Майне либе Лизхен

Все замолчали, не зная, что сказать. Все-таки хорошо, что Алексей Николаевич перестал пить, вздохнула про себя Ба. Работает целыми днями, и внешне он очень изменился. Мысли у него какие… оригинальные. Молодец. О том, что переменами Пустовалов обязан ей, Ба давно и искренне забыла.

–  А когда мы за стол сядем? Очень есть хочется… – жалобно протянул Левушка, и все с облегчением задвигались, заговорили разом.

–  За стол, за стол! И в самом деле, давайте разговоры на потом оставим, – спохватилась Ба. – Иван Германович весь день дома не был, Левушка без обеда. Он сегодня экзамен на «пять» сдал!

Все зашумели, выражая одобрение отличнику Левушке и столь же отлично сервированному столу, и принялись рассаживаться, устраиваться, с энтузиазмом наполнять тарелки, бокалы и рюмки. Первый тост провозгласили, конечно, за именинника. Слово взял Иван Германович:

–  Итак, позвольте мне, на правах московского, точнее, подмосковного гостя, сказать тост за здоровье моего драгоценного родителя!

Герман Иванович приосанился и смущенно потупил глаза.

–  Согласитесь, что не каждый человек в свой семьдесят пятый день рождения может похвастаться тем, что за праздничным столом сидит столько его друзей! – Иван Германович обвел глазами всех присутствующих и улыбнулся каждому. – Вы все – очень хорошие люди, а ведь недаром говорят: скажи мне, кто твой друг, я и скажу, кто ты. Папа, ты очень хороший человек! Еще ты замечательный ученый и педагог, воспитавший целую династию ученых. Я подсчитал, что общий стаж Мокроносовых в науке, включая Пашку и Олега – между прочим, один уже доктор, а другой – кандидат наук – так вот, общий стаж Мокроносовых – сто шестнадцать лет!

Присутствующие дружно зааплодировали, а Герман Иванович шмыгнул носом.

–  И еще я горжусь тем, что ты – настоящий мужчина, который в любом возрасте готов отвечать за детей и женщин! Я очень рад, что Женя теперь будет жить в нашем доме. И вообще – я тебя очень-очень люблю! Давайте выпьем за моего замечательного отца!

После краткого перерыва, посвященного вдумчивому жеванию, Герман Иванович, как и положено, взял ответное слово. Откашлявшись и поборов волнение, он сказал:

–  Мои дорогие соседи и друзья! Как правильно сказал мой сын, вы все очень хорошие люди, и мне очень повезло, что я живу вместе с вами в этом замечательном доме. И если нам все же придется переехать, я уверен, что мы будем встречаться, потому что мы с вами почти родные люди. И еще хочу вам сказать, что если мы с Женей переедем, то я пропишу ее в новой квартире. Иван не возражает.

Иван Германович притворно тяжело вздохнул и посмотрел на отца с веселой укоризной. Галина хихикнула, подпихнув локтем Левушку. Пустовалов, удивленно подняв брови, посмотрел на Германа Ивановича. Женя от неожиданного известия смутилась и украдкой взглянула в сторону Левушки. Ба тоже посмотрела на внука, но с опаской, ожидая новой выходки, и заторопилась:

–  Хватит, хватит разговоров! Угощайтесь, для кого мы все это наготовили! Вот салат совершенно необычный, попробуйте, Иван Германович! Женя, сбегай на кухню, проверь газ в духовке. Левушка, достань еще бокалы под сок, высокие, с верхней полки.

Напряжение спало, и остаток вечера прошел вполне мирно. Левушка, выполняя обещание, данное Ба, вел себя прилично, с Германом Ивановичем разговаривал почтительно и даже преподнес ему какую-то книгу, завернутую в блестящую бумагу и украшенную бантиком в тон. Иван подарил отцу новенький ноутбук, и молодежь вместе с присоединившимся Пустоваловым долго и с увлечением изучала его возможности, а Герман Иванович, напротив, испуганно устранился, ворча, что он – убежденный гуманитарий, и все эти современные штучки ему никогда не освоить. Потом Пустовалову пришла идея набросать портреты всех присутствующих. Он рисовал быстро, фломастером, и узнаваемо, все смеялись и радовались подаркам, как дети. После чая выяснилось, что Женя умеет играть на гитаре, а у Германа Ивановича как раз хранится старая Ванина гитара, на которой сын играл еще в стройотрядах. Иван, как и всякий настоящий физик, в душе был неисправимым лириком, и они с Женей дуэтом исполняли песни Окуджавы, а потом, по просьбе Ба, «старые советские», из кинофильмов. Непоющего Германа Ивановича неожиданно отвлекла какой-то беседой Галина, и Ба, на правах хозяйки следившая за каждым гостем, чтобы вмешаться в случае необходимости, краем глаза видела, что Герман Иванович слушает ее внимательно и сперва недоверчиво, а Галина говорит увлеченно и, судя по меняющемуся выражению лица собеседника, убедительно.

