Запретный мужчина

Он старался не давать воли эмоциям, принуждая себя размышлять о намеченной цели и о том, как ее осуществить. Значит, выходит, что Ярима, наворотив Бог весть чего в Венесуэле, нашла себе приют в Колумбии? Херман пытался сообразить, кто же тут работает, с кем она могла войти в контакт? Но очень быстро понял: он так давно отошел от дел, что никого уже не знает.

Поэтому всю необходимую информацию придется выведать у Яримы, каким бы тяжким для Хермана ни было это общение. Ничего, кроме неприязни к этой маленькой злобной хищнице, он не испытывал. С годами, узнав истинную цену и хорошему, и дурному, Херман стал сторониться дурного. В Яриме же ему претили низменность ее примитивных инстинктов и врожденная грубость натуры. А теперь он вдобавок знал, что она виновна в гибели его близких. Но надо себя пересилить и поговорить с Яримой мирно…

Каждый вечер перед сном он клялся Ирене и детям, что восстановит их честное имя, что никто не посмеет считать их семьей преступника, застигнутого во время бегства от справедливого возмездия.

Глава 27

Пилар ехала на машине. День был солнечным, и вчерашнее казалось сном. Пилар попыталась узнать увитый плющом домик, но он так и не попался ей на глаза. Ехала она и размышляла. Как бы ни складывалась ее жизнь, а складывалась она, прямо скажем, не слишком удачно, Пилар все-таки не была готова к выходу, который предложила ей цыганка. Конечно, вчера она была в отчаянии, — Пилар не могла этого отрицать, — но сегодня, глядя на пламенеющие по склонам гор виноградники и синеву неба, она чувствовала, что все вокруг ей мило, и она готова была жить, пусть нескладно, пусть несчастливо, но все-таки жить, во что бы то ни стало жить!

Пилар сама удивилась настоятельности своего желания: оно делало ее сильной, независимой, давало радость. Вот уж чего-чего, а радости она не ждала. Ей казалось, что она никогда больше не будет радоваться. Потом вспомнила Карлоса и поняла, что расстались они навсегда. Поняла и приняла разлуку как неизбежность. Собственно, они никогда и не были вместе, она всегда гналась за ним, а он убегал. «Запретный» — вспомнила она слово цыганки.

Дорогу перебежала собака и помчалась дальше через поле, деловито, сосредоточенно.

«У каждого свой путь», — подумала Пилар.

Сейчас она следовала путем своего мальчика, но не ведала, куда этот путь ее приведет. Он был открыт в бесконечность, и Пилар этому тоже радовалась. Не принимала никаких решений. Просто двигалась вперед.

К полудню она добралась до станции, где когда-то, впрочем, не так уж давно, высадились сеньора Амаранта и Хулио. Неподалеку от станции Пилар увидела кафе. «Наверняка, тут они и перекусили», — подумала она и остановила машину.

Толстяк-хозяин приветливо ей улыбнулся.

— Проголодались? — весело спросил он.

— Очень, — ответила Пилар.

Хозяин принес ей дымящуюся баранью похлебку в глиняной миске, но Пилар медлила, не начинала есть.

— У вас тут недавно случилось несчастье, пропали женщина и мальчик, — не слишком решительно начала она.

— Как же, как же, — сразу погрустнев, сказал хозяин. — Вот вы, значит, сюда зачем. Родня, что ли?

— Тетка, — ответила Пилар.

— Да вы с мальчиком и похожи. Видать, в вашу породу пошел. С матерью-то они совсем разные. Вот тут они и сидели, где вы сидите, кушали с большим аппетитом. А потом мой сынок отвез их на тележке в горы.

— А меня он не отвезет? — спросила Пилар.

— Почему ж не отвезти? Отвезет. Я письмо вашему брату отписал, рассказал все как есть. Большое вышло для вас горе.

Глаза Пилар вдруг невольно наполнились слезами.

— Да вы поплачьте, а коли там походите, мессу отслужите, помолитесь, глядишь, и полегче вам станет. У меня у самого старший сынок в горах замерз, попал в буран и не выбрался. Много лет прошло, а сердце все одно болит. Горы они такие… Так что вы плачьте, плачьте, горе, оно слезами и выйдет.

Хозяин отошел, не мешая Пилар есть похлебку и плакать.

