Тени утренней росы

На площадке перед гротом стоит толстая немка и фотографирует девочку лет двенадцати. Из часовни, расположенной чуть левее, выходит Мэдж. Видит нас и расплывается в улыбке. Нейл прикладывает палец к губам: тсс…

Друг за другом мы ныряем в грот. Там темно, но не слишком. С каменного свода свисают сталактиты. Пахнет влажной землей и больше ничем. Никаких следов плесени. Вполголоса Нейл рассказывает нам о рождении Артемиды и Аполлона. Его версия мифа несколько отличается от общепринятой, в ней присутствует местный колорит, поэтому я слушаю с интересом. А Мэдж, судя по всему, ни о чем таком слыхом не слыхивала, на ее гладком личике счастливое изумление паломника, впервые узревшего Иерусалим.

Следуя за Нейлом, мы обходим купель и склонившуюся над ней печальную фигуру медведицы. Купель расположена не на уровне земли, а значительно выше, и, чтобы заглянуть в черное зеркало воды, приходится взобраться на корявый уступ, изображающий ступеньку, а потом на следующий.

Вода черна, как нефть. Но никакого запаха нет. Я протягиваю руку, но что-то останавливает меня. Суеверный страх? Не исключено.

Мэдж забирается наверх после меня. Тоже тянется к воде. И тоже медлит.

— Не дотрагивайся до воды, детка, — слышится негромкий голос Тома.

— Почему?

— Я слышал, какая-то туристка опустила туда свой серебряный крест на цепочке, так серебро моментально почернело. Черт его знает, что там, в этой воде. Она в этой пещере уже несколько тысяч лет. И никто не проводил ее химического анализа.

Держа ладонь над поверхностью воды, Мэдж оборачивается:

— А ты что скажешь, Нейл? Можно трогать эту воду?

— Можно, если ты почитаешь Вселенскую Мать в одной из ее ипостасей.

— А если нет? — подумав, спрашивает Мэдж.

— Тогда лучше воздержаться.

— А что будет?

С прежней улыбкой Хитклифа, от которой даже у меня мороз по коже, Нейл смотрит на Тома.

— Да, это интересно. Что же будет? Не хочешь проверить, Том?

— А ты? — вызывающе говорит тот.

— Я почитаю Богиню.

— Вот и давай лезь в эту лужу.

Нейл взобрался на уступ по другую сторону купели, напротив Мэдж. Напротив медведицы. Порылся в кармане. Я видела, как тускло блеснула монета, прежде чем без плеска уйти на дно.

Тишина. Нейл стоит, глядя поверх головы Мэдж на опущенную морду медведицы, и вдруг начинает говорить. Несколько фраз на греческом языке, которых не понимает никто, кроме него самого и той, кому они адресованы.

— Это что, заклинание? — спрашивает Том таким голосом, что у меня возникает желание хорошенько пнуть его под зад.

Не отвечая, Нейл опускает в воду сложенные ковшиком ладони, низко наклоняется, чтобы не пролить ни капли, делает глоток, а оставшейся водой умывается. Проводит мокрыми руками по волосам. Выпрямляется во весь рост и смотрит на нас со спокойной улыбкой.

— Богиня страшна, но милостива. Мне жаль тех, кто считает, что она умерла.

Том первым покидает грот и возвращается на тропу. Она ведет дальше вниз, к таинственной пустыни Кафоликос.

— Ну что? — хмуро обращается он к своей подруге. — Наверх, к Гувернетто?

Та с любопытством разглядывает лицо и руки Нейла при дневном свете в надежде увидеть гноящиеся язвы или еще какие-нибудь признаки химического заражения.

— Рядом с проклятым монастырем находится пещера святого Иоанна Отшельника, — говорит Нейл, снова пряча глаза за темными стеклами очков. — В этой пещере он провел последние годы жизни, в этой пещере и умер. Говорят, его подстрелил охотник, по ошибке приняв за медведя, поскольку святой имел обыкновение разгуливать в медвежьей шкуре. Поразительно, правда? Но как бы там ни было, Иоанн Отшельник получил смертельную рану, с трудом дополз до своей пещеры и вскоре преставился, перед смертью успев отпустить грехи тому самому охотнику, который, осознав свою ужасную ошибку, явился к святому умолять о прощении. Рассказывают также, что в момент исхода его души из тела произошло чудо, и это чудо мы можем видеть по сей день. — Он поворачивается к Тому. — Как я понимаю, здесь наши пути расходятся. Вы идете наверх, мы — вниз. Увидимся, Том.

