Дорогой, все будет по-моему!

Стефани искренне верила, что все браки проходят через подобную стадию, когда есть маленькие дети. Просто появляется множество новых важных забот и тем для обсуждения, помимо «ну, как провел день?». Она верила, что все наладится, когда Финн подрастет, и что в старости они с Джеймсом успеют наговориться. Она определенно заблуждалась, думала теперь Стефани, отбивая куриную грудку до полной прозрачности. И остановилась, только когда увидела рядом с собой обеспокоенное лицо Финна.

– Мам, все в порядке? – спросил он взрослым тоном, подражая тому, как она задавала ему этот вопрос несколько раз на дню.

Стефани быстро наклонилась и чмокнула его в макушку.

– Все хорошо, милый.

– Что-то не похоже, – упрямо сказал он.

Она взглянула в хмурое лицо сына и почувствовала себя виноватой оттого, что позволила настроению взять над собой верх. Взяла помидор и катнула его по столу, откуда тот упал на голову возмущенному Себастьяну и, отскочив, угодил прямо в миску с тушеным цыпленком. Финн, как ни старался, не смог сдержать улыбку.

– Супер, – одобрил он.

Глава 3

Если бы Джеймса Мартина спросили, как он поживает (и если бы он в тот момент был расположен ответить откровенно, потому что этот последний год он ни с кем не откровенничал, понимая, что довериться одному человеку – значит, довериться всем, и тогда его личная жизнь предстанет на всеобщее обозрение), он ответил бы вам, что поживает сложно. Что он в глубине души любит свою жену Стефани, хотя отношения их стали слишком благоразумны, немножечко пресноваты. Что он обожает сына и никогда не захочет причинить ему страдания. Но что и его отношение к Кати очень похоже на любовь, и с ней он чувствует себя живым, полным энергии, каким давно не заставляла его чувствовать себя рутинная семейная жизнь.

Он ни за что не признал бы, что поступает дурно, потому что пытался убедить себя, что от этого никому нет вреда. Он верил, что счастлив, и что Стефани счастлива, и что Кати, конечно, счастлива тоже. Таким образом, все это напоминало бомбу замедленного действия, которая только и ждет своего часа, чтобы взорваться.

Он знал, что рано или поздно должен будет принять решение, выбрать какую-то одну жизнь. Однажды или Стефани потребует, чтобы он отказался от поездок в Линкольншир и жил в Лондоне постоянно, или Кати устанет ждать и захочет, чтобы он окончательно перебрался в деревню. Но пока это не произошло, жизнь вполне его устраивала. Пока он не начинал задумываться над ней…

Джеймс, реши он быть честным, сказал бы, что самые беззаботные отрезки его двойного существования – это длинные еженедельные переезды из Лондона в Линкольн и из Линкольна в Лондон. В машине он наслаждался моментом, слушал музыку, громко вторил исполнителям. Несколько раз по дороге он останавливался, и не только у бензозаправочных станций, периодически отклонялся от прямого курса и заезжал в Бедфордшир или Херфордшир, где заглядывал на часок в уединенный паб или бар мотеля, и там, никому не известный, пользовался передышкой между двумя своими жизнями.

Сознательно Джеймс никогда не стремился к двойной жизни. В тот день, когда впервые встретил Кати, он чувствовал себя особенно подавленным и обиженным на Стефани. Он жалел себя: бедненький Джеймс, так много работает да еще мотается в деревню и обратно, и все потому, что этого требует жена. Он уставал от поездок и в деревне по ночам чувствовал себя одиноким, оторванным от дома, ютясь в квартирке над амбулаторией, питаясь едой из микроволновки и утоляя жажду пивом из банки.

Ему недоставало каждодневных семейных драм. Жена и сын настолько вплелись в его привычный уклад, что он всегда ощущал себя частью команды. Он тосковал. А Кати была мила, беззащитна, и она плакала. Обнять ее и утешить показалось ему самым естественным поступком. А потом, конечно, как всегда, мало-помалу одно повлекло за собой другое… Уже не первый раз после свадьбы его тянуло к другим женщинам, но на этот раз он не устоял. Он думал, что это будет банальная интрижка, классическое «если жена не узнает, то все в порядке», избитое «для мужчин все по-другому, секс – это всего лишь секс, это не значит, что мы любим наших жен меньше».

