Свет с небес

— У него была маска, — снова повторила Эллис после долгого молчания.

Голос ее звучал ровно. И сама она чувствовала себя гораздо спокойнее. С Морфи она была в безопасности, да и выпитое бренди давало о себе знать.

— Как ты думаешь, Нейл, зачем ему нужна была маска?

— Не знаю. Возможно, ради предосторожности, на тот случай, если кто-то увидит его.

...А может, он хотел, чтобы жертва не узнала его?

— Что это была за маска?

— Одна из тех омерзительных полупрозрачных масок, которые выглядят совсем как настоящее лицо. — Вздрогнув, она пододвинулась ближе. — Я почти разглядела его сквозь маску. Почти. Казалось, что, если бы мне удалось всмотреться повнимательнее, я увидела бы его лицо.

Нейл снова погладил ей спину, потом вытащил заколку из ее волос, распустил их и принялся нежно массировать голову, снимая боль и напряжение.

— Не противься этому, Эллис. Поверь мне, ты все равно все вспомнишь в свое время.

— Я предпочла бы забыть.

— Я знаю, знаю...

Да, он знал. И мучительно жалел Эллис, которой предстояло пройти через еще одно испытание. Он сам хотел бы надеяться, что травма головы навсегда стерла из ее памяти самые жуткие подробности той ночи.

Есть вещи, о которых не стоит вспоминать. Он знал и это. Эллис пошевелилась и снова заговорила. Голос ее превратился в еле слышный шепот.

— Когда... когда я очнулась в больнице, я... я... я не знаю, как это сказать... Я как будто...

— ...Как будто проснулась в чужом теле в середине чьей-то незнакомой жизни? — снова подсказал ей Нейл.

Медленно она подняла к нему лицо, и он увидел ее измученные зеленые глаза.

— Ты и правда все понимаешь, — с облегчением сказала Эллис. — Последнее, что я помнила, — это университетская аудитория. И вдруг я в больнице — руки-ноги в гипсе и бинтах. А как было у тебя?

Его руки напряглись. Вот об этом-то он как раз и старался не вспоминать и не думать, но сейчас он чувствовал себя в долгу перед Эллис. Откровенность за откровенность.

— Кажется, пару дней я был в полном беспамятстве. Последнее, что сохранилось в моей памяти, это... ну, скажем, то, что было перед взрывом. И только где-то недели через две я начал вспоминать. И тоже вовсе не хотел этого.

— А ты... как ты думаешь, есть ли смысл вспоминать? Или это совершенно бессмысленно?

Он подумал, что у него нет точного ответа на этот вопрос.

— Не знаю, Эл, — наконец признался он. — И слава Богу, что не знаю. Возможно, это несет с собой какое-то исцеление...

По сравнению с ней он забыл тогда совсем немного. Всего лишь несколько минут, минут, полных бессильного отчаяния, которое охватило его в тот момент. Он лежал ничком и не мог пошевелиться — лежал и чувствовал запах собственной горящей кожи...

Он не хотел бы вспоминать, как подбежавший сосед стал швырять снег ему на спину, чтобы сбить пламя. Никогда не хотел вспоминать, как с высоты носилок увидел обгоревший остов машины... Обуглившийся скелет своей жизни.

Какой смысл может быть в таких воспоминаниях? Разве что датирование начала конца. Разве что всю оставшуюся жизнь хранить в памяти минуты, когда все кончилось... Кончилась жизнь.

— Мне все рассказали, когда я очнулась, — снова заговорила Эллис. — Сообщили, что на меня напали и что я находилась в очень тяжелом состоянии. У меня были переломаны обе руки и обе ноги, проломлен череп... И еще ножевые раны... Он... он... он вырезал у меня на животе какой-то символ ножом...

— Господи!

— Отец настоял на пластической операции прежде, чем я вышла из комы... И теперь даже следов не осталось. Это было... это было... — Неожиданно она начала судорожно вдыхать в себя воздух, ногти ее с силой вонзились в руку Нейла, даже сквозь толстый шерстяной свитер он почувствовал ее острые ногти. — Это была пентаграмма, Нейл!

Кровь застыла в его жилах.

— О Боже, Эллис, но почему ты ничего не сказала утром?

— П-потому что тогда я не помнила... Я слишком хорошо все забыла. И только сейчас вспомнила.