— Сразу поедете или как? — крикнул он с порога.

— Сразу, — ответила Пилар.

Поела, вышла во двор, увидела ослика, тележку.

«Этот самый ослик их и вез», — подумала она.

— За машину не беспокойтесь, в целости-сохранности будет, — пообещал хозяин.

Она взяла из машины сумку с вещами, села в тележку. Тронулись.

Пилар смотрела по сторонам и все пыталась представить, о чем думал Хулио, видя вот это самое ущелье, горы — суровые и неприступные, и небо над ними — синее-синее. День ведь тогда был солнечный, Пилар это прекрасно помнит. Кто, как не она, проводила их, мысленно пожелала счастливого пути?..

Громко цокали копытца, поскрипывала тележка, и все-таки вокруг было тихо, и казалось, ничто не может нарушить этой всеобъемлющей неземной тишины.

— Вот вы везли женщину с мальчиком, расскажите мне о них, — попросила Пилар чернявого паренька, что сидел к ней спиной.

— Мальчик, худенький, подвижный, вертелся все, удивлялся, то на камень матери показывал, то на дерево. В горах-то, видать, в первый раз. Рад был очень, доволен. Все ему тут нравилось. А мать больше молчала. Сразу было видно, что нездорова она — кожа да кости.

Паренек замолчал, засомневавшись, не сказал ли он чего лишнего.

— Да-да, — поддержала Пилар, — здоровье у нее очень слабое. Вы рассказывайте, рассказывайте, мне ведь каждое слово важно.

— Ну, я тоже к ним спиной сидел, так что особо не видел их. Мальчик поначалу говорил много, рисовать собирался, радовался, что альбом и карандаши взял, — припомнит возница.

Господи! Оказывается, ее мальчик любил рисовать! А она даже этого о нем не знала!.. Пилар вдруг вспомнила, что и сама когда-то рисовала, и до сих пор неравнодушна к цветам и краскам. Может, потому так и порадовали ее сегодня поутру пылающие по склонам виноградники?

— А потом холодать стало. У них даже и теплого ничего с собой не было, но мой отец им вязаные куртки дал. Накрылись они куртками, прижались друг к другу, пригрелись и, видать, задремали. Ну а потом уж мы приехали, — сказал паренек и умолк.

Для Пилар и впрямь каждое его слово было драгоценным. Ведь она ни с кем не говорила о своем мальчике, ничего не знала о нем, не знала, что он любит, чем занимается. И вот сейчас, только сейчас началось ее знакомство с сыном. Встреча. Теперь она смотрела вокруг еще пристальнее, пытаясь догадаться, что же привлекло его внимание, что хотелось ему нарисовать. Наверное, вон тот зубчатый утес, что так странно глядится на фоне неба. И вот эта сосна, что притулилась между скал.

А вон уже и деревенька. Белые домики тесно лепятся к взмывающей вверх горе. Тут тоже отцветают розы и тоже пламенеют виноградники.

Остановились перед гостиницей — небольшим аккуратным двухэтажным домиком с галереей и крытым двором. Вышла хозяйка, стройная высокая женщина в пестрой косынке на пышных волосах, в белоснежной кофте, в длинной до пят юбке, цветные бусы, шаль, — Пилар оценила красоту горянки.

— Родню вот привез, ну, этих… — паренек не договорил, хозяйка все поняла и печально улыбнулась Пилар.

— Если можно, я остановилась бы в той же самой комнате, — сказала Пилар.

— Можно, можно, — закивала хозяйка.

Пилар вошла в дом: глиняный пол, деревянные столы, очаг. По стенам полки с расписными тарелками. И деревянная лесенка на второй этаж.

Наверное, туда? Пилар вопросительно посмотрела на хозяйку.

Та кивнула, и сама начала подниматься по скрипучим ступенькам. Пилар пошла за ней.

Коридор, коричневая дверь и комната. Последний приют несчастной сеньоры Альварес и бедного Хулито.

Пилар оглядела две пышные постели, цветной полог, занавески, столик, кувшин для умывания в углу.

— А на какой постели он спал? — спросила она.

— На этой, — показала хозяйка. — Усталые они были очень. Вечером даже кушать не стали. Только воды им принесла горячей, чтобы умылись. Мальчик тотчас и заснул. Хорошенький такой, разрумянился, как ангелочек.