Любовь и небо (СИ)

На «Риориту» я пригласил высокую и стройную, как тополёк, и грациозную, как газель, нашу официантку Зоечку. Безупречно сложенная, лёгкая и послушная в танце, она мило улыбалась, бросая на меня осторожные рысьи взгляды, и будто невзначай прижималась ко мне высокой грудью на резких поворотах. Эти её невинные уловки были так волнительны и призывны! Если бы не рыжая причёска и природные веснушки, если бы не длинный, как у аиста, нос с горбинкой и не тонкие губы, – быть бы мне в тенетах страстной любви. В этом плане парень я сговорчивый. Однако для меня первостепенным мерилом красоты являлось лицо. Расхожее мнение о том, что девушки оценивают кавалеров сверху вниз, а парни – снизу вверх я не разделял. Однако я обнимал за талию женщину, и её близость, запах, зовущий блеск каштановых глаз чрезвычайно возбуждали.

– Спасибо, Зоенька. Вы прекрасно танцуете, – проворковал я, подхватывая её под руку. – Куда изволите доставить? Где ваш поклонник?

– Ах, – скривила она ротик в ироничной улыбке, – какие нынче поклонники. Ухажёры – и те перевелись.

– Да что они – ослепли, не видеть такой красоты! Куда подевались мужчины из этого города? – притворно возмутился я, прижал её локоток и осторожно сжал запястье. – Позвольте, в таком случае, взять над вами шефство.

– Так сразу?

– Ну почему же… Мы с вами целых два месяца знакомы. Наверное, не так близко, но при желании этот недостаток можно исправить.

Зойкины веснушки заискрились, как звёзды в безлунную ночь. Ей, конечно, хотелось, но она осторожничала, а может быть и не желала марать новыми сомнительными отношениями своих искренних чувств к неизвестному возлюбленному. Такой, конечно, непременно у неё был.

К восемнадцати годам все мы становимся заложниками первой любви. А влюблённая девушка, что лошадь в шорах – никого, кроме своего кумира, вокруг не видит. И вы, пацаны, намотайте это себе на ус…

– Вот даже как, – ответила Зоя на мою двусмысленную тираду. – Давайте – ка отложим обсуждение этой темы «на потом».

– Не возражаю, – согласился я, отметив про себя, что отказа не получил, и, следовательно, в этом вопросе имею определённые позитивные перспективы.

Оркестр удалился на отдых, и местная комсомолия организовала новогодние аттракционы. Скакали в мешках, поедали на скорость яблоки, выуживали рыбу из аквариума.

– Минуточку, – сказал я своей партнёрше по танцам и тоже включился в игру.

Мне завязали глаза, сунули в руку ножницы и трижды провернули вокруг своей оси. Задача заключалась в том, чтобы срезать с натянутого шпагата какой-либо из призов, висящих на нитке. Мне или повезло, или затейник нарочно наложил повязку так, чтобы оставалась крохотная щелочка. Этого было достаточно, чтобы контролировать ситуацию. Поэтому прежде, чем срезать приз, я, демонстрируя полную слепоту, несколько раз покушался на носы и уши окружившей аттракцион живой стены. Толпа шарахалась, восторженно хохотала и наперебой давала советы.

Я выбрал самый большой приз и преподнёс добычу Зое. Девушка здесь же, слой за слоем, стала распаковывать подарок и к всеобщему ликованию показала соску-пустышку. Ничуть не смущаясь, она тут же сунула её в мой приоткрытый рот и весело сказала:

– Вам она – ну очень к лицу!

Вечер подходил к концу. Остались позади взаимные поздравления и пожелания по случаю Нового года, признания в вечной любви и дружбе, готовность к продолжению начатого диалога. Наступила пора расставаний. Перед тем, как отправиться в клуб, капитан Евсеев строго-настрого предупредил, чтобы через два часа после полуночи весь личный состав был в казарме, «как штык», и чтобы «без антимоний и выкрутасов», иначе… Обещались серьёзные кары.

За полчаса до «развода» до смерти уставшие ребята из оркестра собрали свои инструменты, и ушли с насиженных мест. Зал опустел, и только по углам отдельные парочки, торопясь, выясняли свои отношения.

