Лиза готова на все

– Не сомневаюсь, чт́о ты мне сейчас об этом скажешь.

– Потому что ты ограничила себя Ричардом, ты целиком погрязла в его жизни и лишила себя свободы. Так же, как Джо был несвободен, пока носил брюки.

– Не смей сравнивать мою любовь с портками Толстого Джо! – крикнула я.

– А ты перестань называть его толстым – он худой.

– Когда я с ним познакомилась, был толстый.

– Но теперь все изменилось. И это второе, о чем тебе стоит подумать. Как можно быть такой дурой, чтобы до сих пор называть его старой кличкой?

– Я же любя, – возразила я.

– Любя? И ты, значит, как бы любя все время напоминаешь другу о прошлом, от которого он имел мужество уйти таким нелегким путем? Ты не видишь в нем нового человека, которым он в действительности стал. Так же, как не признаешь саму себя, настоящую Лизу Джордан.

– Не тебе объяснять мне, кто я такая.

– Хочешь, я скажу тебе, кто ты такая в собственных глазах? Ты – бывшая девушка Ричарда Адамса. Девушка, которая сбежала в Лос-Анджелес от боли, на которую Ричард Адамс обрек ее. Девушка, которая, что бы она ни делала, думает только об одном: а что бы сказал на это Ричард? Как ты думаешь, Ричард оценивает себя как парня, который бросил Лизу Джордан? Думаешь, он вообще вспоминает о тебе? Да у твоего Толстого Джо хотя бы хватило духу отсечь прошлое, которое причиняло боль, и, сделав это, он нашел людей, готовых принять его таким, какой он есть. Говоришь, он носит платья? И что с того? Он просто понял, что нет других правил, кроме тех, которые мы сами себе устанавливаем.

– И каков твой рецепт? – спросила я с сарказмом.

– Отказаться от Ричарда, как Джо отказался от брюк. Да, без него ты чувствуешь себя голой, тебе кажется, что все смеются и показывают на тебя пальцем. Но на самом-то деле всем наплевать. Единственный человек, который страдает от того, что сейчас Ричарда нет рядом с тобой, это ты сама. Пойми, жить без него – не значит жить наполовину. Та Лиза, которая была девушкой Ричарда, – это еще не вся ты. А может, ты и не была самой собой, пока вы были вместе. Могла бы та Лиза взять и приехать в Лос-Анджелес?

Я пожала плечами.

– Да ни за что на свете! У тебя не хватило бы пороху. Ты продолжала бы подрабатывать секретаршей, обманывая себя тем, что Бездарная Юнис якобы вот-вот устроит тебе съемку в каком-нибудь ролике. А судя по ее достижениям на данный момент, самое большее, что она смогла бы тебе подыскать, – это реклама прокладок, где ты сама даже и не снималась бы вовсе, а озвучивала бы другую актрису! А вот Ричард преуспел бы на своем поприще и с тобой, и без тебя. И в результате он тебя обскакал.

Я хотела возразить Брэнди, хотела сказать, что у нее нет оснований рисовать такую унылую картину моего безрадостного будущего, но…

– Ричард не выбирал, не шел на компромисс. Лондон – именно то место, где художник может добиться успеха. Но ты, чтобы преуспеть, должна быть в Лос-Анджелесе. Не дай ему сбить тебя с пути. Ричард не знает, что, сам того не ведая, до сих пор тянет тебя назад. А ты должна двигаться вперед, понимаешь? Ему-то наплевать, а вот нам с Джо – нет. Мы же твои друзья.

– Тогда почему вам меня не жалко?

– Судьба посылает тебе сказочную возможность, а ты ищешь предлог, чтобы отказаться от нее. Ты придумываешь любые оправдания, чтобы только не использовать свой шанс.

Брэнди подняла трубку телефона и протянула мне.

– Десять минут, – сказала она. – Десять секунд, если быть точной, чтобы набрать номер телефона и сделать что-то для себя, а не для Ричарда. И для меня, – добавила она робко, – ты могла бы замолвить за меня словечко и оставить ему пару моих фотографий.

– Можно подумать, я чем-то тебе обязана, – резко бросила я.

– Как хочешь, – вздохнула Брэнди. – Хочешь быть задницей – пожалуйста. Тебе расхлебывать.

Я уползла в свою комнату зализывать раны. Брэнди унизила меня; от ее обличительной речи лицо горело так, что было больно. Кроме того, мою горечь усиливало то, что все это произошло, как назло, сразу после звонка Мэри, признавшейся мне в том, что она практически потеряла веру в меня, а самый бесполезный агент на свете (я имею в виду Юнис, конечно) решила, что я недостойна ее вшивой конторы.

Ну что за люди! В собственных глазах я оставалась нежным, чутким созданием, все отдавшим за любовь и получившим взамен лишь поцелуй Иуды. Сегодня меня трижды предали. А если учесть изначальное предательство Ричарда, получается, что я женщина, преданная четырежды. Я – олицетворение боли. Меня нужно жалеть, успокаивать. Да, пусть долго, пусть очень долго, раз мне это требуется!

Я присела к туалетному столику и вгляделась в свое отражение: вокруг печальных глаз залегли тени; волосы беспорядочно падают на лицо, словно я хочу отгородиться ими от мира и спрятать свою боль от людей. Если бы у меня было легкое косоглазие, я стала бы почти точной копией Дианы. Храброй принцессы Дианы. Я, как и она, страдала от любви и предательства. Меня тоже никто не понимал. И так же, как Диану, меня оклеветали, обо мне злословили…

Я сейчас была очень похожа на Диану в тот день, когда она давала интервью для «Панорамы». Оголенные нервы. Чуткая душа. Разбитое сердце.

Возможно, это немного раздражало… да…

Я резко выпрямилась. Я даже огляделась по сторонам, не видит ли кто, как меня «пробило». Меня пронзила простая мысль: а я ведь и вправду – точная копия Дианы во время интервью для «Панорамы». Но вот так ли это хорошо? И до меня вдруг дошло, что это совсем, ох, совсем не хорошо.

Бедной Диане казалось, что, если она разделит всю свою боль с народом, люди полюбят ее еще больше. Она и не догадывалась, что в тот момент большинство уже твердо решило, что ей давно пора прекратить лить слезы и научиться держать удар. Люди хотели видеть ее сильной.

Я снова посмотрела на себя. Нет, это не лицо сильной женщины. Круги вокруг глаз. Складки, обозначившиеся от того, что уголки губ все время опущены. Две морщинки между бровей – следствие постоянно хмурого выражения лица, боли и слез. Нет это не лицо прекрасной покинутой леди из Шалота, чьи страдания только подчеркивали ее красоту. Скорее это лицо леди Макбет. Безумной, одержимой, душевнобольной. Такая может замучить вас до глухоты однообразными бесконечными рассказами о своих печалях и страданиях. Вот почему Брэнди не выдержала: она была сыта этим по горло. И вот почему, вероятнее всего, меня не приняли в Голливуде и не набросились на меня с предложениями.

Я вдруг совершенно ясно поняла бедную принцессу Диану. Она была прекрасным, удивительным человеком. Люди любили ее. Но если вы сломали ногу, то рано или поздно врач попробует заставить вас встать на нее и начать ходить снова. Именно это пыталась сделать Брэнди с моим разбитым сердцем.

Телефон Эрика Нордоффа вдруг показался мне телефоном Армии спасения.

Итак, все ясно. Сейчас пойду извинюсь перед Брэнди. А потом позвоню Эрику.

Глава тринадцатая

Брэнди не терпелось познакомиться с Нордоффом. Пока я набирала номер, она стояла рядом со мной и жарко дышала в ухо. Но непосредственно с Нордоффом меня не соединили. Вместо этого я услышала голос приятного молодого человека, он назвался Жаном и пообещал в точности передать мое сообщение.

– Он не перезвонит, – убежденно сказала я, вешая трубку. – Он и думать забыл, что оставил мне визитку.

Однако полчаса спустя Жан перезвонил, чтобы сообщить, что мистер Нордофф хотел бы встретиться со мной в самое ближайшее время. Возможно ли пригласить меня на завтрак завтра в шесть тридцать?

– В шесть тридцать? – не поверила я своим ушам. – Утра?

– Да, разумеется, завтрак бывает утром.

Что делать? С тех пор как я начала работать в «Ледибойз», я перестала завтракать по утрам. В шесть тридцать я обычно еще спала глубоким сном. Завтракала я тогда, когда нормальные люди садились обедать. Но Брэнди бурно жестикулировала, давая понять, что надо срочно соглашаться. И я согласилась.