Когда в десять вечера в дверь позвонили, все удивились. К обитателям дома гости так поздно не приходили. Кроме того, из-за давно пустующего первого этажа, откуда выехал зал игровых автоматов и где окна были кое-как заделаны фанерой, все опасались бомжей и пьяных, которые время от времени умудрялись пробираться на второй этаж, хотя там и стояла железная дверь с кодовым замком. Среди вдруг наступившего настороженного молчания Левушка отправился открывать и вернулся в сопровождении той самой дамы, которая приходила несколько дней назад на собрание.

Елена Жданова, похоже, не ожидала встретить в квартире Вороновой всех жильцов разом. Она специально пришла так поздно, в одиннадцатом часу, чтоб уж наверняка застать дома капризную старуху, а заодно и внука, студента Канторовича Льва Марковича. Но отступать было поздно, поэтому Елена решила все же поговорить с Вороновой, которая на телефонные звонки не отвечала и дверь не открывала, а время шло, и Дмитрий ее торопил. Поскольку за стол ее не пригласили – хозяйка промолчала, а гости не рискнули распорядиться, – Елена попросила:

–  Елизавета Владимировна, мы могли бы где-то поговорить, буквально несколько минут? – И, предупреждая отказ, добавила: – Я заходила к вам несколько раз, но днем вас не было дома.

–  Ну что ж, – неохотно уступила Воронова, и губы поджала – вредная старуха. – Давайте поговорим. Лучше прямо здесь, мы же все заинтересованные лица, так что какие могут быть секреты?

Говорить при всех было неудобно – и незваная гостья, и хозяйка это прекрасно понимали. Но Елену трудно было сбить с толку. Хотите воевать – пожалуйста, ей не привыкать.

–  Отлично, давайте здесь, – согласилась она и села на стул, стоявший поодаль от стола. – Елизавета Владимировна, все ваши соседи согласны на переезд… Во всяком случае, мы вместе с ними подбираем варианты. Время нас поджимает. Вам тоже пора посмотреть квартиры, я составила для вас список. Выберите, с чего хотите начать, и я отвезу вас туда в любое удобное для вас время. Вот список…

Пока Елена доставала из сумки папку с бумагами, Ба стояла, так и не присев, напротив нее и в упор рассматривала.

–  Зачем вы врете? – неожиданно спросила она.

–  Я? – растерялась Елена, которая на сей раз врать еще и не начинала. – Почему – вру?

–  Так ведь нет никакой дороги по генеральному плану, – Ба говорила спокойно и очень вежливо. – И дом наш сносить, стало быть, городские власти не собираются. Это вы зачем-то придумали. И вы сами вовсе не из администрации, а из агентства. Вам поручили скупить наши квартиры. И вы подсовываете нам всякую дрянь: Алексей Николаевич и Герман Иванович нам только что рассказывали. А я и смотреть не буду никакие квартиры. Я хочу жить в этом доме. Мы все хотим жить в этом доме.

–  Да! – непоследовательно вставила Галина. – Отказываемся мы!

Герман Иванович и Пустовалов промолчали, но подошли поближе к Ба и встали рядом, напротив сидящей Елены. Она почувствовала себя неловко под их неприязненными взглядами и еще больше разозлилась на старуху. Но давать волю чувствам было нельзя. Ей не за это деньги платят, причем немаленькие.

–  Вы напрасно так, Елизавета Владимировна, – мягко начала она, памятуя наставления старика Карнеги, который говорил, что нет для человека звуков приятнее, чем звуки его собственного имени, поэтому, если хотите расположить к себе собеседника – почаще обращайтесь к нему по имени. – На самом деле нет никакой разницы…