Лебединая песня

«Очень поэтично, – буркнуло здравомыслие, – но только мы живем не в романе, а в реальном мире».

Аделаида ждала продолжения, но его не было. Здравомыслие, надувшись, молчало. Молчало и отражение, сосредоточенно разглядывая свои отполированные ногти.

«А если, – робко спросила Аделаида, – если все это лишь моя фантазия и я ему вовсе не нужна и неинтересна?»

Здравомыслие шумно вздохнуло и покачало головой. Отражение с удовольствием потянулось, выгнувши дугой гибкую спину.

«Есть лишь один способ узнать это наверняка, – промурлыкало оно. – Лишь один».

* * *

Расхаживая вдоль накрытого стола, завхоз размышляла о том, кого куда посадить.

– Катенька, – кротко спросил ее муж, протиравший бокалы у буфета, – а может, не стоит сажать их рядом, как на свадьбе?

– Без тебя знаю, что не стоит, – отозвалась завхоз, – тут дело тонкое, нужен особый подход.

Завхоз не считала нужным посвящать мужа во все свои планы, но в этом и не было нужды. Каким-то непостижимым образом он всегда оказывался в курсе ее намерений и, надо отдать ему должное, никогда и ни в чем ей не перечил. Он лишь произносил своим тихим, спокойным голосом несколько безобидных слов или задавал какой-нибудь невинный вопрос, в результате чего (не всегда, конечно, но иногда!) направление мыслей завхоза совершенно менялось.

Бормоча себе под нос, завхоз дошла до противоположного конца стола и остановилась.

– Думаешь, я зря все это затеяла? – резко спросила она, повернувшись к мужу.

Тот не ответил – поднеся к глазам очередной бокал, пристально разглядывал его на свет. Была у него такая особенность – никогда не отвечал на вопросы сразу, не подумав. По крайней мере на ее вопросы, что заметно истощало и без того ограниченный запас ее терпения.

Завхоз, барабаня пальцами по столу, ждала. Муж наконец признал бокал годным к употреблению, поставил его на стол и взял следующий.

– Если этим двоим суждено договориться, – тихо сказал он, – то они договорятся и без твоей помощи.

– Если! Вот именно – если! А я хочу, чтобы именно с моей помощью лысину этого жирного паскудника, ее мужа, украсили давно заслуженные им рога!

Муж слегка поморщился, но промолчал.

Завхоз, недовольная его молчанием, продолжала:

– Он ведь не только моему племяннику – он и тебе напакостил! Ты вспомни, как два года назад ты приехал к нам и хотел устроить в музее выставку-продажу вологодских кружев, а этот гад запросил совершенно нереальную сумму за аренду музейных помещений!..

Муж пожал плечами.

– Зато благодаря этой истории я познакомился с тобой, – сказал он мягко, – так что я не держу на него зла.

– Ты никогда и ни на кого не держишь зла, – проворчала завхоз, – с тобой и не поругаешься по-человечески.

Муж улыбнулся, подошел к ней и обнял ее.

– Ладно уж, – буркнула завхоз, клюнув его носом, – после поговорим.

– Десять часов уже, – спохватилась она, услыхав бой часов из прихожей, – а ее все нет! Где, спрашивается, ее черти носят? Пироги же простынут!

Муж прижал палец к губам.

– По-моему, звонят в дверь, – тихо сказал он.

* * *

За этот длинный, очень длинный день все устали и порядком проголодались, так что ужинали долго и с удовольствием. Детей, чтобы не путались под ногами, покормили раньше и отправили спать, но они, разумеется, не спали, а заглядывали в приоткрытые двери гостиной. Время от времени завхоз вытаскивала из-под стола какого-нибудь особенно шустрого внука, награждала его шлепком и конфетой и очень строгим голосом приказывала убираться прочь. Внуки были слабым местом завхоза.

За столом было весело, и оживленный разговор не умолкал ни на минуту.

Даже пострадавший племянник завхоза, в начале ужина державшийся букой, постепенно ожил, посветлел лицом и налег на пироги со всем пылом здоровой юности. Гости также воздавали должное кулинарному искусству хозяйки. Впрочем, Карл, отбросивший с приходом Аделаиды всякую романтическую задумчивость, больше говорил, чем ел, но завхоз, сидевшая рядом с ним, отнеслась к этому с пониманием. Он охотно отвечал на вопросы, о многом расспрашивал сам и, блестя глазами, рассказывал разные археологические байки – одну интересней другой.