Но Мэдж уже заглотила наживку.

— О, Томми, ну пожалуйста! Почему мы не можем пойти и посмотреть на эту пещеру и на брошенный монастырь? Через неделю я уеду и неизвестно когда еще попаду на Крит.

Оставив их препираться на распутье, Нейл поворачивается и, насвистывая, шагает вниз по склону горы. Я следую за ним. Девочка хочет осмотреть достопримечательности, это ее право, право любознательной иностранной туристки. Но ведь бедолагу Тома тоже можно понять. Оказаться в безлюдном месте один на один с Нейлом — перспектива не из приятных. Ни костолома Дега, ни блондинистого пожирателя хот-догов. Скалы и солнце, больше ничего. И девушка, в чьих глазах только-только начал становиться героем, когда на твоем пути нежданно-негаданно появился дракон.

— Что ты задумал? — спрашиваю я, глядя в спину дракона. — Сбросить его со скалы?

Он медлит.

— Со скалы? Нет, это слишком… Мне будет достаточно увидеть страх в его глазах.

— Ты собираешься драться с ним?

— Еще не знаю. Присмотри за девочкой, ладно? Ее пугать ни к чему.

Отлично, просто класс. Он собирается напугать Тома в присутствии его спутницы, а мне следует проследить за тем, чтобы сама девушка при этом не испугалась.

— Элен! Постойте! Подождите! — доносится до меня голос Мэдж, которой удалось-таки уломать Тома. — Мы идем с вами!

— И Бог создал женщину… — пробормотал Нейл, останавливаясь.

Тон его мне не понравился, но воспоминания о том, как американец процедил ему в лицо «ирландская шлюха», нравились мне еще меньше.

— Ох… спасибо… — проговорила Мэдж с легкой одышкой. — Том сейчас подойдет.

На висках и на кончике носа у нее блестел пот. Русые волосы под козырьком бейсболки тоже стали влажными.

— Мы прошли только треть пути, — предупредил Нейл. — Не передумаете?

— Нет-нет, ни в коем случае, — заверила Мэдж. — Мне страсть как хочется посмотреть пещеру и монастырь. А туда вообще кто-нибудь ходит? Что-то нам пока ни одного человека по дороге не попалось. Ни туда, ни оттуда.

— А ты видела на стоянке автобусы?

— Нет.

— Откуда же взяться людям? Экскурсии водят по четвергам и пятницам, а сегодня среда. Но больше всего народу бывает 7 октября, в день памяти преподобного Иоанна. Тогда не только туристы, но и многие критяне совершают паломничество к пещерам и монастырю Кафоликос.

Мэдж слушает с разинутым ртом. Вряд ли она отдает себе отчет в том, что ее карие глазки с жадностью перебегают с его лица на плечи, с плеч на бедра, оттуда обратно на лицо. С томной отрешенностью фотомодели Нейл позволяет разглядывать себя, и он-то, в отличие от Мэдж, отлично знает, какое производит впечатление. Его козырь — не классическая правильность черт, каковой, строго говоря, он и не обладает, а темное, демоническое обаяние с долей нарциссизма, присущее натурам творческим, не привыкшим отказывать себе ни в чем.

Нас догоняет Том. Особо радостным он не выглядит, но и отказываться от участия в экспедиции тоже не собирается. Он протягивает Мэдж бутылку минеральной воды и шепотом делает ей внушение. Ладно, черт с ними. Сами разберутся.

Тропа змеится по краю обрыва. Гладкие, отполированные подошвами монахов и паломников камни круглятся под ногами. Само собой напрашивается сравнение с булыжной мостовой. Жарко. Господи, как жарко.

— Ты как, Элена? Идешь? — через плечо окликает Нейл. — Не страшно?

— Страшно.

— Просто смотри себе под ноги.

— Я так и делаю.

Растянувшись цепочкой — Нейл, я, потом Мэдж, потом Том, — мы медленно продвигаемся вперед, то и дело останавливаясь, чтобы унять дрожь в коленях и подбодрить друг друга какой-нибудь дурацкой шуткой вроде: «Скажи спасибо, что в наши дни ни медведи, ни охотники тут больше не водятся, впрочем, как и святые». Мы идем налегке той же дорогой, которую монахи проходили с грузом камней за плечами… И этой дороге нет конца.