Он пригласил Кати пообедать, она согласилась, и он выложил ей историю, которую приготовил заранее, – что с его браком покончено и он каждые выходные ездит в Лондон только за тем, чтобы повидаться с сыном. В таком небольшом селении, как Нижний Шиппингем, новости разносятся быстро, и после этого ему пришлось лгать также коллегам и приятелям. К счастью, ни с кем из них Стефани не поддерживала отношений, она не уставала повторять, что ненавидит Нижний Шиппингем и всех его обитателей, и было мало шансов, что она соберется туда с визитом.

Кати ела мидии, устрицы и креветки руками, и он смеялся над ней, и сказал, что она напоминает ему Дэрил Ханну в «Сплэш», и это она сочла комплиментом. Его очаровала ее кротость, ее оптимистический – иногда до наивности – взгляд на мир. Суховатый цинизм Стефани всегда забавлял его, оба они ценили грубоватый юмор, но оптимизм Кати был таким… мирным. До чего же приятно провести вечер с человеком, который не ищет возможности оспорить все, сказанное тобой, пусть даже ради смеха.

Кроме того, Кати сделала то, что заставило Джеймса снова искать с ней встречи, – сказала «нет»! Он проводил ее домой до маленького коттеджика, перед уходом из ресторана купив в автомате туалета презервативы. Уже на ступеньках она поблагодарила его за чудесный вечер и позволила поцеловать себя, дав понять, что он ей небезразличен, но в следующий момент отстранилась и пожелала спокойной ночи. Джеймс был заинтригован. Все случилось само собой. Он уже не сомневался, что захочет снова увидеться с ней.

Кати заставила его ждать целых шесть свиданий, прежде чем пригласила к себе в постель для уютного и нетребовательного секса, когда он не чувствовал себя вынужденным что-то изображать, – настолько она была сосредоточена на том, чтобы сделать ему приятное. Вскоре он уже крепко сидел у Кати на крючке, привык к домашней кухне, массажу спины и уютной, спокойной жизни в ее коттедже, куда более комфортном, чем квартирка над амбулаторией.

Кати стала его постоянной возлюбленной, а не просто женщиной, вместе с которой случайно провел ночь. И он понял, что ему это нравится. Это делало его сельскую жизнь более домашней. Когда он первый раз вернулся в Лондон на выходные, бродил вокруг дома в холодном поту, не решаясь войти, охваченный чувством вины и страхом разоблачения. Он чувствовал себя отвратительно, словно чудовищность его поступка стала реальностью, только когда он снова соединился с семьей. Он обещал себе, что порвет с Кати, сделает вид, что ничего не было, как-то загладит вину перед Стефани и Финном.

Но потом он снова поехал в Линкольншир, там Кати ждала его, чтобы позаботиться о нем, и он убедил себя, что никому не причиняет зла, а только пытается сделать свою жизнь вне дома немного более сносной.

Этим вечером Джеймс, как обычно, вернулся после своей практики в Сент-Джеймс-Вуд, раздраженный тем, что дорога домой отняла у него не десять, как в деревне, а сорок минут. В Лондоне он чувствовал себя не в своей тарелке. Он вырос на ферме и, хотя провел шесть лет в Бристоле, изучая ветеринарию, всегда знал, что вернется на практику в деревню. Он вполне понимал, почему Стефани захотела вернуться к своей прежней работе, заняться карьерой, но его не могло радовать то, что из-за этого ему приходится проводить половину недели в городе.

Он просмотрел список завтрашних пациентов, который прислала ему Джеки по электронной почте, как делала всегда в конце дня. Список был составлен в претенциозной форме, характерной для городских ветклиник, где на первом месте стояло имя животного, а затем шла фамилия владельца. Пушок О'Лири, сиамский кот, которому требуется почистить зубы. Тучка Пембертон, чихуа-хуа с рахитом конечностей. Оттого – Джеймс был в этом уверен, – что пожилая дама, хозяйка животного, практически не спускает его с рук. Еще Шустрик Тичмарш, Лапа Хью-Робертсон, Черныш Олардиз. Список был внушительным, и ни одного мало-мальски серьезного случая. Он вздохнул. Еще три дня этих детских игр в песочек. В такие минуты он думал, что Стефани следовало быть более благодарной ему за то, что полжизни он занимается работой, которую презирает.