Я проводил Зою до проходной, мы остановились и посмотрели друг на друга. Тусклый свет одинокой лампочки, сиротливо висевшей над контрольно-пропускным пунктом, матовый отблеск прозревшей луны и синие полутени на снегу сглаживали остроносое, скуластое лицо девчонки и делали его привлекательным. Самое время поцеловать, а вдруг обидится? Невзрачные девушки заметно капризнее красоток. В чём здесь секрет, понять трудно, но я полагаю, что это естественная защита от возможной бестактности. Гордость – вот оселок, на котором оттачивается девичья неприступность. Гордость, самолюбие и страх.

– Славно провели время, – заглянул я в Зойкины мерцающие глаза, решив не торопить события. – К сожалению, мне пора. Могу я рассчитывать и впредь на благорасположение?

– Посмотрим на ваше поведение, – игриво ответила она, освобождая руки из моих цепких лап.

– Лида, – окликнула она проходящую подругу, – подожди, я – с тобой. Ну, пока (это уже мне).

Девушка повернулась, и новогодний снежок прощально, как на скрипке, запел под её ногами.

…Кажется, я полностью вписался в учебный процесс, потому что у меня появилось свободное время. Кроме того, которое отводится по распорядку дня. Надо сказать, что оно меня не обрадовало. Хуже нет – искать пятый угол в казарме.

Нежданно для всех полк заразился игрой в шашки. Доски можно было встретить в самых неожиданных местах, даже в туалете. Моим постоянным противником выступал Володька Дружков. Самолюбивый и вспыльчивый, нахрапистый и задиристый, он весь светился, когда выигрывал, но в последнее время ему фатально не везло. Зато в баскетболе Вовка был на порядок выше. Когда мы выходили на площадку один на один, он работал со мной, как кошка с мышью.

– Как это у тебя получается? – постоянно задавал я ему банальный вопрос, и он, довольный собой, снисходительно бросал:

– Это тебе не шашки, здесь соображать надо.

Гена Буряк со второго звена, плотный, приземистый, похожий на гриб-боровик курсант, работал «с железом». Как-то и меня затащил в спортзал потаскать штангу. Но и с этим снарядом мы не поладили. Максимум, чего я достиг через два месяца тренировок, – толкнул восьмидесятикилограммовый вес. «Блины» на грифе расхохотались, насмешливо звякнули, и я навсегда распрощался с лошадиным спортом.

Зато с удовольствием подружился с лопингом. Кто не знает, так это обыкновенные качели, чем-то напоминающие аттракцион «лодки» в любом парке культуры и отдыха. Мне было лет пятнадцать, когда вместе с Витькой Черепановым на этой лодке мы сделали полный оборот к восторгу зевак и чуть было не угодили в милицейский участок за хулиганство.

Лопинг, конечно, совершенней, так как имеет две степени свободы и вращается в двух плоскостях – вертикальной и горизонтальной. Снаряд серьёзный, и без страховки работать на нём запрещалось. Для этого служили кожаные ремни, связывающие человека по рукам и ногам. Выпасть из этого стойла даже при потере сознания просто невозможно. Тем не менее, летом прошлого года один из курсантов оторвался от перекладины вместе с лопингом и при ударе о землю сломал позвоночник. Узел подвески не выдержал перегрузки и лопнул. На этом лётная карьера неудачника и завершилась.

С некоторых пор у меня появилась привычка доводить начатое дело до конца. Оно и правильно: результат, даже отрицательный, – тоже результат. С лопингом мы подружились, начальник физподготовки меня понял, и где-то через год я уже входил в тройку сильнейших спортсменов училища, работая на этом снаряде.

Другим увлечением стал батут – сетка, натянутая на амортизаторах. И хотя заметных успехов здесь я не достиг, координация движений улучшилась. Взлетая над батутом в воздух, я точно знал, в каком положении находится моё тело в пространстве. Кроме того, батут – прекрасное средство для развития вестибулярного аппарата…

Зима на Алтае суровая и длинная, как сто тысяч километров. Бури и вьюги здесь не в диковинку, а ураганные ветры выбрали Топчиху местом своего базирования. В такую погоду даже до столовой приходилось добираться по канату.

Однажды сильнейший смерч начисто снёс крыши казарм и повалил опорные столбы вместе с оградой в методическом городке.