Он прижал ее к груди и распростился с надеждами остаться в стороне, не прикипеть душой к Эллис Гудинг. Она вошла в его жизнь. И теперь все в нем клокотало от бешенства и жажды мести, а сердце изнывало от желания защитить и успокоить ее.

Сомнений больше не оставалось. Никаких сомнений в том, что Эллис выслеживал изувер из ее прошлого.

И теперь она тоже знала об этом.

Буран бушевал всю ночь. Старый дом стонал и поскрипывал под яростными порывами ветра. Прошло уже несколько часов с тех пор, как Эллис уснула, а Нейл все еще сидел над ней и лишь изредка шевелился, как всегда, когда боль заставляла его переменить положение.

— Не уходи.

Сонный женский голос заставил его обернуться. Она смотрела на него, приоткрыв затуманенные дремотой глаза.

— Я только отойду в ванную, — заверил он. — Сейчас вернусь. Тебе что-нибудь нужно?

— Воды, пожалуйста.

— Сейчас.

Что ей сейчас нужно, думал Морфи, выходя из ванной и направляясь на кухню, так это хорошенько рассмеяться. Что-нибудь, что заставило бы ее хоть ненадолго забыть о своих кошмарах. Пытаясь придумать, чем бы ее развлечь, Нейл вышел на улицу проверить замки.

Сколько снегу намело! Машины буквально утонули в нем. Да, завтра никому не удастся быстро тронуться с места.

Он вернулся на кухню, налил в стакан воды со льдом и пошел в спальню. Эллис сидела на постели, опираясь на подушки.

— Спасибо, — поблагодарила она, принимая из его рук стакан.

Присев на край кровати, Нейл пристально смотрел на Эллис, пытаясь припомнить какой-нибудь забавный анекдот или еще лучше парочку...

— Ты, наверное, думаешь, что я трусливая мокрая курица, — смущенно пробормотала она. — Но я правда не хочу быть одна... С тех пор, как я вспомнила про пентаграмму...

— Ты никакая не курица, Рыжик. Как раз сейчас я думал о том, как убедить тебя больше никогда нигде не оставаться одной.

Ей нужен ангел-хранитель, бессмертный и неуязвимый, а самое главное, способный устоять перед соблазнами. Потому что сейчас Эллис была восхитительна, и над Нейлом нависла грозная опасность поддаться ее очарованию.

Роскошные рыжие волосы рассыпались по подушке, отливая золотом в свете лампы. Даже толстая байка ночной рубашки столь откровенно обрисовывала полную грудь, что оставляла слишком мало места для полета воображения, да он и не нуждался в его помощи. Ведь только прошлой ночью он ласкал эти груди, целовал эти соски, похожие на твердые ягодки малины, а Эллис со стоном прижимала к себе его голову... Нет, нет, ему не нужно ничего представлять и дорисовывать — он изведал реальность, она была во сто крат прекрасней любых мечтаний.

Но он не хотел воспользоваться беспомощностью Эллис. Когда она допила воду, он поставил стакан на ночной столик и снова занял свое место поверх одеяла. Она тут же прильнула к нему, наиболее убедительным способом демонстрируя полное доверие. Она подвергала серьезнейшему испытанию его силу воли, превращая тело Нейла в сплошное пульсирующее желание. Но он не смел обмануть ее доверие.

— Прости меня, — помолчав, шепнула она.

— Простить? За что?

— Тебе нужно спать. Несправедливо заставлять тебя охранять меня всю ночь.

— Несправедливо? — Он попробовал на вкус горечь этого слова. — Детка, справедливость придумана для невинных младенцев и мечтательных идиотов.

Его резкость смутила Эллис. У него за плечами ужасное прошлое, напомнила она себе. Раньше она не думала об этом, но теперь поняла, как мучителен был для Нейла сегодняшний разговор с ней. Ведь у него есть свои страшные воспоминания, и ее слова не могли не воскресить картины его собственной трагедии.

И вообще, одернула себя Эллис, всю эту неделю она была слишком занята собой, слишком носилась со своими переживаниями, чтобы помнить, что и у Нейла есть свои кошмары. Она не могла забыть слез, струившихся по его щекам вчера днем, и то, какой страшной болью отозвались в ее душе его страдания.