Лиза готова на все

– Завтрак – это круто, – сказала Брэнди, когда я повесила трубку. – Не так круто, конечно, как ужин, но всяко интереснее дневного чая.

– Ну-ну, – вздохнула я. – Но, боже мой, какая же это рань!

– Не нуди, – сказала Брэнди. – Это удачный знак – то, что он решил встретиться с тобой так быстро и пригласил поесть вместе. Значит, настроен серьезно. Только не вздумай и вправду там есть! Еще не хватало сидеть с набитым ртом, когда режиссер будет тебя рассматривать. Вот Джо, например, не рассказывал тебе, как поперхнулся и выплюнул полный рот чипсов прямо на брюки Спилбергу в баре «Скай»?

Я отрицательно покачала головой.

– Ну раз не рассказывал, лучше и не напоминай ему. Думаю, Джо все еще больно вспоминать об этом. Итак, что бы там ни случилось завтра, главное – ничего не ешь. Если он предложит тебе выпить – откажись категорически, а то еще подумает, что ты алкоголичка. Даже если он сам будет пить, все равно откажись. То же относится и к сигаретам. Не кури, даже если тебе захочется покурить больше всего на свете. Потому что так они всех проверяют. Но если он спросит, почему ты ничего не ешь, объясни, что ты просто плотно позавтракала. А то еще решит, чего доброго, что у тебя анорексия, а это еще хуже, чем прыснуть недожеванной едой ему на пиджак.

– Ладно, я запомню.

Сколько мне еще предстоит узнать о Голливуде!

– И никакого кофе, – добавила Брэнди в заключение. – От него изо рта воняет.

– Тогда конечно. Никакого кофе. Спасибо, что предупредила.

– И последнее. Если он спросит, зачем ты приехала в Голливуд, не говори, что приехала забыть бывшего дружка. Потому что, хоть это и мило, когда ты откровенничаешь с друзьями, он-то сразу решит, что ты просто…

Брэнди даже не стала произносить это слово вслух, просто начертила в воздухе большущую букву «Д».

– Победа, победа, победа впереди, – напевала она ободряюще, отправляясь в ванную. Воскресные вечера были тем особым временем, которое Брэнди посвящала косметическим процедурам. Если мы с Джо не успевали воспользоваться ванной до восьми, попасть туда было нереально до самого понедельника.

Я легла в постель, прихватив с собой томик мисс Остин. Я когда-то читала «Нортенгерское аббатство» перед экзаменом, но сейчас, хоть убейте, не могла вспомнить, о чем там шла речь. Может, я и не всю книгу читала. Видимо, просто листала, чтобы найти правильные ответы на вопросы экзаменационных билетов. Но теперь я старательно вчитывалась в текст, ведь от этого зависело мое будущее, а не отметка на экзамене. Завтра я встречаюсь с Эриком Нордоффом, и я могу вытащить билет в Большой мир.

В любом случае я бы не заснула. Если бы я не ушла с головой в Остин, я погрузилась бы в другие, безрадостные, мысли. Мысли о Ричарде Адамсе. Меня ранили слова Брэнди, я пообещала себе, что не буду думать о нем, и все же…

Дойдя до восьмой главы, я, видимо, задремала. Я вдруг увидела себя на церемонии награждения Листера Бэдлендса. Я шла сквозь толпу элегантно одетых мужчин и женщин, не узнавая ни одного лица, но они смотрели на меня во все глаза. Когда я приблизилась к сцене, толпа расступилась, пропуская меня вперед.

Я опустила голову, оглядывая себя. Как раз в это время человек, которому снится сон, обычно обнаруживает, что он совершенно голый. Но нет, на мне было черное платье, вполне соответствующее случаю.

Нет, голой была не я.

«Представляем вам Ричарда Адамса!»

Гром аплодисментов. Я проталкиваюсь сквозь последний ряд зрителей у сцены, чтобы посмотреть, что вызвало такой бурный восторг. И вижу его. Ричарда. Обнаженного. Он стоит на сцене с Дженнифер. На ней тоже нет одежды, только на безымянном пальце блестит кольцо с бриллиантом. Ричард притягивает ее к себе, и они целуются.

– Так вот что называется «живой картиной»? – говорит какая-то женщина слева от меня.

И я бегу, бегу по галерее, захлебываясь слезами, и просыпаюсь в своей постели в Венис-Бич, в жару, в слезах, с пустотой в душе. Книга упала на пол – я выронила ее во сне.

Я механически подняла книгу, попробовала читать дальше, но сердце стучало, как молоточек. Только прочтя пять страниц, я осознала, что ничего не понимаю, потому что пропустила целую главу.

Да ладно, сказала я себе, это всего лишь сон. Глупый сон, рожденный разговором с Мэри, словами Брэнди и волнением перед встречей с Нордоффом. Но у меня было такое чувство, словно я и вправду увидела, как Ричард и Дженнифер занимаются любовью.

Я думала, что всю ночь теперь пролежу без сна, терзаясь видением, которое сама себе придумала, но все-таки, вероятно, заснула. Потому что вскочила в полшестого в полной уверенности, что я уже приехала на автобусе из Венис-Бич в Максвелл-Хилл, а не в Малибу, где, собственно, и жил Эрик Нордофф.

Что же мне надеть на свои первые в Голливуде пробы? К счастью, Брэнди и здесь помогла советом. У нее была на этот счет своя теория, которой она однажды уже поделилась со мной, когда я шла устраиваться в «Ледибойз». Теория эта заключалась в том, что надо выглядеть так, как будто тебя уже взяли на роль. Как будто.

– Ты должна прийти в таком виде, словно это уже первый день твоей работы или съемок, – говорила она. – Ты должна полностью поверить сама, что работа у тебя в кармане.

Наряд был очень важной составляющей теории «как будто». Чтобы получить работу в «Ледибойз», я пришла в костюме Мадонны, когда она записывала альбом «Словно девственница». Что, надо заметить, было очень далеко от образа девственницы.

– Чтобы получить главную роль в «Нортенгерском аббатстве», – сказала Брэнди, – надо выглядеть как персонаж того, другого, фильма. «Эмма», кажется, да?

– Ты имеешь в виду фильм с Гвинет Пэлтроу? – рискнул спросить Джо.

Но как же я смогу быть похожей на Гвинет Пэлтроу с ее неменяющимся выражением лица, что бы она там ни играла, и одновременно показать, что я способна на большее?

– Надень вот это, – скомандовала Брэнди.

Вот так и случилось, что в половине седьмого утра, в Малибу, у дома Эрика Нордоффа, я стояла в полупрозрачной сорочке времен королевы Виктории, локоны обрамляли мое лицо (одна палочка бигуди, которую я не заметила, осталась на затылке, и я так и проходила с ней до обеда), а на ногах – плетеные греческие сандалии.

– О! – только и вымолвил Эрик Нордофф, открыв дверь и взглянув на меня. – Простите, я не хотел вытащить вас прямо из постели.

– Я очень люблю романы Остин, – проникновенно сказала я, заглядывая ему в глаза.

– А… Я-то, хм… решил, что это ночная рубашка. Очень… да… мило.

Да уж, голову на отсечение даю, милее не придумаешь.

– Подружка, с которой мы вместе снимаем дом, очень увлекается модой, – поспешила пояснить я. – Этот стиль будет хитом следующего сезона.

– Ну, я не очень-то разбираюсь в моде, – примирительно сказал Эрик Нордофф, – так что мне придется поверить вам на слово.

– Этот стиль будет называться «ночнушки днем». Или «дневные пижамы». Поверьте, за этим стилем – будущее.

Эрик кивнул.

– Пожалуйста, входите. – Он сделал приглашающий жест рукой, и я вошла в холл. Ну что ж, по крайней мере меня не выгнали.

Снаружи владения Эрика Нордоффа не могли привлечь любопытного взгляда. Высокая стена, поросшая засохшим плющом, отгораживала дом от настойчивых взглядов туристов, которые толпами приезжали в Малибу в надежде углядеть, как Том Хэнкс выходит на крыльцо или Мишель Пфайфер вытряхивает мусор. Но на самом-то деле с дороги вообще ничего не увидишь. Оставаться незаметным – вот основная цель, которую преследуют все те, кто здесь живут. Снаружи можно в лучшем случае увидеть двустворчатые двери гаража в массивной стене дома и по ним определить, что здесь живет небедный человек. Не более того.

Но стоило попасть внутрь, и сразу становилось ясно, чем этот дом на побережье отличается от того, в котором жила, например, я. Ни один нормальный таракан не дерзнул бы выползти на мраморные плиты этого холла (плиты, специально доставленные сюда из Италии, как я узнала впоследствии).