Лебединая песня

– Хорошо, – ответил Карл своим обычным, спокойным тоном, и в трубке сразу перестали бубнить, – я сейчас приеду.

Он повернулся к Аделаиде, взял ее за плечи, как давеча, в парке, но не приблизил к себе и не поцеловал, а лишь посмотрел на нее своими темными глазами, в которых горели и сыпали искрами целые золотые созвездия, и сказал:

– Жди. Скоро вернусь.

Аделаида осталась на крыльце одна. Она не успела ни остановить его, ни возразить, ни задать вопрос – ничего не успела сделать, так быстро он исчез.

Еще он был перед ее глазами, и ноздри ее трепетали, втягивая из ночного воздуха последние тонкие, едва уловимые, солнечно-полынные нити его запаха, а в голову, только что блаженно-пустую и невесомую, как лунный свет, уже хлынули лавиной разнообразные мысли. Мысли-сомнения. Мысли-страхи. Мысли-надежды и мысли-предостережения.

Поднимаясь по темной лестнице к себе на третий этаж, Аделаида вспоминала слова завхоза.

Ненадежные люди, совершенно неподходящие для семейной жизни; все носятся с какими-то абстрактными идеями вроде спасения мира и борьбы за справедливость... И никогда их нет на месте, когда они так нужны женщине...

Да, нелегко мне с ним будет, подумала Аделаида, отпирая дверь, если будет вообще…

В квартире тоже звонил телефон.

Аделаида некоторое время смотрела на него, словно спрашивая, чего ради он-то раззвонился в столь поздний и неподходящий час. Потом ей пришло в голову, что это может быть Карл, и она рванулась к телефону и схватила трубку.

Но это, разумеется, был не он. Это была дочь.

– Мам, – заговорила она быстро и сердито, – у тебя все в порядке?

– Да, – удивилась Аделаида, – конечно.. А почему ты спрашиваешь?

– Ничего себе! – возмутилась дочь. – На работе тебя нету, дома тоже! Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?!

– Не кричи, – осадила ее Аделаида, – все я знаю. У тебя что-нибудь случилось?

На том конце телефонного провода было слышно, как дочь, пытаясь успокоиться и смягчить тон в разговоре со слетевшей с катушек матерью, выполняет специальные дыхательные упражнения. Аделаида терпеливо ждала.

– Я звонила тебе после обеда в школу, – медленно и раздельно, почти по слогам, произнесла дочь, – там никто не брал трубку. Потом я звонила тебе домой с тем же результатом. Что все это значит?

Аделаида присела на обувную полку и поставила аппарат на колени.

– А зачем я тебе так срочно понадобилась? У тебя опять что-нибудь случилось? – повторила она свой вопрос.

– Так, ничего особенного. Расскажу, когда приеду. Я, пожалуй, смогу завтра к тебе выбраться. Только не жарь курицу, я на диете. Одни ананасы и зеленые овощи. Впрочем, можешь купить немного осетрины...

– Не могу, – отозвалась Аделаида и, к своему собственному удивлению, почувствовала, что улыбается, – осетрину купишь себе сама.

– Почему?! – искренне удивилась дочь.

– Потому что завтра я буду занята. И послезавтра тоже. Так что, если у тебя ничего особенного не случилось...

– Мам, – после долгой паузы спросила дочь, – а ты... ты здорова?

– Никогда не чувствовала себя лучше, – заверила ее Аделаида.

Дочь буркнула что-то неразборчивое и повесила трубку.

Аделаида аккуратно поставила телефонный аппарат на место.

В течение следующего часа она бродила по квартире, переставляла с места на место разные мелкие вещи, проверяла, нет ли где пыли и достаточно ли чисты кафельные поверхности в ванной, и в четвертый раз за последние два дня полила цветы.

И все это время она прислушивалась к звукам, доносящимся с улицы. Она зажгла во всех комнатах свет и приоткрыла все окна, чтобы лучше слышать, так что теперь по квартире свободно гуляли сквозняки, и ей пришлось накинуть на свое новое красивое платье теплую шерстяную шаль.