Завхоз одобрительно кивала. Невестки завхоза – и старшая, и младшая, сменившая гнев на милость, – то замирали от ужаса, то кисли от смеха и пихали в бок своих флегматичных мужей, молчаливо расправлявшихся с ужином. Муж завхоза в очередной раз удивил свою супругу, выказав неплохую осведомленность в области отношений древних славян с древними варягами; между ним и гостем даже разгорелся спор о каком-то Эрике Рыжем и его влиянии на политику тогдашней Новгородской республики.

Благодаря этому спору Аделаида, посаженная между мужем и племянником завхоза, смогла наконец положить себе на тарелку еще один кусок пирога с курицей, не опасаясь быть уличенной в обжорстве.

Этот кусок, прямо-таки тающий во рту, окончательно успокоил и даже развеселил красавицу-директрису, которая до того держалась нервно и настороженно, словно вспугнутая лань.

Явившись в дом завхоза и обнаружив, что, кроме нее и Карла, других гостей нет, Аделаида почуяла ловушку, рассердилась и запаниковала. Однако семейство завхоза тут же забурлило вокруг нее в радостных приветствиях, а теплая волна от свежей выпечки, минуя мозг, ударила прямо по пустому желудку, давно переварившему те несколько капель кофе, которые заменили ей обед. Подошедший Карл поздоровался с ней так спокойно и просто, что она разрешила себе остаться и посмотреть, что будет дальше.

Но ничего особенного не произошло за весь ужин, если не считать того, что Карл, всегда такой немногословный и сдержанный (по крайней мере, при ней), сегодня разошелся не на шутку. Сначала Аделаида краснела от мысли, что это он из-за нее распелся соловьем, и от смущения даже не притрагивалась к своей тарелке, хотя мужчины завхоза наперебой ухаживали за ней и подкладывали лучшие куски. Вскоре, однако, она заметила, что он ведет себя совершенно естественно и ни словом, ни знаком не выказывает ей какого-либо заметного другим предпочтения; она перевела дух и занялась пирогами.

У завхоза всегда кормили замечательно, но сегодня она превзошла саму себя. Чай и тот имел особенный, глубокий мягкий вкус и аромат – должно быть, потому, что был на родниковой воде и из самовара.

Аделаиде казалось, что она в жизни не ела и не пила ничего более изумительного. А как хорошо в этой гостиной, какая милая старая мебель, обитая вытертым красным плюшем! Какой симпатичный абажур с длинной развившейся бахромой, и как приятно, что он висит низко над столом, оставляя углы гостиной в темноте! Удивительно, как она раньше всего этого не замечала, а ведь не раз бывала в гостях у завхоза, и одна, и вместе с мужем.

Развлекается, поди, сейчас в Москве, равнодушно подумала Аделаида и больше о муже не вспоминала.

За столом как раз прекратили спорить и стали рассказывать анекдоты. Старший сын завхоза, судовой механик, начал было что-то такое про боцмана и русалку, но, взглянув на гостью, стушевался и замолчал. А зря – после рюмочки ликера «Гранд Марньер» Аделаида про русалку, пожалуй, и послушала бы.

Ликер был густой, тягучий, крепкий, он сладко сковывал язык и тяжелил веки. Аделаида никогда еще ничего подобного не пробовала, и остальные, судя по всему, тоже. Завхоз внимательно рассмотрела на свет тяжелую янтарную жидкость, понюхала ее, отпила и одобрительно сказала:

– Очень хороший ликер. Спасибо, Карл!

Карл слегка поклонился в ее сторону. Сам он анекдотов не рассказывал, отговорившись незнанием, но слушал с удовольствием и много, заразительно смеялся, вертя нетронутую рюмку в своих длинных музыкальных пальцах.

Похоже, он чувствовал себя здесь как дома, никуда не спешил, ни о чем таком не думал и просто наслаждался моментом.

Аделаиде даже стало немного досадно.

Когда же пробило полночь и хозяева решили еще раз поставить самовар, она забеспокоилась всерьез – что он, до утра, что ли, собирается здесь сидеть? Выпив еще одну рюмку ликера (для храбрости и оттого, что очень уж был вкусен), она решительно поднялась и, не глядя на Карла, заявила: