Он втягивает в себя воздух. Его глаза становятся маленькими; так же, как и его рот. Я причинила ему боль. Это то, чего я хотела? Я так думала, но сейчас, глядя на его лицо, я не уверена.

– Тебе не нужно выигрывать игру, чтобы получить это, Кави. Можешь получить это прямо сейчас, если ты этого хочешь.

Я протягиваю руки и кладу обе ладони на его грудь. К глазам подступают слезы.

– Ты выбыл. Кто у тебя? – Я уже знаю ответ.

– Женевьева.

Я встаю.

– Прощай, Питер. – А затем захожу в дом и закрываю дверь. Я не оглядываюсь назад, ни разу.

Мы так легко расстались. Будто это был пустяк. Словно мы были никем. Значит ли это, что этому вообще не суждено было быть? Что мы были случайностью судьбы? Если нам было предназначено быть вместе, как мы могли разойтись вот так?

Полагаю, ответ – нам не было предназначено.

42

Питер и я, наше расставание – все это так типично для старшей школы. Под этим я подразумеваю, что все недолговечно. Даже эта боль пройдет, достигнув своего предела. Даже острое жало такого предательства – то, за что мне следует держаться, что мне нужно помнить и лелеять, ведь это мое первое настоящее расставание. Все это всего лишь часть процесса влюбленности. Конечно, я не думала, что мы навсегда останемся вместе, нам только шестнадцать и семнадцать. И в один прекрасный день я буду с теплотой вспоминать об этом.

Я продолжаю твердить себе все это, даже когда глаза наполняются слезами, даже когда лежу той ночью в постели и плачу, пока не засыпаю. Я плачу до тех пор, пока щеки не начинает жечь от того, что я постоянно тру их. Это – источник грусти, который начался с Питера, но не заканчивается на нем.

Потому что одна мысль без конца снова и снова возникает в моей голове: «Я скучаю по маме. Мне не хватает мамы. Я так сильно по ней скучаю». Если бы она была здесь, то принесла бы мне на ночь чашку успокаивающего чая и сидела бы рядом на моей кровати. Она бы положила мою голову себе на колени, провела пальцами по моим волосам и прошептала мне на ухо: «Все будет хорошо, Лара Джин. Все будет хорошо». И я бы поверила ей, ведь ее слова всегда были правдой.

Ох, мамочка. Как мне тебя не хватает. Почему ты не здесь, когда так сильно нужна мне?

***

Я до сих пор храню салфетку, на которой Питер сделал небольшой набросок моего лица, корешок от билета с первого раза, когда мы пошли в кино, стихотворение, которое он подарил мне на день Святого Валентина. Цепочка с кулоном. Конечно же, цепочка с кулоном. Я не смогла заставить себя снятьее. Пока нет.

Я валяюсь в постели весь субботний день, вставая только для того, чтобы перекусить и выгулять во дворе Джейми. Перематываю романтические комедии на грустные моменты. Что мне следует делать, так это разрабатывать план, как убрать Женевьеву, но я не могу. Каждый раз, когда я думаю о ней, об игре, и, больше всего, о Питере, – мне становится больно. Я решаю выкинуть все это из головы до тех пор, пока не смогу полностью сосредоточиться.

Джон присылает мне сообщение узнать, в порядке ли я, но я не могу заставить себя ответить. Это я тоже откладываю на потом.

Единственный раз, когда я покидаю дом – это в воскресеньеднем, чтобы поехать в Белвью на заседание комитета по планированию вечеринки. После небольших уговоров со стороны Сторми, Джанетт одобрила мою идею тематической вечеринки «Объединенная служба организации досуга войск», и шоу должно продолжаться, будь прокляты расставания.

Сторми сообщает, что все население дома престарелых гудит об этом. Она особенно взволнованна, поскольку прошел разговор, что Фенклифф, другой крупный дом престарелых в городе, может привезти сюда на автобусе некоторых своих постояльцев. Сторми говорит, что у них есть, по меньшей мере, один подходящий вдовец, которого она знает с книжного клуба для пенсионеров местной библиотеки. Эта новость заставляет расшевелиться и других обитательниц.

– Он очень выдающийся экземпляр, – продолжает она твердить всем. – Он даже все еще водит машину! – Обязательно распространю эту информацию вокруг себя. Все, что угодно, чтобы создать ажиотаж.

На вечеринке каждый получит пять «облигаций военных займов», которые можно будет обменять на стаканчик пунша из виски, маленький значок с флагом, или же танец. Это была идея мистера Моралеса. На самом деле, его точная идея состояла в том, чтобы использовать одну военную облигацию для танца с дамой, но мы все устроили ему разнос за сексизм и сказали, что это должен быть танец либо с мужчиной, либо с дамой. Алисия, как всегда прагматичная, заявила:

– Женщин будет больше, чем мужчин, так что, в любом случае, женщины будут руководить.

Я обошла всех жителей, спрашивая, не одолжат ли они фотографии сороковых годов, если они у них есть, особенно в военной форме или с вечеринок Объединенной службы организации досуга войск. Одна обитательница фыркнула на меня и сказала: