Запретный мужчина

Хозяйка вздохнула и замолчала.

— А потом? — спросила Пилар.

— Утром встали не больно рано. Спустились вниз, завтракали. Мальчик, конечно. Сеньора-то почти ничего не ела. А мальчику яичницу я сжарила с помидорами, наворачивал за обе щеки. Кофейку попили со сливками. С собой еды взяли — хлеба, брынзы, лучку, помидорчиков, попросту, по-деревенски. Мальчик все мать торопил, не сиделось ему на месте. Хотел идти гулять, рисовать. Рюкзачок за спиной. Так и пляшет, что твой жеребенок.

Пилар представила себе веселого Хулито с гривкой светлых волос, нетерпеливо переступающего с ноги на ногу, и глаза ее опять наполнились слезами.

Хозяйка взглянула на нее и продолжила:

— А сеньора не торопилась. Стала меня о дороге расспрашивать в соседнюю деревню. Деревня тут не так уж далеко, дойти можно, и дорога красивая. Сказала, что, наверное, они там заночуют. Куртки, что дал им дон Хосе, мне оставила, попросила ему передать. «Засветло дойдем, не замерзнем», — сказала. И я с ней согласилась. Дни стоят теплые. Зачем лишнюю тяжесть таскать? Ну вот, расплатились они со мной и пошли. Я им вслед помахала. А потом узнала, что и не дошли они никуда. Это уж я от дона Хосе узнала, когда куртки ему передавала. На базар ездила и передала…

Хозяйка умолкла, постояла молча у притолоки.

Молчала и Пилар.

— Может, покушаете? — спросила наконец хозяйка.

— Нет, спасибо, — отказалась Пилар. — Я лучше по деревне немного пройдусь. А вы мне покажете, в какую сторону они ушли.

— Покажу. Только сейчас не ходите. Скоро уже темнеть начнет. Здесь у нас темнеет быстро. Вы тут походите, а завтра уж пойдете. Я вам провожатого дам, сынка своего. А то не ровен час…

— Завтра и посмотрим, — сказала Пилар.

Они спустились, вышли во двор.

— Во-он туда они пошли, — показала рукой хозяйка, и Пилар увидела тропку, что огибала гору и скрывалась за поворотом.

Поблагодарив женщину, Пилар пошла по деревенской улице. Чумазые мальчишки возились с собакой. Где-то неподалеку шумела вода, видно, с камешка на камешек бежал горный ручеек. Здесь, в этих чужих, незнакомых местах присутствие сына стало для Пилар явственным, ощутимым. Она не только представляла его себе, но и чувствовала его душу, характер. Возбудимый, нетерпеливый, открытый всем впечатлениям, Хулито, должно быть, часто смеялся и часто плакал. Подвижный, веселый. Она узнавала в нем себя, чувствовала, что понимает его. Вот и хозяин кафе сказал, что они похожи…

Пилар вернулась в сумерках и чувствовала себя очень усталой. Ужинать не стала, только попросила горячей воды, а потом сразу поднялась к себе. Завтра… Что будет завтра? Она не знала. Сегодня, а не завтра, предстояло решить ей главный вопрос.

Она достала из сумочки пакетик и опять повертела его в руках, вдохнула пряный острый аромат. В нем не таилось ничего дурного, страшного. Пилар знала, что хочет жить, что выбирает жизнь.

И все-таки, все-таки…

— Не веришь мне? — спросила цыганка.

— Верю, — ответила Пилар.

А раз так, то надо идти до конца.

Пилар решительно налила в чашку воды, высыпала порошок и перемешала. Порошок растворился без остатка. Теперь пить. Выпила. Питье как питье, чуть горьковатое. Теперь спать. Она легла на кровать, где спал Хулито, укрылась и заснула. И приснился ей сон…

Глава 28

И приснился Пилар сон…

…Утро. Амаранта встала с постели. Хулито еще крепко спит. Амаранта подошла к окну с небольшой дорожной сумкой, достала из нее пузатую фляжку, налила туда воды из кувшина, потом вынула кольцо — старинное, с узорной пластинкой вместо камня, открыла его и высыпала что-то во фляжку. Крепко завинтив ее, сунула обратно в сумку.

Далее Пилар увидела совсем иную картинку.

