Влюбленный Дед Мороз

И Лилия с вызовом глянула прямо в выпученные глазки толстяка. Толстяк испуганно оглянулся по сторонам в поисках моральной поддержки. Девочки заморгали, как куклы.

— Повторяю — почему? Я вас спрашиваю, гражданин!

Вокруг гражданина мгновенно образовалось пустое пространство.

— Да я что… я разве против, — выдавил тот наконец, — пусть отдыхает…

— Вот и хорошо, — кивнула Лилия. — Еще вопросы есть?

Вопросов не было.

Очнувшаяся экскурсовод, благодарно глянув на Лилию, плавными движениями рук стала подвигать свою группу к автобусу.

— А вы не хотите с нами? — поравнявшись с Лилией, вполголоса предложила она. — За счет фирмы, а?

— Пожалуй, нет, — вежливо отказалась Лилия, — спасибо. На что там в самом деле смотреть в отсутствие хозяина?

Экскурсовод покачала головой и нырнула в автобус следом за последним туристом.

Развеселившаяся Лилия, небрежно размахивая увесистой сумкой, в которой, кроме бумажника и дамских мелочей, были еще зонтик, фотоаппарат и бутерброды, пошла вдоль реки.

На лужайке перед веселеньким, бело-розовым, как зефир, зданием, бывшими купеческими хоромами, а ныне городским музеем, она увидела ребятишек лет десяти-двенадцати. Ребятишки не шалили, не галдели и не прыгали, как все нормальные дети на каникулах, а чинно сидели на раздвижных стульчиках перед мольбертами и рисовали акварелью дом, ярко-синее небо в белых облаках и покрытую легкой серебристой рябью реку.

У некоторых получалось очень похоже.

Между детьми неспешно прохаживался высокий худощавый старик с великолепной снежно-белой шевелюрой, в черном бархатном берете и стильной, хотя и несколько поношенной, бархатной куртке.

Иногда он склонялся над мольбертами и вполголоса делал юным художникам краткие замечания, но по большей части просто наблюдал за их работой. Детям же явно хотелось услышать его мнение; те из них, к кому он давно не подходил, ерзали на своих стульчиках и бросали на него просящие взгляды.

Но никому из них, по-видимому, и в голову не приходило вскочить со своего места или хотя бы громко позвать его.

Лилия решила подойти ближе. Делая вид, что изучает расписание музея, она переместилась из тени высоких узорчатых ворот на солнце.

Тут к воротам подкатил очередной автобус с туристами, лихо затормозил, и почти сразу из открывшейся двери полилась громкая и темпераментная итальянская речь.

Старик обернулся.

Лилия поспешно отступила в тень.

Никакой он был не старик — лет пятидесяти пяти, пятидесяти шести. От силы пятидесяти восьми.

Подтянутая, стройная, нисколько не согбенная годами фигура. Загорелое от северного солнца, с правильными чертами, улыбчивое лицо. Ярко-синие глаза.

Если б не белые волосы и брови, запросто можно было дать и сорок пять.

Самый что ни на есть правильный мужской возраст.

И взгляд синих глаз — спокойный, уверенный, твердый.

Такой не станет искать в женщине защиту, опору и материальное обеспечение. Такой сам и защитит, и обеспечит. Если, конечно, захочет.

Лилия ощутила несвойственную ей робость. Вместо того чтобы прямо подойти к интересному субъекту и познакомиться, она пристроилась к итальянским туристам и с ними проследовала к парадному входу музея.

— Скажите, — обратилась она к служительнице в синей униформе, — а кто это там, на лужайке, с детьми?

— Как, вы не знаете? — поразилась служительница. — Ах, ну да, вы же приезжая… Это он сам и есть!

— Кто?

— Ну… как кто… — заморгала служительница, — он это!

— Хорошо, — терпеливо повторила Лилия, — я вас поняла. Он — это он. А имя у него есть?

— Конечно, — облегченно выдохнула служительница, — конечно, есть. Имя есть у всех.

— Ну?

— Что — ну?

— Так как же его зовут?

— А я разве не говорила? Александр Васильевич!

— Ну, вот и славно, — ласково сказала Лилия, — видите же, совсем не трудно!

Служительница посмотрела на нее с некоторой опаской.

