Майне либе Лизхен

–  Это для вас нет! – отрезала Ба. – А для нас… Для меня – это вопрос жизни и смерти. Во всяком случае, что касается меня, то я умру в этом доме.

–  Ну зачем же вы так говорите, Елизавета Владимировна? Не стоит, честное слово. – Елена улыбнулась, но улыбка вышла нехорошая. И не улыбка вовсе – усмешка.

День восьмой

Тряпичный ангел

К утру поднялся ветер. Он настырно завывал за окном, взметал вихри поземки, горстями швырял в стекло колючий снег. Ветка старой липы жалобно скреблась в стекло, как будто просилась в тепло. Ранние прохожие пробегали, подняв воротники и укутавшись шарфами. По свинцово-серому небу, в спешке налетая друг на друга, неслись рваные лохматые облака. Ба такие дни не любила, во всяком случае, зимой. Весной или летом ветреный день всегда наполнен ожиданием перемен, и непременно хороших. Летом небо было бы голубым, а облака – белыми, праздничными, похожими на разных зверей, за превращениями которых так интересно наблюдать. И можно открыть окно и вдохнуть запахи влажной пыли, травы, сирени… Ветер осенний нагоняет тоску и заставляет вспоминать обо всяких ненужных и неприятных вещах вроде старости и нездоровья. А зимой? Холодный зимний ветер, по мнению Ба, и вовсе мог обещать одни неприятности, и они не преминули случиться.

В девять она проводила Левушку в академию. На сей раз внук так подозрительно долго маялся под дверью, задавая глупые вопросы, бесконечно завязывая ботинки, отыскивая по карманам перчатки, так и сяк наматывая длинный шарф, что Ба уже собиралась выставить его за двери… как вдруг хлопнула дверь в коридоре, и Левушка пулей вылетел из прихожей, даже забыв традиционно чмокнуть Ба в щеку. Из подъезда – Ба подглядела – они вышли вместе с Женей, как бы случайно, конечно же. Смешно, ведь ехать-то им все равно в разные стороны.

Ба вернулась наконец к своему остывавшему кофе, экая гадость – нет, не надо было ей выходить в прихожую, придумала тоже провожание – зажгла сигарету и приготовилась во всеоружии встретить день, ничего хорошего не обещавший. Как говорится, предчувствия ее не обманули: в ту же секунду раздался заполошный звонок в дверь. Решив, что полчаса вертевшийся в прихожей Левушка забыл зачетку вместе с ключами, Ба поспешила открыть. На пороге стоял Герман Иванович. Он был взбешен, но как интеллигентный человек все же старался держать себя в руках. Ба была заинтригована, потому что за двадцать лет знакомства она не могла припомнить случая, чтобы Германа Ивановича так переполняли эмоции.

–  Добрый день! – сухо поздоровался всегда любезный сосед, и это тоже было необычно. – Лев дома?

–  Нет, а что случилось?

–  Очень жаль. Я бы хотел лично. Поэтому и поспешил, как только Женечка ушла, ни к чему вмешивать ее в подобные, с позволения сказать, интриги, – вздернув подбородок, отчеканил Герман Иванович.

–  Боже бой, да какие интриги?! О чем вы говорите, Герман Иванович, я никак не пойму? – изо всех сил стараясь сохранить серьезность, спросила Ба. Но, глядя на воинственного соседа, удержаться от смеха было нелегко. – Левушка ушел в академию… как и Женя. Проходите, пожалуйста, и расскажите наконец, что случилось.

Герман Иванович, поколебавшись, прошел мимо нее в комнату, и только тут Ба заметила, что в руке он держит некий завернутый в газету предмет – причем держит брезгливо, на отлете.

–  Вот, извольте получить обратно ваш подарок! – Герман Иванович с принципиальным стуком шлепнул сверток посреди стола.

–  А что это такое? – издали поинтересовалась Ба. – Помнится, на день рождения мы дарили вам бутылку коньяка и торт, но торт съели. Неужели это…

–  Вы еще и издеваетесь? – с интонациями провинциального трагика воскликнул Герман Иванович.