Амаранта и Хулито идут по горной тропке. С одной стороны гора высокая, а с другой — покатый склон в долину. Хулио веселится. Он увидел парящего в небе ястреба и показывает матери. Потом погнался за ящеркой, что грелась на солнце и соскользнула в траву. На тропинку свесилась ветка дикого шиповника, Хулито хотел сорвать розочку и укололся до крови. Но угомону на него нет — бежит вперед, возвращается. Амаранта идет строгая, суровая, однако сыну отвечает ласково, и лицо у нее светлеет, когда она смотрит на Хулито.

Тропка свернула, потянулась по узкому ущелью. Здесь куда холоднее, Хулито поежился. И травы нет, кругом серо-зеленоватые камни, к на них пятна ржавого мха, а где-то внизу вода журчит.

— Пить, хочу пить, — говорит Хулито.

— Погоди, сынок, потерпи, — отвечает Амаранта, хотя на плече у нее дорожная сумка, а в ней фляжка с водой.

Теперь Амаранта оглядывается, будто что-то ищет, но, видно, не находит, и они идут дальше.

Вышли из ущелья, и тропа стала забирать вверх, круче в гору, оставляя внизу открывшуюся долину.

Начался лесок из молодых дубков, позолоченных осенью, Хулито остановился, залюбовался, Амаранта же идет вперед, прямая, суровая.

Кончилась и роща, вышли на лужок. С одной стороны лужка опять каменная стена, а с другой обрыв. Амаранта стала присматриваться. Но, вероятно, опять ей что-то не по нраву, не остановилась.

— Мама! Я пить хочу, — просит Хулито.

— Потерпи, потерпи, сынок, еще не время.

— Я терпел, терпел, больше не могу! — говорит мальчик.

— Можешь, сынок, просто не знаешь, что можешь, — отвечает Амаранта.

Тропа ведет дальше, вывела на открытое пространство, сплошь покрытое громадными валунами, Хулито забегает вперед, прячется за валун и кричит:

— Ау!

Далее уже и валуны скалами становятся, тропа все выше берет, становится круче, обрывистей.

— Уже скоро, сынок, уже скоро, — повторяет сыну Амаранта. — Скоро ты и поешь, и попьешь.

И выходят они на высокий обрыв, тропка прижимается к самому краю пропасти, Хулито заглядывает вниз и, тотчас же отбежав, зажмуривается.

— Прямо голова закружилась, — говорит он.

Подходит к краю и Амаранта. Но у нее, видимо, голова не закружилась, она смотрит вниз долго-долго.

Хулито тем временем вперед убежал, по тропинке, что опять скалу обогнула. А Амаранта села на плоский камень и стала из сумки еду доставать. Разложила на салфетке хлеб, брынзу, помидоры. Последней достала пузатую фляжку.

— Хулито! Хулито! — позвала она.

Мальчик выбежал из-за скалы.

— А я уже напился, мама! — кричит. — Там прямо из скалы ручеек бежит. Вода — чудо! Вкусная-превкусная. Идем, покажу!

Амаранта застыла, смотрит строго-строго и будто не понимает, что он говорит.

А следом за Хулито проворно семенит сухонькая фигурка в черном и подходит прямо к Амаранте.

— Твой сынок живой водички напился, а мертвую ты мне отдай, — говорит морщинистая старушка.

И Амаранта молча подает ей фляжку.

— Пойдешь ко мне, — продолжает старушка, — поживешь у меня.

— Пусть мальчик хоть поест, — говорит Амаранта.

— Пусть поест, — соглашается старушка и присаживается рядом с Амарантой.

Усаживается и Хулито, набивает рот, а затем вскакивает и опять куда-то бежит. Мать даже замечания ему не делает. Она сидит, думает, на старушку поглядывает, но ни о чем ее не спрашивает.

И старушка тоже молчит. Подошла к обрыву, бросила туда фляжку.

— Здесь твоя дорожка, сестричка, кончилась, а у сына твоего только начинается.

Амаранта молчит, ждет, что та еще скажет.

— Пойдем, увидишь, все сама поймешь, — говорит старушка.

Амаранта поднимается, собирает еду, зовет Хулито, и они опять идут горной тропкой.

Мальчик, набегавшись, устал, плетется еле-еле. Старушка первой идет, сухонькая, быстрая, потом Амаранта, механически переставляя ноги, как под гипнозом, последним бредет Хулито.

— Недолго уж, там отдохнешь, — обернувшись, ободряет его старушка.

Дошли. Среди скал — лачужка не лачужка, часовенка не часовенка — не понять. Приют, кров, убежище.

Ввела их старушка в малюсенькую комнатку — чисто в ней и скудно, ничего лишнего нет. Как раз так, как Амаранта любит.