В начале третьего она зашла на кухню, согрела себе чаю и достала из буфета пакет с ванильными сухариками. Не то чтобы ей хотелось есть, но ведь надо же было чем-то заняться; она не могла ни читать, ни смотреть телевизор, а глядеть в окно было абсолютно не на что. Там был все тот же пустой темный двор, и все так же шумно веселилась компания на детской площадке.

Ей вдруг вспомнилось, как в прошлый четверг, за несколько секунд до того, как жизнь щелкнула пальцами перед самым ее носом, она стояла перед своим директорским столом, глядя на дверь, и ничего так не желала, как … оказаться дома, одной... и чтобы Лена приехала сама, без Вадима своего. Телефон выключить, дверь никому не открывать. Муж пусть будет в командировке дней на шесть... Никаких футболов по телевизору до двух часов ночи... Двоечников, техничек, штатное расписание, разбитые стекла, поломанные парты, родителей 2-го «А» – всех побоку!

И что же – все ее желания исполнились. Она дома, одна, муж уехал в командировку, дочь просится в гости... и уж точно ей нет сейчас никакого дела до родителей 2-го «А».

Но уж если ее величество жизнь берется за исполнение желаний, то она, в неизреченной милости своей, исполняет их с лихвой, не зная меры и не останавливаясь ни перед чем. Она исполняет даже те желания, о которых сам человек не знает и не догадывается. Иногда жизнь так же безгранично щедра, как и беспредельно сурова…

Нет, нет, спохватилась Аделаида, опасаясь, что спугнет такими мыслями хрупкое, едва коснувшееся ее крыльями счастье, – жизнь милосердна и справедлива. Ей, Аделаиде, жизнь уже подарила несколько минут такой радости, что теперь, что бы ни случилось, она всегда будет их помнить.

Но ведь ничего плохого не случится, правда же? Он сказал, что вернется, и она будет ждать его столько, сколько потребуется.

Она нужна ему. Он хочет быть с ней. Он вернется.

Он такой умный, находчивый, предусмотрительный. С ним не может случиться ничего плохого, чем бы он там сейчас ни занимался. Он вернется к ней, и она встретит его улыбкой и ни о чем не будет спрашивать... по крайней мере сразу.

В половине четвертого Аделаида стояла у окна спальни, прижавшись лбом к стеклу, и напряженно вглядывалась в темноту. Двор опустел уже совершенно; и луна ушла за дома, и веселящаяся на площадке молодежь, допив пиво и сломав деревянные качели, разошлась кто куда, и погасли последние светящиеся во дворе окна.

Ненавижу эти мобильные телефоны, думала Аделаида, и кто только их придумал!

Еще час спустя она сидела на полу, спиной к горячей батарее, съежившись и обхватив руками колени, и изо всех сил старалась не расплакаться. Все окна были закрыты, но свет в комнатах на всякий случай оставлен гореть.

Ей показалось, что она что-то слышит. Низкое урчание мотора, шелест шин по подмерзшему асфальту... нет, не надо обольщаться, это всего лишь какой-то шум у соседей. Вот все и стихло. Аделаида опустила голову на руки.

Снова какие-то звуки. Кто-то подошел и остановился под ее окнами. Аделаида медленно поднялась и стала спиной к окну. «Там никого нет, – сказала она себе, – никого. Нечего и смотреть».

Потом резко повернулась и отдернула занавеску. Там никого не было.

И все же она открыла балконную дверь и вышла в серую предутреннюю мглу.

Внизу, слева, у самого входа в подъезд, стояла машина с зажженными фарами, и в их свете какой-то человек возился с кодовым замком. Услыхав стук открываемой двери, человек полностью вышел на свет и помахал Аделаиде рукой.

Аделаида в волнении стиснула на груди старенькую шаль; потом перегнулась через перила, вспомнив, что он не знает ни кода, ни номера квартиры. Но ее помощь не понадобилась. Разгадать код по вытертым кнопкам было делом нескольких секунд, равно как и определить расположение квартиры по единственным горевшим с этой стороны дома окнам.

Карл вернулся к машине, выключил фары, взял что-то с переднего сиденья и вошел в подъезд.

Аделаида бросилась к входной двери. У нее так сильно стучало сердце, что она не слышала его шагов по лестнице.

Он возник на пороге, живой и невредимый, хотя и в несколько помятой, испачканной, а местами даже и порванной одежде.