–  И не думаю, – успокоила его Ба. – Просто ничего такого, что можно было бы упаковать таким образом, я вам не дарила, Герман Иванович, дорогой мой. Вы ничего не перепутали?

Вместо ответа Герман Иванович молча, с остервенением, сорвал газету с таинственного предмета и предъявил Елизавете Владимировне нетолстую книжку в черной обложке. На обложке красовался отвратительный череп. Подержав книжку пару секунд перед носом Ба, как держат за хвост крысу, он отшвырнул ее от себя, будто обжегшись. Книга со стуком упала на пол.

–  «Кладбищенские истории», – подойдя поближе, вслух прочла название Ба. Длинное и сложное имя автора она прочитать затруднилась. – Какую гадость вы читаете, Герман Иванович! Что это вам в голову взбрело, голубчик?

–  Мне?! – взвился Герман Иванович. – Мне взбрело?! Спросите вашего любезного Левушку! Это он подарил мне эту книгу на день рождения! В красивой упаковке! С бантиком! Какое лицемерие! Я бы даже сказал – коварство, низкое, продуманное, и оттого тем более неожиданное в столь юном возрасте!

–  Это вам Лев подарил? – что-то припоминая, произнесла Ба. – Кажется, и в самом деле… Да. Довольно некрасиво с его стороны дарить такую книгу имениннику, я согласна, но, Герман Иванович, вы же взрослый человек, всю жизнь работаете с молодежью. Вы должны понимать, что молодые люди не всегда отдают себе отчет в своих действиях. Вполне возможно, Лев сделал это совершенно искренне, он хотел, чтобы вы были в курсе литературных новинок. И не имел в виду ничего такого. Это обычная юношеская бестактность, не более того, уверяю вас.

–  Не-ет! – Герман Иванович так замахал руками, что на Ба повеяло сквозняком. – Это не бестактность! Это и-е-зу-ит-ство!

–  Ну это вряд ли, – не согласилась Ба. – Он и слова-то такого не знает. А книга интересная?

От неожиданности Герман Иванович поперхнулся очередной формулировкой и ответил:

–  Д-да. В общем… Я полночи читал.

–  Ну вот видите – интересная. А зачем читали? – участливо поинтересовалась Ба. – Зачем читали, если она вас так… угнетает?

–  Не делайте из меня дурачка! – опять вскипел Герман Иванович. – Я возмущен не потому, что мне подарили книжку про кладбищенские истории. Я, слава богу, еще в своем уме, чтобы не обижаться на такие намеки. К тому же я философ, как вы знаете, и в моем понимании смерть сама по себе – такая же философская категория, как и все прочие, и разговоры об этом не могут вывести меня из себя.

–  Так в чем же дело, Герман Иванович, дорогой мой, я не понимаю? – взмолилась Ба. – Книга интересная. Тема вас не задевает. В чем же тут лицемерие, коварство и иезуитство?

–  Вы ее читали? – стараясь сохранить спокойствие, спросил Герман Иванович и тут же закричал: – Нет-нет! Не отвечайте! Если вы читали, если вы были в курсе и не воспрепятствовали – значит, вы с ним заодно! Этого я не вынесу!

–  Ну будет вам, Герман Иванович, – вдруг холодно и спокойно, как она иногда умела делать, если пациента явно заносило, сказала Ба. – Честное слово, это уже становится смешным. Возьмите себя в руки объясните наконец, в чем дело. А то мы не продвинулись ни на шаг. Как же я могу вам помочь?

От ее подчеркнуто спокойной, специально «докторской» интонации Герман Иванович как-то сразу пришел в себя, брезгливо подобрал книгу, уселся на диван и принялся листать страницы.

–  Вот. Глава «Материя первична», – протянул он книгу Ба. – Прочтите – и вы все поймете.

Она не спеша нацепила очки и принялась читать. В комнате повисла тишина. Через пару минут Ба, не дочитав и третьей страницы, отложила книгу и поверх очков принялась изучать Германа Ивановича. Под ее взглядом он почувствовал себя неуютно и заерзал, как школьник, не выучивший урока.

–  Это что – про вампиров? – уточнила Ба. – Я понимаю – один дурачок вам подарил эту книжку, его извиняет возраст. А вы-то зачем читали?