— И что же, этот Александр Васильевич — художник?

— Ну, в том числе и художник, — уклончиво ответила служительница и зачем-то оглянулась по сторонам.

Безошибочное профессиональное чутье подсказало Лилии, что клиентка чувствует себя некомфортно и вот-вот попытается в одностороннем порядке свернуть разговор.

— А на досуге, стало быть, обучает молодое поколение, — продолжила Лилия ровным и доброжелательным тоном, на всякий случай ухватив служительницу за рукав синего форменного жакета, — и много ли он берет за свои уроки?

Служительница оскорбилась и неожиданно сильным рывком высвободила руку.

— Вы с ума сошли?! Ничего он не берет! Никогда! Ни с кого! Все, я пошла, некогда мне тут с вами! — И нырнула в сумрачную прохладу холла.

Лилия, лелеявшая надежду, что служительница в конце концов познакомит ее с синеглазым Александром Васильевичем, была несколько обескуражена.

Между тем находиться дальше на крыльце было бессмысленно и даже небезопасно. За стеклянными дверьми нарисовалось несколько встревоженных женских лиц, и по шевелению их губ Лилия догадалась, что ими всерьез обсуждается идея вызвать милицию.

Надо было или брать билет и идти в музей, или немедленно ретироваться. Лилия предпочла сделать последнее и направилась к лужайке.

За время ее разговора с нервной служительницей в природе успели произойти изменения.

На солнце наползла небольшая, но тяжелая, со свинцовой опушкой туча. Из-за реки громыхнуло. Первый сильный порыв ветра пригнул росшие вдоль ограды кусты сирени и растрепал забытую кем-то папку для эскизов.

Лилия огляделась и заметила, что лужайка была пуста и пуста была набережная. Всех прохожих точно ветром сдуло. Лилия тоже поспешила укрыться от надвигающегося дождя, а когда, задыхаясь и прижимая руку к ошалевшему от непривычной нагрузки сердцу, добежала до крыльца музея, за ее спиной не было уже ничего, кроме сплошной стены дождя.

К радостному удивлению тетки, Лилия не уехала на следующий день. Тетка сразу же завела разговор о том, что вот, неплохо было бы вскопать еще пару грядок и починить обветшавшую тепличку — она, тетка, как раз вчера видела в хозяйственном магазине прочную и недорогую полиэтиленовую пленку. Но племянница разочаровала ее. Вместо того чтобы браться за лопату или за ремонт, Лилия три дня подряд с самого раннего утра уходила куда-то и возвращалась лишь на закате солнца, голодная, хмурая и недовольная.

А вернувшись, приставала к тетке со странными вопросами: есть ли в городе художники, да сколько, да как зовут? Тетка, никогда не интересовавшаяся художниками, причину Лилечкиного беспокойства поняла, в общем-то, правильно.

— Замуж тебе надо, вот что, — заявила она племяннице на исходе третьего дня, когда та, возвратившись с очередных бесплодных поисков, жадно хлебала гречневую кашу с молоком. — Ты женщина еще молодая, видная, самостоятельная… Только зачем тебе художники? Ну их совсем, ненадежные они люди… А вот у меня сосед есть, полковник, военный, между прочим, пенсионер, солидный такой мужчина!

От соседа-полковника Лилия решительно отказалась.

— Зря ты это, — укоризненно заметила тетка, — уж такой мужчина солидный… и дом у него есть, и участок, двенадцать, между прочим, соток, и машину новую недавно купил… А человек он какой хороший, Александр-то Васильевич…

— Александр Васильевич? А как он выглядит? — внезапно заинтересовалась Лилия.

— Как выглядит, как выглядит, — забормотала в смущении тетка, — обыкновенно выглядит. Мужчина и мужчина… С лица-то воды не пить! Да вот он, кстати, подъехал! Иди, Лилька, посмотри на него в окно!

Несколько минут спустя Лилия, все еще корчась от неудержимого смеха, собирала в своей комнате дорожную сумку.

— Это я над собой смеюсь, — объяснила она надувшей губы тетке, — дура я, тетечка, как есть дура! Вы на меня не обижайтесь! Поеду я. Прямо сейчас. Как раз на ночной поезд успею.